Глава 1

[Griselda]

Час Подкрадывающейся Тьмы настал, и конек крыши, где лежал Фритти, окутала тень. Он видел сны о прыжках и полетах, когда внезапно странное ощущение появилось в его усах. Фритти, истинный охотник Племени, быстро вскочил и понюхал воздух. Уши встали, усы повернулись в сторону ветерка, но ничего необычного он не ощутил. Что же тогда разбудило его? Пытаясь снять беспокойство он
выпустил когти и с наслаждением потянулся всем телом до кончика рыжего хвоста.

К тому времени как он закончил вылизывать свою шерсть все волнение ушло. Возможно это была птица, пролетевшая над крышей... или собака которая пробегала внизу, в поле... может быть...

«А возможно я снова стал котенком,— сказал себе Фритти, — который подпрыгивает в ужасе от упавших листьев.»

Ветер взъерошил ему только что приведенную в порядок шкуру. Он с изящно спрыгнул с крыши в высокую траву и с досадой вспомнил, что потом нужно отправляться к Стене Сборищ. Но сперва надо утолить голод.

Час уже прошел, а Фритти был все еще голоден. Удача не хотела танцевать с ним свой танец.

Он терпеливо ждал у входа в нору суслика и прошла казалось вечность, а суслик так и не появился, и Фритти, раздраженно пошарил лапой в норе и он ушел искать другую добычу.

Удача прошла мимо него, даже не мазнув хвостом на прощание. Даже мотылек увернулся от его удара лапой и улетел в темноту.

«Если я не поем кого-нибудь, — волновался он, — придется вернуться и поесть из миски, которую выставляют для меня Верзилы. О Харар! Ну что я за охотник?!»

Слабый, но знакомый запах пискли с наветренной стороны резко остановил Фритти. Напрягшись всем телом и с напряженными усами он припал к земле и принюхался. Это действительно была пискля, причем очень близко.

Он крался тихий как тень, осторожно выбирая себе дорогу среди подлеска; снова замер... Вот она!

Не более чем в прыжке от него сидела та самая мышь, которую он учуял. Она сидела на задних лапках, не подозревая о Фритти, и запихивала за щеку зернышки... нервно подергивающийся носишко... мигающие глазенки...

Фритти прижался к земле; его хвост возбужденно мотался в разные стороны. Напрягшись, он приподнялся на задних лапах, изготовился к броску, грациозный как и любой из Племени... Прыгнул...

Фритти не долетел, пискля как раз успела заверещать от ужаса и юркнуть к себе в норку, а он приземлился, молотя лапами.

Приподнявшись он встал над ее норкой и смущенно начал умываться...

Тонколап появился на крыльце когда Фритти вылизывал последние крошки из миски. Тонколап был дикий полосатый кот, серо-желтый пестряк, живший в трубе, которая была проложена за полем. Он был чуть старше Фритти и очень этим гордился.

— Мягкого мяса, Хвосттрубой. — Тонколап изогнулся и лениво поточил когти о деревянный столбик. — Похоже, тебя нынче вечером недурно покормили. Скажи, а что, Верзилы и в самом деле заставляют тебя выделывать всякие трюки ради ужина? Хотелось бы, понимаешь, знать, как это у них получается?
Фритти притворился, что не расслышал, и принялся намывать себе усы.

— Я вижу, — продолжал Тонколап, — что псы кажется, заключили какое-то соглашение: возят Верзилам вещи, охраняют их скот, а всю ночь лают, чтобы заслужить обед. Так и ты туда же? — Он лениво потянулся. — Просто, понимаешь, интересно. Ведь в один прекрасный вечер — о, вряд ли такое когда-нибудь будет, — в один прекрасный вечер я, может, и не смогу изловить себе кого-нибудь на ужин, так неплохо бы иметь вторую нору. Лаять — это очень трудно?

— Молчи, Тонколап, — фыркнул от смеха Фритти и притворно напал на друга. С минуту они катались, свившись клубком; а потом принялись хватать друг друга лапами. Наконец, выбившись из сил, они разошлись и стали приводить себя в порядок.

После чего Тонколап соскочил с крыльца и прыгнул во тьму, а Фритти задержался, приглаживая встрепанный клок шерсти на боку, а потом последовал за ним.

Наступал Час Глубочайшего Покоя и Око Мурлы сияло высоко в небе, отдаленное и немигающее.

