София Шавро. Избранное.

[София Шавро]

Принцесса с колбаской

Е.Гапчинская
Принцесса с колбаской

Дом, где я жила в детстве, располагался между местным хлебозаводом и кооперативным колбасным цехом! Какие у нас запахи стояли во дворе, а иногда и в квартире!

Окна цеха хлебозавода выходили прямо к нам во двор. И любимым занятием всей детворы нашего двора было стоять у окна и наблюдать, как в огромных чанах месилось тесто, как его потом заливали в формы для хлеба. А потом формы по транспортёру уезжали куда-то в заводские недра в печь. Жарким летом все окна были открыты. И нас прямо из открытых окон работницы периодически угощали свежеиспеченными сайками и батонами.

А в колбасном цехе делалась НАСТОЯЩАЯ Краковская колбаса под руководством старенького мастера, специалиста ещё с "польских часув", пана Фелициана. Кольца колбасы нанизывались на длинные деревянные жерди, и каждая жердь с колбасами устанавливалась в коптильном цеху на рогатые металлические подставки. Старенький мастер всегда разрешал нам постоять после окончания цикла копчения и понаблюдать за открытием дверей коптильни. Какое же это было интересное и ароматное зрелище: любоваться на шкварчащие горячие колбасы! Пан Фелициан тоже угощал нас, детвору, кольцом колбаски.

Угощение мы делили на всех и съедали, забираясь на большой американский клён, который рос посреди двора, и на котором мы, в прямом смысле, свили гнездо из старых покрывал и веток. Как было здорово сидеть в гнезде, любоваться сквозь листву клёна на облака, проплывающие по синеве неба, жевать горячую колбасу с тёплым батоном или сайкой и мечтать.

Я мечтала быть принцессой.

За два месяца до исполнения мне четырёх лет, я была потрясена информацией, что в Англии есть НАСТОЯЩАЯ королева. И свою первую фарфоровую куклу немецкой фирмы K&W, которую мне купили на мой четвёртый День рождения , назвала "Королева Елизавета Вторая". Она сейчас составляет гордость моей кукольной коллекции.
А я, тем временем, доставала родителей с тихой настойчивостью вопросами о королевском житье - бытье королевы Елизаветы. Я выяснила, что Елизавета не всегда была королевой, а стала ею только совсем недавно. Маленькой девочкой, она была принцессой. А когда выросла – то стала королевой. Так я себе уяснила, что стать королевой можно, если станешь принцессой. Разумеется, стать принцессой – стало моим самым большим и трепетным желанием. Сначала окружающих взрослых это веселило. Но к 7 годам отец не выдержал, и как-то "прочёл мораль" на тему: октябрятам стыдно хотеть быть принцессами-королевами...

Больше я вслух о своей заветной мечте не говорила. Но ещё весь подростковый возраст порхала по воздушным королевским замкам.

И ещё, мне хотелось быть рядом с бриллиантами. Лет с пяти. Сначала - в роли продавца в ювелирном магазине. Потом, к десяти годам - в роли музейного работника...
Свои первые бриллианты я приобрела в 36 лет. На это кольцо я копила 2 года, подрабатывая на полставки на соседней кафедре.

Настоящую Краковскую колбасу у нас уже давно не делают. То, что нынче называют у нас «Краковской колбасой» - это стыд и позор современных колбасных мастеров.
Пан Фелициан, перед своим окончательным уходом с работы на пенсию, поделился со мной секретом настоящей Краковской колбасы. Ему уже было 80 лет . А мне тогда уже исполнилось 10 лет. В последний день своей работы он очень переживал, что никто не хочет следить за качеством и делают всё неправильно. А ведь это так просто: взять свинину и телятину в равных частях...

***
На дворе 2012 год. На английском троне до сих пор восседает королева Елизавета...

[София Шавро]

Любовь к трём георгинам

В возрасте восьми лет я получила первые в жизни цветы от замечательного джентльмена.
Это были три преогромных цветка бордово-красных георгин. За каждым из них я с лёгкостью могла спрятать всю свою голову вместе с пышным капроновым белым бантом на макушке.

Пан Тадэуш был профессиональным огородником в восьмом колене! Его сад был наполнен необыкновенными цветами, а овощи вырастали в таком изобилии! И практически круглый год он торговал ими на рынке. Не помню, работал ли он где-либо до достижения пенсионного возраста при советах после войны. Но хорошо помню, что ему уже тогда было под семьдесят лет. И он был последним частным огородником в нашем городке. Ещё с "польских часув". Он с моей бабушкой были давними приятелями.