Шум ветра сопровождал их пока коты шли к Стародавней Дубраве, неподалеку от жилья Верзил. Они проходили через поля, перепрыгивали изгороди, останавливаясь послушать ночные звуки, галопом проносились по влажным, мерцающим лужайкам. Но вот они наконец вступили под ее сень и почуяли своих сородичей.

На взгорье таился вход в ущелье, скрытый за кряжистыми дубами. Фритти с удовольствием подумал о песнях и сказаниях, которыми с ним нынче поделятся возле обвалившейся Стены Сборищ. А еще он подумал о Мягколапке, чей стройный серый стан и игривый хвост в последнее время из головы у него не шли. Славно было быть частью Племени, особенно в Ночь Сборища.

Око Мурлы бросало перламутровый свет на место встречи. Двадцать пять или тридцать кошек, собравшихся у подножия Стены, терлись друг о друга в знак приветствия и обнюхивали носы новых кошек. Молодые коты и кошки состязались в остроумии.

Ватага молодых охотников радушно приветствовала Фритти и Тонколапа.

— Мы рады вас видеть! — вскричал Цап-Царап, молодой кот с пышным черно-белым мехом. — Как раз насчет того, чтоб сыграть с нами в Подпрыги, пока не пришли Старейшины?

Тонколап ушел к ним, но Фритти учтиво отклонил приглашение и отправился искать Мягколапку в толпе. Он не мог ее учуять среди запаха среди своих сородичей.

Две юные кошечки, только-только выросшие котята, кокетливо наморщили носики для него, но потом и отбежали весело фыркая. Фритти даже не заметил их, но склонил голову когда прошел мимо Потягуша.
Этот старый кот величественно лежал у основания Стены заметил и ответил ему ленивым прищуром огромных зеленых глаз и подергиванием уха.

«А Мягколапки все нет и нет», — подумал Хвосттрубой. Но где же она?» Никто не пропускал Ночи Сборищ без серьезных причин - они происходили только в те ночи, когда Око Мурлы было видно целиком и освещало место схода.

«Может быть, она задерживается, — подумал он. — А может, как раз сейчас она гуляет с Верхопрыгом или Листохватом и томно вытягивает хвост, чтобы их очаровать.»

Он так рассердился от одной мысли, что не заметил как ударил стоящего рядом с ним котенка Шустрика. Шустрик испуганно ошатнулся и Фритти сразу же устыдился - котенок часто бывал надоедлив, но он был хорошим котиком.

— Я нечаянно, Шустрик, — сказал он. — Не заметил я, что это ты. Думал что это старый Потягуш: ему-то я и собирался преподать урок.

— Неужели? — изумленно выдохнул юнец. — Так ты, значит хотел его ударить?
Фритти пожалел о такой шутке - Потягуш вряд ли нашел бы ее забавной.

— Неважно, — отмахнулся он, — я по ошибке, и приношу извинения.

Шустрик тем не менее был рад, что его приняли за взрослого.
— Я приму ваши извинения, Фритти, — важно ответствовал он, — это было не нарочно.

Фритти фыркнул и, шутливо куснув котенка в бок, продолжил свой путь.

Прошла уже половина часа Глубочайшего Покоя, Сборище было в разгаре, а Мягколапка так и не явилась. Пока один из Старейшин поучал собравшуюся толпу из шестидесяти котов и кошек, Фритти разыскал Тонколапа, сидевшего с Цап-Царапом и его приятелями. Старейшина повествовал об огромном и опасном псе, который, сорвавшись с цепи, носится по округе, и Тонколап и прочие внимательно слушали, но тут Фритти окликнул друга:

— Тонколап! — выдохнул он. — Можно перекинуться парой слов? Тонколап зевнул, потянулся и прыгнул на выступ корневища, где присел Фритти.

— О чем же? — приветливо поинтересовался он. — Мне что, пора взять урок лая?

— Пожалуйста, без шуточек, Тонколап. Я никак не найду Мягколапку. Ты, случайно, не знаешь где она?

Под мерное гудение Старейшины Тонколап с интересом оглядел Фритти.
— Так, — обронил он. — То-то я замечаю — ты чем-то озабочен. Вся эта таинственность из-за кошки?

— Прошлой ночью мы с ней начали Брачный Танец, — ответил уязвленный Фритти, — и не успели закончить его до восхода солнца и сговорились дотанцевать нынче ночью. Конечно, она сошлась бы со мной! Почему она пропустила это Сборище?

Тонколап прижал уши, изображая ужас:
— Прерванный Брачный Танец! Клянусь усами Плясуньи! Да ведь у тебя шкура уже облезает! И хвост вот-вот отвалится!

Фритти нетерпеливо тряхнул головой:
— Ну ясно, ты считаешь это смешным, Тонколап, ведь при твоей свите вертихвосток ты и знать не желаешь о настоящей Любви! Но я — знаю и беспокоюсь о Мягколапке! Помоги мне, пожалуйста.

Тонкая Кость посмотрел на него, сморгнул и почесал за ухом.

— Будь по-твоему, Фритти, — просто сказал он. — Что я мог бы для тебя сделать?

— Эх, этой ночью нам уже ничего не сделать, но завтра, может, пойдешь со мной поискать ее?

— Может быть, — ответил Тонколап, — но, по-моему, не мешало бы чуточку подождать... ой!

Это оказался Цап-Царап, который ткнул Тонколапа в ляжки твердым лбом.

— Эй, ребятки! — крикнул он. — Что тут еще за тайны? Жесткоус собирается рассказывать, а вы тут сидите как два жирных кастрата!

Фритти и Тонколап спрыгнули вниз вслед за приятелем. Кошки кошками, но кто же отвернется от хорошего рассказа?

Племя окружило Стену Сборищ, словно океан хвостов. Жесткоус неторопливо, но с достоинством вскарабкался на обвалившуюся Стену и на самой вершине он остановился и стал ждать. Жесткоус был уже немолод, ему минуло не то одиннадцать, не то все двенадцать лет, но во всех его движениях чувствовалась железная воля. Черепахового окраса мех, некогда поблескивавший и черным, и бурым, с годами поблек, а жесткая шерсть, которая топорщилась вокруг морды, поседела. Тем не менее его взгляд, ясный и твердый, мог остановить шкодливого котенка в трех прыжках от него.

Жесткоус был мяузингером, сказителем и одним из хранителей Премудрости Племени, его песни рассказывали об истории котов, из поколения в поколение передаваемой на Языке Предков как священное наследие. Жесткоус был единственным мяузингером в окрестностях Стены Сборищ, и его сказания были для Племени необходимы, точно вода или свобода бегать и прыгать как душе угодно.

Он долго рассматривал толпу котов под Стеной. Скоро выжидательное бормотание перешло в негромкое мурлыканье. Кое-кто из юных котов — страшно возбужденных и неспособных сидеть тихо — спешно принялся вылизываться. Жесткоус трижды хлестнул хвостом, и все затихли.

— Мы благодарим Старейшин, которые оберегают нас, — начал он. — Мы почитаем Мурлу, чье Око светит нам во время охоты. Мы почитаем нашу добычу за то, что она делает охоту наслаждением.

— Благодарим. Восхваляем. Приветствуем.

— Мы — Племя, и пред оком Мурлы мы как один поем обо всех деяниях наших. Мы — Племя!

Кошки плавно раскачивались, завороженные древним ритуалом. Жесткоус начал рассказ.

— Во дни юности земной, когда некоторых из Первородных можно еще было узреть на этих полях, владениями Харара правила королева Атласка, внучка Фелы Плясуньи, чья лапа была справедлива для Племени, а коготь ее молниеносно разил врагов.

"And she was a good queen. Her paw was as just in aid of her Folk as her claw was swift to harm for her enemies.

Сын ее и соправитель был принц Многовержец. То был громадный кот, могучий воин, вспыльчивый, непомерно надменный для юных своих лет. Что касается его Имени, легенда гласит, что еще котенком он убил сразу девять скворцов, сидевших в ряд на ветке. Потому он и был Именован Многовержцем, и далеко разошлась слава о его силе и деяниях.

Минуло много лет со времени гибели Виро Вьюги, и никто из живших в то время при Дворе ни разу не видал кого-либо из Первородных. Несколько поколений сменилось с тех пор, как Огнелап пустился странствовать в дебрях, и многие считали его умершим или удалившимся на небеса к отцу своему и бабке.

Из уст в уста шла по Племени молва о мощи и смелости Многовержца, и стал Многовержец внимать тем ничтожествам, что вечно льнут к великому Племени, и стал он считать себя равным Первородным.

Однажды по всему Мировому Лесу пронесся слух, что Многовержец не согласен более состоять принцем-соправителем при своей матери. Назначено было Сборище, на которое отовсюду должно было сойтись Племя — пировать, охотиться и забавляться, и на этом Сборище Многовержцу предстояло надеть Мантию Харара, которую Тенглор Огнелап объявил неприкосновенной для всех, кроме Первородных, и провозгласить себя кошачьим королем.