Мы с бабушкой, пока я была дошкольницей, частенько заходили в гости к пану Тадэку. Так называла его жена, пани Каролина. Мне очень нравилось гулять между грядок и рассматривать всё растущее на них. А росло там много прекрасного. Пышными хвостами топорщились пёрышки зелёного лука. Соблазнительно проглядывали из земли красными бочками редисочки. Кудрявые рядки укропа восхитительно пахли малосольными огурцами, а нежные листья салата очаровывали своим необыкновенным цветом. Он так и назывался - салатовый.
В рядках можно было встретить очаровательных толстеньких лупоглазых коричневатых жаб. Я их совсем не боялась. Разве можно боятся таких полезных созданий! Они поедают всяких червяков, которые могут напасть на эту огородную красоту и её испортить. Жабы же настоящие сторожи на грядках. Так мне рассказал пан Тадэк, огородник в восьмом колене.

К цветам пана Тадэуша я почему-то в своём дошкольном детстве проявляла меньший интерес.
И вот меня, ученицу второго класса, в самом начале учебного года, третьего сентября, бабушка встретила после уроков. И мы с ней по дороге из школы зашли проведать пана Тадэуша и пани Каролину.

И я увидела их.
Это были настоящие заросли из толстых бледно-зелёных стеблей с резными лапами-листьями, источающими необычный горьковато-пряный аромат. И где-то там наверху на фоне синевы сентябрьского неба, на концах этих высоченных стеблей, красовались огромные красно-бордовые дивные цветы.
Тут были и цветки поменьше, но тоже пышные с более узкими игольчатыми лепестками нежно-розового цвета, и совсем небольшие, величиной всего в мой кулак, ярко-рубиновые и фиолетовые шары из лепестков с белыми кончиками.

Я отправилась к взрослым, которые сидели в саду под огромным грецким орехом за столиком, покрытым клетчатой голубой клеёнкой и пили чай. На мой вопрос, как называются эти огромные цветки, венчающие заросли за домом, мне пояснили, что это -  георгины. Оказалось, что и розовые ёжистые цветы, и те пёстрые шары, тоже называются георгины. Только другого сорта.

Помню тогда пани Каролина поинтересовалась, какие из этих всех георгин мне понравились. И я конечно же призналась, что мне понравились те, огромные.
Меня усадили пить чай с медовыми сотами. Я пила чай и жмурилась от лучей солнца, пронизывающих ореховую листву и разглядывала на нижних ветках орехи, выглядывающие из растрескавшейся зелёной кожуры. И не заметила, что пан Тадэуш на некоторое время покинул нас, а когда он вернулся, то в руках держал три прекрасных цветка, источающих тот же пряный аромат, что стоял в зарослях за домом.

- Эти цветы для тебя, - сказал он тогда и протянул мне эти волшебные цветы.
Я взяла цветы и уткнулась носом в один из них. На замечание, что они не пахнут, я возразила, что они очень даже хорошо пахнут. Лучше всех остальных цветов.
Бабушка со мной тогда согласилась:
- Конечно, цветы которые получаешь впервые в подарок - самые душистые.

***

И по сей день для меня георгины пахнут тонким пряным запахом ушедшего детства.

[София Шавро]

Экзамен

Мы сидели на кафедре и, после бурных споров по поводу продолжения исследований по хозрассчётнй теме, пили чай.  Близилась зимняя сессия. Нужно было проводить аттестацию студентов.  Декан требовала незамедлительно сдать списки студентов, недопущенных  к экзаменам. Всё как всегда. И тут мне вспомнился мой экзамен  в первую студенческую сессию.
В институте на первом курсе  в зимнюю сессию последним экзаменом из пяти мне надо было сдавать и анатомию. Доцент Гапеев из мединститута работал у нас на полставки.  Он вёл лекции и практические  по курсам и анатомии, и физиологии.  Это был УЖАС!  А на экзамене доцент - зверь зверем!

Но разведка, в лице бывалых четверокурсниц, донесла, что любит он эффектных барышень. А как-то раз в преподавательской он сожалел, что мода на мини канула в прошлое. Сама лично слышала! Находясь за тонкой фанерной перегородкой рядом, ваяя очередное дацзыбао  как член оформительской группы факультета. Там было что-то про «навстречу ХХVII Съезду ЦК КПСС ».

И я вдруг поняла, что на встречу на экзамен с любимым доцентом надо идти в мини-юбке. До начала сессии был ещё месяц. Но у меня уже созрел план. Однако особенности моих планов всегда таковы, что я не очень-то спешу их предварять в жизнь. Так было и с этим планом.

Выучить строение костной системы на латыни - было выше моих сил, не говоря уж о других системах и органах человеческого организма. Главное - я плохо себе представляла: зачем будущему психологу такой объём медицинской информации в изложении по латыни. И тут чертёнком из табакерки выскочил план. И я его таки начала осуществлять.

Первым пунктом плана было: найти мини-юбку. Юбка нашлась у знакомой третьекурсницы, которая не отвезла пионерскую форму домой после летней практики в пионерском лагере. Укоротить её ещё сантиметров на пятнадцать, не представляло ни каких трудностей: отрезаешь, заутюживаешь, подшиваешь "козликом". К юбке подобрана была блузка с невероятным декольте.

На экзамен я с утра собиралась с такой тщательностью так, как ни на одно свидание в жизни ни до, ни после этого экзамена. Девочки, живущие со мной в комнате с удивлением наблюдали, повторяя вслух: "Distalis (clavus) articuli , phalanges medium, proximalis phalangem invecti errant."
А я в это время трудилась над ресницами правого глаза, доводя их до совершенства остродефицитной тушью «Lancôme».
"Metacarpal iuncturam, sesamoid osse , trapezium osse." А я уже трудилась над ресницами левого глаза.
"Trapezium, navicularis osse, capitatum, lunate osse". Проработана сухими коричневыми тенями линия бровей.
"Kryuchkovid os-rum, cuneiform osse, pisiform-os." Коричневым карандашом "Живопись" подчёркнуты уголки глаз и родинка под правым глазом.

– Девы, напомните мне строение глаза, пожалуйста! - Вдруг прошу я, обозревая свои глаза в зеркальце пудреницы.
– Сетчатка, хрусталик, глазное яблоко, стекловидное тело, – отвечает Оленька с презрением. - Кстати по латыни: retinam, lens, oculum, vitree.
– Спасибо, приняла к сведению, - отвечаю я и аккуратно промокаю губы косметической салфеткой, распределяя помаду.

Доведя себя до совершенства, начинаю одеваться. Девчонки, закончив повторять, тоже одеваются. Увидев меня во всей красе, Аннушка недоверчиво спрашивает:
– Лидка, ты что? Так собралась заявиться на экзамен? Что с тобой?
– Девы. Я побежала, занимать очередь. – И я мчусь на троллейбусную остановку, как можно быстрее. На улице минус девятнадцать. Ноги просто замерзают! В мини-юбке я уже не щеголяла лет семь. Подзабыла, каково это:  в мороз  щеголять в мини-юбке.

Как я не спешила, но первая пятёрка уже зашла,  и я попала во вторую. Группа с ужасом смотрела на меня, с моей боевой раскраской и румяными от мороза коленками. На моё декольте сверху и декольте снизу они все взирали осуждающе. Вышли первые три ответившие одногруппницы.  С глазами, как у бешеных тараканов. И что-то возбуждённо пытались пояснить по ходу своих ответов на билеты. Но мне было всё равно. В конце концов: минут пятнадцать позора - и потом как-нибудь да пересдам. Выучу уж как-нибудь, поднатужусь.

И я вошла в лабораторию анатомии и физиологии, где у нас проводился экзамен. Увидев меня, доцент Гапеев, счастливо улыбнулся, отчего-то встал и ласково предложил:
– Проходите к столу, давайте зачётку.
Я прошла, положила зачётку, и моя левая рука беспомощно зависла над разложенными в три ряда билетами.
– Нет, нет, - встревожено воскликнул доцент. – Не тяните билет. Просто запишите два вопроса, на которые вы будете отвечать. Вы не пропустили ни одного занятия, и вам будет некоторое послабление на экзамене.

Это было сущей правдой. Занятий я не пропускала. Попробовал бы у нас кто-либо пропустить у него занятие. Даже со справкой о болезни надо было ходить и отрабатывать. А это - себе дороже.
Я взяла лист бумаги и приготовилась записывать вопросы, склонившись над столом с билетами и зачётками, за которым восседал экзаменатор.

Задумчивый взгляд экзаменатора сфокусировался на моём верхнем декольте. Экзаменатор думал. Где витали его мысли, я затрудняюсь сказать. Но после некоторого раздумья, он мне сказал:
– Запишите вопрос. Анатомическое строение органа зрения.
Я попыталась записать, шариковая ручка никак не хотела оставить хоть маломальский след на листке бумаги. Нервно попробовав почёркать ручкой на листке, я её нечаянно уронила. И доцент сполз  за ней под стол. Разыскивал он её долго, по всей видимости, наслаждаясь видом, открывающимся из нижнего моего декольте. Вид моих слегка обмороженных коленок довёл его до такого состояния, что вылезая из-под стола, он выдохнул:
– Вот вам ваша ручка, идите, готовьтесь. Хватит вам одного вопроса.