И вот настал день, и Племя собралось при Дворе. Покуда все резвились, пели и танцевали, Многовержец грел на солнце огромное свое тело и осматривался. Потом встал и произнес:
— Я, Многовержец, стоя ныне пред лицом вашим, по праву крови и когтя намерен надеть Королевскую Мантию, что так долго пустовала. Если не сыщется кота, который вразумил бы меня, почему мне не следует брать на себя это Древнее Бремя...

В этот миг по толпе пронесся шумок, и вперед выступил некий очень старый кот. Его потрепанная шкура отливала сединой — особенно на ногах и вокруг когтей, — и бела как снег была его морда.

— Ты притязаешь на Мантию по праву крови и когтя, принц Многовержец? — спросил старый кот.
— Притязаю», — отвечал огромный принц.
— А по праву чьей крови притязаешь ты на королевский сан? — спросил седоусый.
— По праву крови Фелы Плясуньи Небесной, что течет в моих жилах, ты, беззубый, дряхлый мышиный дружок! — горячо возразил Многовержец и поднялся с места.
Столпившееся вокруг него Племя взволнованно зашепталось, а Многовержец подошел к сиденью из переплетенных корней Пра-Древа, посвященного Первородным. На глазах у всего Племени воздел Многовержец длинный хвост свой и оросил Пра-Древо, поставив на нем свою охотничью метку. Шепот стал еще взволнованнее, и кот-старец проковылял вперед.

— О принц, возжелавший стать кошачьим королем, — сказал старец, — быть может, по крови ты имеешь кое-какие права, но как насчет когтя? Вступишь ли ты в единоборство за Мантию?
— Конечно, — смеясь, ответил Многовержец, — а кто будет моим противником?
Толпа глаза вытаращила, высматривая могучего воина, который решился бы сразиться со здоровенным принцем.

—Я, — просто сказал старец. Все Племя удивленно зашипело и выгнуло спины, но Многовержец лишь вновь рассмеялся.
—Ступай домой, старый хрыч, и сражайся с тараканами, — сказал он. — Не буду я биться с тобой.

— Кошачьим королем не может быть трус, — бросил старый кот.
И взревел тогда Многовержец от гнева, и рванулся вперед, целясь громадной лапой в седую морду старца. Но тот с удивительной быстротой отпрыгнул, саданув по принцевой голове, да так, что тот на время перестал что-либо соображать. Они принялись биться всерьез, и толпа с трудом верила глазам своим — таковы были ловкость и мужество старого кота, дерзнувшего выступить против столь огромного и свирепого бойца.

После долгих наскоков и отскоков они сцепились и стали бороться, свившись клубком, и хотя принц укусил старика в шею, тот, выпустив когти задних лап, ударил Многовержца так, что мех его закружился в воздухе. Разойдясь с врагом, Многовержец преисполнился изумления: как сумел столь сильно потрепать его этот немощный старец?

— Ты потерял много шерсти, о принц, — сказал старый вояка. — Может, откажешься от своих притязаний?
Разъяренный, принц рванулся к нему, и схватка возобновилась. Старец поймал зубами принцев хвост и, когда принц попытался повернуться и вцепиться ему в морду, оторвал сей хвост. Племя хором зашипело от удивления и ужаса, когда Многовержец, весь в крови, еще раз резко обернулся и встал носом к носу со старым котом, который тоже был ранен и тяжко дышал.

—Ты потерял шкуру и хвост, о принц. Так не отступишься от своих притязаний?
Обезумевший от боли, Многовержец бросился на старца, и они сцепились, плюясь, терзая друг друга, — в крови и слезах, блестевших на солнце. Наконец противник защемил задние лапы Многовержца меж корнями Пра-Древа.

Когда пыль осела, зрители испытали внезапное потрясение — в последней схватке с шубы старика сбило слой белой пыли. Морда его больше не была седой, и как пламя горели его лапы.
—Ты видишь меня без маски, Многовержец, — сказал он. — Я — лорд Тенглор Огнелап, сын Харара, и это я повелел: кошачьих королей не было и не будет.

—Ты смелый кот, о принц, — продолжал он, — но твою наглость нельзя оставить безнаказанной.
С этими словами Огнелап ухватил принца за шкирку и потянул, растягивая тело его и ноги, покуда они не стали во много раз длиннее, чем те, что задумала для кошек природа. Потом он извлек принца из-под корней и сказал:
— Бесхвостым и бесшерстным, длинным и неуклюжим сделал я тебя. Ступай же и никогда более не являйся ко Двору Харара, ты, возжелавший захватить его власть. И в придачу вот какое заклятие налагаю я на тебя: да станешь ты служить любому члену Племени, который тебе прикажет, и так же да станут служить все потомки твои, покамест я не сниму этого заклятия с твоего рода.

С тем лорд Тенглор и удалился. Племя изгнало уродливого Многовержца, прозвав его Верзилой — что значит «лишенный солнечного света», и он и все потомки его с тех пор ходят на задних лапах, ибо передние лапы Мурчела растут слишком высоко и не достают до земли.

Многовержец, захватчик, наказанный Первородным, был первым из Верзил. Они долго служили Племени: укрывали нас от дождя и кормили нас, когда охота была неудачна. И если иные из нас ныне служат опозоренному Верзиле, то это уже другой рассказ, для другого Сборища.

— Мы — Племя, и пред оком Мурлы мы как один поем обо всех деяниях наших. Мы — Племя!

Окончив свое сказанье, Жесткоус спрыгнул со Стены с силой, редкостной для его почтенных лет. Все Племя почтительно склонило головы к передним лапам, пока он удалялся.

Час Прощального Танца настал и Сборище подоршло к концу — одни кошки прощались и уходили, другие обсуждали легенду и просто болтали. Фритти и Тонколап задержались строя с Цап-Царапом и другими молодыми охотниками планы на следующий вечер, а потом они покинули Сборище.

А на обратном пути через поля они наткнулись на крота, который как-то оказался вне своей норы. Немножко погоняв его, Тонколап свернул ему шею, они поели и с набитыми животами расстались у крыльца Фритти.

— Теплого логова тебе, — пожелал другу Тонколап. — Если тебе завтра понадобится моя помощь, я буду на Опушке Дубравы к Часу Подкрадывающейся Тьмы.

— И тебе приятных снов, Тонколап. Ты настоящий друг.

Тонколап взмахнул хвостом и скрылся. Фритти залез в ящик, выставленный для него Верзилами, и погрузился в мир снов.