Я села. А собственно, что там было готовиться? Как же был прав Штирлиц! Всё, что мне услужливо представляла моя, прекрасная в ту пору, юношеская память - это была последняя фраза Оленьки: "Сетчатка, хрусталик, глазное яблоко, стекловидное тело. Кстати по латыни: retinam, lens, oculum, vitree." Да, эта латынь была кстати.

Я спросила, можно ли пройти взять цветную таблицу. И, получив разрешение, начала своё дефиле. От стола, где я сидела , готовясь отвечать, по периметру лаборатории мимо стола с экзаменатором, к закутку напротив, где хранились цветные анатомические таблицы с разными системами и органами. Таблица " Анатомическое строение органа зрения" решила сыграть со мной в прятки. И мне пришлось, согнувшись над держателями, долго перебирать все таблицы. Одна за другой.
– Ну, вы нашли нужную таблицу? - Поинтересовался экзаменатор, переключив своё внимание с отвечавшей ему, лучшей студентки нашей группы Татьяны Ведерниковой . Татьяна продолжала ему что-то уверено сыпать по латыни терминами.
– Достаточно,  Татьяна Валерьевна, отлично. - Оборвал он ответ Татьяны. И отдал ей зачётку. – Пригласите следующего.

И доцент, покинув своё насиженное место за столом, направился ко мне на помощь в розыски таблицы с органом зрения.
Пока мы искали таблицу, вошла Кубанская Любовь. Девушка со светло-русой косой, с чистым взором голубых глаз, старательная умница. Она самостоятельно, по-честному,  взяла билет и села готовиться. А ведь могла проверить все билеты и выбрать себе любой понравившийся. Экзаменатор бы этого и не увидел, так он был занят розысками нужной мне таблицы! Наконец он извлёк из недр закутка, спрятавшуюся где-то на самом дне, таблицу.
– Вот, кажется она!
– Да, - подтвердила я. - Retinam, lens, oculum, vitree.
– Как вы хорошо подготовились к экзамену. – Одобрил меня экзаменатор.
Я прошествовала к своему столу. Положила рядом таблицу. И услыхала:
– Лидия  Владиславовна, вот ваша зачётка, пригласите следующего.
Надо ли вам говорить, что в моей зачётке, так же как и в зачётке у Татьяны, красовалась, выведенная безукоризненным бисерным почерком, оценка "отлично"?

***

Уже будучи сама экзаменатором, все годы работы в университете  я всегда особенно ценила студенток, приходивших ко мне на экзамен блистая знаниями и элегантностью внешнего вида.

[София Шавро]

Gaudeamus igitur

Весной  1990 года  наш университетский  хор"Gaudeamus"  укатил на свои первые заграничные гастроли. В Польшу. Нам предстояло  дать  несколько концертов в Люблине и Варшаве. Все наши хористы запаслись товаром, чтобы поторговать  на рынке. Денег тогда нам совсем никаких не меняли  и чтобы прикупить там чего-нибудь, народ набрал, аки коробейники всего разного. А  я, молоденький преподаватель, ещё аспирантка,  вообще-то, как представила, что у нас до концерта будет абсолютно свободный день, наметила себе поход в Варшавский Национальный художественный музей. С собой  я взяла  положенные две бутылки водки и пару блоков сигарет.  И больше никаких товаров не брала: мне было не интересно стоять со всяким ширпотребом целый день на Варшавском рынке Ружицкего.

Но я знала, что там можно купить приличную обувь у частников, совсем недорого. По моим подсчётам денег, вырученных за эти две бутылки   и сигареты,  должно было хватить на туфли.  А поскольку  в соответствии с международной  музейной конвенцией  существует бесплатный день и, как правило,   это - среда, то задуманный мною поход в музей  обещал быть длительным и радостным, и к тому же бесплатным.