Оригинал

Спойлер

The Hour of Unfolding Dark had begun, and the rooftop where Tailchaser lay was smothered in shadow. He was deep in a dream of leaping and flying when he felt an unusual tingling in his whiskers. Fritti Tailchaser, hunterchild of the Folk, came suddenly awake and sniffed the air. Ears pricked and whiskers flared straight, he sifted the evening breeze. Nothing unusual. Then what had awakened him? Pondering, he splayed his claws and began a spine-limbering stretch that finally ended at the tip of his reddish tail.
By the time he had finished grooming, the sense of danger was gone. Perhaps it had been a night bird passing overhead... or a dog in the field beneath... perhaps...
Perhaps I am becoming a kitten again, Fritti thought to himself, who bolts in fright from falling leaves.
The wind ruffled his newly groomed fur. Piqued, he leaped down from the roof into the tall grasses below. First he must attend to hunger. Later it would be time to go to the Meeting Wall.
Unfolding Dark was waning, and Tailchaser's belly was still empty. His luck had not been dancing.
He had held motionless, patient watch at the entrance to a gopher hole. When an eternity of near-silent breathing had passed, and the inhabitant of the burrow had still not presented himself, Tailchaser had given up in frustration. After pawing in annoyance at the hole mouth he had gone in search of other game.
Luck had been completely absent. Even a moth had eluded his pouncing attack, to fly spiraling up into darkness.
If I can't catch something soon, he worried, I shall have to go back and eat from the bowl that the Big Ones put out for me. Harar! What kind of hunter am I?
A faint wisp of scent brought Tailchaser to an abrupt halt. Absolutely motionless, all senses straining, he crouched and sniffed. It was a Squeaker- downwind, and very close.
He moved as delicately as a shadow, carefully picking his way through the undergrowth, then froze again. There!
A jump and a half before him sat the mre'az he had scented. It squatted, unaware of Tailchaser, and pushed seeds into its cheek-nose twitching nervously, eyes rapidly blinking.
Fritti lowered himself to the ground, his upraised tail lashing back and forth behind him. Hunkered, he drew himself up on his hind legs and poised for the strike-unmoving, muscles tensed. He leaped.
He had misjudged the distance. As he landed short, paws flailing, the Squeaker had just enough time to give a chirp of terror and then drop-floop!-into its hole.
Standing over the escape route, Fritti bit his own foot with embarrassment.
As Tailchaser licked the last scraps from the bowl, Thinbone bounded onto the porch. Thinbone was a wild tabby, gray-and-yellow patchwork, who lived in a culvert across the field. He was a little older than Fritti, and made much of it.
"Nre'fa-o, Tailchaser." Thinbone leaned over and sharpened his claws lazily on a wooden pillar. "Looks like you're being fed well tonight. Tell me, do the Big Ones make you do tricks for your supper? I've often wondered how it worked, you understand." Fritti pretended to ignore him, and began cleaning his whiskers.
"I notice," Thinbone continued, "that the Growlers seem to have some sort of arrangement: they carry things for the Big Ones, and leap around a great deal, and bark all night for their dinner. Is that what you do?" Thinbone stretched nonchalantly. "I'm just curious, you understand. Some night-oh, I admit it's not likely-some night I might be unable to catch dinner, and it would be nice to have something to fall back on. Is barking very difficult?"
"Be quiet, Thinbone." Fritti snarled, then gave a sneeze of laughter and leaped on his friend. They wrestled for a moment, then broke apart, batting at each other with their paws. Finally, tired out, they sat for a moment reordering their fur.
When they had rested, Thinbone sprang away from the porch and bounded into the darkness. Fritti put one last patch along his flank straight, then followed him.
The Hour of Deepest Quiet was just starting, and Meerclar's Eye was high in the sky above, remote and unblinking.
The wind shivered the leaves on the trees as Tailchaser and Thinbone made their way across fields and over fences-pausing to listen to night sounds, then galloping across wet, glimmering lawns. As they came under the eaves of the Old Woods that flanked the dwellings of the Big Ones, they could smell the fresh scents of others of their kind.
Over the top of the rise and past a stand of massive oak trees lay the entrance to the canyon. Tailchaser thought happily to himself of the songs and stories that would be shared by the crumbling Meeting Wall. He thought also of Hushpad, whose slim gray form and arching, slender tail had been on his mind almost constantly of late. It was fine to be alive and of the Folk on Meeting Night.
Meerclar's Eye cast a mother-of-pearl light on the clearing. Twenty-five or thirty cats were assembled at the base of the Wall-rubbing against each other in greeting, sniffing the nose of a new acquaintance. There was much mock fighting among the younger Folk.
Tailchaser and Thinbone were greeted by a gang of young hunters who stood casually about on the edge of the throng.
"Great you're here!" cried Fleetpaw, a young fellow with thick black-and-white fur. "We're just about to have a game of Hop-in-the-Air-until the elders arrive, that is."
Thinbone jogged over to join, but Fritti lowered his head politely and moved toward the crowd to look for Hushpad. He could not locate her scent as he slid through the milling group of cats.
A pair of young felas, barely out of kittenhood, wrinkled their noses at him flirtatiously, then ran away, sneezing merriment. Ignoring them, he bowed his head respectfully as he passed Stretchslow. The older male, who lay majestically prone at the base of the Wall, dignified him with a lazy blink of his huge green eyes and a desultory ear-wiggle.