Свой товар – водку  и сигареты,   я продала в первый же вечер в Люблине базарному фраеру.  Так назвал себя перекупщик, явившийся к нам  после концерта  в общежитие, где мы ночевали. Когда мои соседки по комнате об этом узнали,  то дружно осудили мои способности к коммерции: по их глубокому убеждению я в Варшаве смогла бы это товар продать  подороже.
Ещё солнце нежилось где-то в облаках  за горизонтом и не спешило выполнять свои обязанности утреннего светила, как мы отправились в Варшаву.  И к  9 утра  весь наш хор профессорско-преподавательского состава  университета "Gaudeamus"  вышел  с товаром и занял торговые места  между прилавков. Поскольку места на рынке никто не оплатил, прилавок торгующим хористам  был не положен, и они расположили свой ассортимент на полиэтиленовой плёнке, уложенной прямо на земле. Это было в двадцатых числах апреля. Накануне ночью Варшаву, перед приездом нашего хора, посетил обильный весенний дождь...

Зрелище было потрясающее: на рынке между луж, с пачками масла, палками колбасного сыра, какими-то утюгами и  прочей хозяйственной дребеденью,  стоят доценты, кандидаты всяческих  наук и зазывают покупателей к своему товару. При этом самое огромное впечатление на меня произвела наша проректор по науке: профессор,  раскинув на руке простенькую гобеленовую скатёрку местного производства,  стояла, словно парусник среди вод.  Я на мгновение попыталась представить себе  проректора по науке, например Сорбонны, или, на худой конец, Варшавского университета со скатёркой на руке, у нас на местном рынке. Каким бы богатым ни было мое воображение, мне это не удалось.

Времени было у меня в запасе  около часа. Музей открывался в  10.  Я быстренько отправилась в  ряды с обувью.  И в течение  10 минут стала счастливой обладательницей изящных  чёрных лодочек на средней  шпильке. Эти мягкие удобные туфли у меня до сих пор как новенькие. Одеваю я их только по торжественным случаям, и думаю, что  свой земной путь в этой чудной обуви и завершу. Коробку с туфлями мне перевязали красиво бантом и с петелькой, чтобы её было удобно нести.  Оставалось  немного денег, и я направилась к конфетному ряду и на всю оставшуюся мелочь  купила своих любимых  польских конфет "Чернослив в шоколаде".

Автобус должен был приехать только через час,  чтобы желающих отвезти в центр, т.е. к   музею в том числе.  Надо было  чем-то заняться.  Я шла с красивой обувной коробкой и нарядным небольшим пакетиком с конфетами, как оказалась, через меховой ряд. И вот вдруг ко мне обращается средних лет пан и приглашает зайти к нему в магазинчик с шубами. И я зашла.  Пан стал мне предлагать примерить шубу.  Я поинтересовалась, сколько она будет стоить. Он назвал цену в 5.000$.  Я сказала, что цена мня устраивает, но боюсь, что шуба будет маловата.  Продавец  с энтузиазмом стал уверять, что у него глаз наметанный и шуба будет в самый раз.  Я милостиво согласилась, и оказалась права! Шуба на мне не застёгивалась.  Пан  с сожалением покивал головой и предложил мне померить  другую,  за 2.000. Но, чтобы как-то закончить примерку и выйти из этого царства мехов с достойным видом, я отказалась, сказав, что дешёвые шубы меня не интересуют.

Уж не знаю, как так получилось, что весть о том, что в меховых рядах появилась молодая паненка, интересующаяся дорогими шубами, разлетелась со скоростью света. Ведь в магазинчике никого не было кроме меня и хозяина, а сотовых телефонов ещё не было тогда и в помине. Но стоило мне выйти и направиться  к выходу с рынка, как  меня настойчиво стали приглашать из магазинчика (теперь их обзывают бутиками) в магазинчик.  И я, от нечего делать, напримеряла столько разных замечательных мехов!  Но все  они мне были или малы, или не мой фасон: жутко полнили.Закончив с примеркой самых дорогих шуб, как оказалось не только на рынке Ружицкего, но и во всей Варшаве, я с чувством исполненного долга уехала в  музей  приобщаться к истинным человеческим ценностям.

А вот среди профессорско-преподавательского состава  я с тех пор прославилась такой молодой, но очень состоятельной сотрудницей. Уж как-то они прознали про мою развлекаловку в меховых рядах.  И на обратном пути домой, одна дама поинтересовалась, нашла ли я себе шубу в центре. Я честно призналась, что не нашла. Упустив тот момент, что и не искала её вовсе. На что последовал  ответ:
- Ну конечно на 5000$  в Варшаве можно  найти шубу только на Ружицкего. - И ещё  коллега добавила:
- Удивляюсь, как  это молодёжи  удаётся провозить такие деньги через нашу таможню. То-то я смотрю, вы никакого товара с собой не взяли.
Я тактично промолчала на все эти её глубокомысленные замечания.