Still no Hushpad, thought Fritti. Where can she be? Nobody missed a Meeting Night if he could help it. Meetings were only on those nights when the Eye was completely open and at its brightest.
Perhaps she will come later, he thought. Or perhaps even now she was walking with Jumptall or Leaf-rustle-extending her tail languidly for them to admire...
The thought made him angry. He turned and cuffed a juvenile torn who had been prancing and capering at his heels. It was young Pouncequick, who gave him such a look of dismay that Fritti immediately felt sorry he had done it-the rambunctious kitten was often a nuisance, but well-meaning.
"I'm sorry, Pouncequick," he said, "I didn't know it was you. I thought it was old Stretchslow, and I was going to teach him a lesson."
"Really?" gasped the young one. "You would have done that to him?" Fritti regretted his joke. Stretchslow would not find it very funny.
"Well, anyway," he said, "it was a mistake, and I apologize."
Pouncequick was charmed at being treated as an adult. "I certainly will accept your apology, Tailchaser." he said gravely. "It was an understandable mistake."
Fritti snorted. Giving the young cat a playful bite on the flank, he continued on his way.
Halfway through Deepest Quiet the Meeting was well under way, and Hushpad had still not made an appearance. While one of the Elders regaled the assembled multitude-now swollen to almost sixty- Tailchaser sought Thinbone, who was sitting with Fleetpaw and the others. The Elder was describing a large and potentially dangerous Growler who was running wild in the area, and Thinbone and the other hunters were listening intently as Fritti approached.
"Thinbone!" he hissed. "Will you come over and talk to me for a moment?" Thinbone yawned and stretched before ambling over to Fritti's tree-root perch.
"What is it, then?" he inquired amiably. "Is it time for my barking lessons?"
"Please, Thinbone, no games. I can't find Hushpad anywhere. Do you know where she is?"
Thinbone considered Tailchaser as the Elder droned on. "So," he said. "I thought you seemed a little preoccupied. All this over a fela?"
"We were doing the Dance of Acceptance last night!" said Fritti, stung. "We didn't have a chance to finish before the sun came up. We were going to finish tonight. I know she was going to accept me! What could have made her miss the Meeting?"
Thinbone lowered his ears in mock terror. "An interrupted Dance of Acceptance! Skydancer's Whiskers! I think I see your fur falling out already! And your tail is going limp!"
Fritti shook his head impatiently. "I know you think it's funny, Thinbone, and with your string of tail-waving females you don't care about a real Joining. But I do, and I'm worried about Hushpad. Please help me."
Thinbone looked at him for a moment, blinking his eyes and scratching behind his right ear.
"All right, Tailchaser," he said, simply. "What can I do?"
"Well, I suppose there's not much we can do tonight, but if I can't find her tomorrow could you perhaps come out and have a look around with me?"
"I suppose so," replied Thinbone, "but I think that a little patience will probably-ouch!"
Fleetpaw had come up from below and butted his flat head against Thinbone's haunches.
"Come now!" Fleetpaw cried. "What is all this deep discussion? Bristlejaw's going to tell a story, and here you sit like two fat eunuchs!"
Tailchaser and Thinbone bounced down after their friend. Felas were felas, but a story was nothing to sniff at!
The Folk squeezed closer around the Meeting Wall-an ocean of waving tails. Slowly, and with immense dignitv, Bnstlejaw mounted a crumbled section of the wall At the highest point he paused, and waited. He had seen some eleven or twelve summers, Bristlejaw was certainly no longer a young cat, but iron control was in all his movements. His tortoise-shell fur, once brilliant with patches of rust and black, had dulled somewhat with age, and the stiff fur jutting from around his muzzle had gone gray-white. His eyes were bright and clear, though, and could bring a sporting kitten to a halt from three jumps away.
Bristlejaw was an Oel-cir'va: a Master Old-singer, one of the keepers of the Lore of the Folk. All the history of the Folk was in their songs-passed on in the Higher Singing of the Elder Days from one generation to another as a sacred trust. Bristlejaw was the only Old-singer within some distance of the Meeting Wall, and his stories were as important to his Folk as water, or the freedom to run and jump as they pleased.
From his position atop the Wall he surveyed the cats below for a long time. The expectant murmur-ings quieted to soft purring. Some of the young cats-tremendously excited and unable to sit still- began frantically grooming themselves. Bristlejaw flicked his tail three times, and there was silence.
"We thank our Elders, who watch over us." he began. "We praise Meerclar, whose Eye lights our hunting. We salute our quarry for making the chase sweet."
"Thanks. Praise. Salutations."
"We are the Folk, and tonight we speak in one voice of the deeds of all. We are the Folk."
Caught up in the ancient ritual, the cats swayed gently from side to side. Bristlejaw began his story.
"In the days of the earth's youth-when some of the First were still seen in these fields-Queen Satinear, granddaughter of Fela Skydancer, ruled in the Court of Harar.
"And she was a good queen. Her paw was as just in aid of her Folk as her claw was swift to harm for her enemies.
"Her son and coregent was Prince Ninebirds. He was a huge cat, mighty in battle, swift to anger, and swollen in pride for all his youthful years. At his Naming the story had been told of how, as a kitten, he had slain a branchful of starlings with one blow of his claws. So Ninebirds he was Named, and the fame of his strength and his deeds stretched far.
"It had been many, many summers since the death of Whitewind, and none living in the Court at this time had ever seen any of the First. Firefoot had been wandering in the wild for generations, and many thought him dead, or gone to join his father and grandmother in the sky.
"As stories of Ninebirds' strength and bravery began to run from mouth to ear among the Folk, and as Ninebirds began to listen to those ignoble ones who always cling to the great Folk, he began to see in himself the greatness of the Firstborn.
"One day it was told throughout the World-Forest that Ninebirds was no longer content to be Prince Regent at his mother's side. A Meeting was declared to which all the Folk were to come from far and wide for feasting, hunting, and games, and at this meeting he would assume the Mantle of Harar-which Tan-galoor Firefoot had declared sacrosanct but for the Firstborn-and Ninebirds would declare himself King of Cats.
"And so came the day, and all the Folk gathered at the Court. While all cavorted and danced and sang, Ninebirds sunned his great body and looked on. Then he stood, and spoke: 'I, Ninebirds, by right of blood and claw, stand before you today to assume the Mantle of Kingship, which has gone long unfilled. If no cat has any reason why I should not take upon myself this Ancient Burden...'
"At that moment there was a noise in the crowd, and a very old cat stood up. His fur was shot all over with grav-especially about his legs and paws-and his muzzle was snow-white.
" 'You assume the Mantle by right of blood and claw, Prince Ninebirds?' questioned the old cat. 'I do,' answered the great Prince. 'By what right of blood do you claim the Kingship?' queried the old white-whisker. 'By the blood of Fela Skydancer that runs in me, you toothless old Squeaker-friend!' rejoined Ninebirds hotly, and rose from where he lay. All the gathered Folk whispered excitedly as Ninebirds walked to the Vaka'az'-me, the tree-root seat sacred to the Firstborn. Before all the assembled Folk Ninebirds lifted his long tail and sprayed the Vaka'-az'me with his hunt-mark. There was more excited whispering, and the old cat tottered forward.
" 'O Prince, who would be King of Cats,' said the ancient one, 'perhaps by blood you have some claim, but what of claw? Will you fight in single combat for the Mantle?' 'Of course,' said Ninebirds, laughing, 'and who will oppose me?' The crowd goggled, looking about for some mighty challenger who would fight with the massive Prince.
" 'I will,' said the old one simply. All the folk hissed in surprise and arched their backs, but Ninebirds only laughed again. 'Go home, old fellow, and wrestle with beetles,' said he. 'I will not fight with you.'
" 'The King of Cats can be no coward,' said the old cat. At that Ninebirds cried in anger and leaped forward, swinging his huge paw at the old gray-muzzle. But with surprising speed the old one leaped aside and dealt a buffet to the Prince's head that addled his wits for a moment. They began to fight in earnest, and the multitude could scarcely credit the speed and courage of the old cat, who opposed such a great and fierce fighter.
"After a long while they closed and wrestled together, and although the Prince bit at his neck, the old one brought up his hind claws and scratched, and Ninebirds' fur was scattered in the air. When they broke apart, Ninebirds was full of surprise that this lean elder could do him such harm.
" 'You have lost much of your pelt, O Prince,' said the old one. 'Will you renounce your claim?' Angered, the Prince charged, and they fell again to fighting. The old one caught the Prince's tail between his teeth, and when the Prince tried to turn and rend his face, the elder pulled his tail from his body. The Folk hissed with astonishment and fear as Ninebirds wheeled bloodily around and faced the old cat once more, who was himself wounded and panting.
" 'You have lost your fur and tail, O Prince. Will you not also yield your claim?1 Maddened by pain, Ninebirds flung himself on the ancient one, and they wrestled-spitting and swiping, blood and tears glistening in the sun. At last the challenger wedged Prince Ninebirds' hindquarters beneath a root of the Vaka'az'me.
"As the dirt settled, an excited shock ran through those watching-in the last battling, quantities of white dust had been knocked free from the coat of the challenger. His muzzle was no longer gray, and his paws and legs shone the color of flame. 'You see me revealed, Ninebirds,' he said. 'I am Lord Tangaloor Firefoot, son of Harar, and it is by my command that there is no King of Cats.'
" 'You are a brave cat, O Prince,' he continued, 'but your insolence may not go unpunished.' With that, Firefoot caught the scruff of the Prince's neck and pulled, stretching his body and legs until they were thrice as long as a cat's are meant to be. He then pulled the Prince loose from the tree root and said: Tailless and hairless, long and ungainly have I made you. Go now, and come never more to the Court of Harar. you who would have usurped his power. But this doom I lay on you: that you shall serve any member of the Folk who commands you, and so shall all of your descendants, until I release vour line from this bane.'
"And with that Lord Tangaloor went away. The Folk drove the misformed Ninebirds from their midst, calling him M'an-meaning 'out of the sunshine'- and he and all of his descendants went ever after on their hind legs, and do today, for M'an's forelegs have been stretched too far away to touch the ground.
"Ninebirds the usurper, punished by the Firstborn, was the first of the Big Ones. They have long served the Folk, making us shelter from the rain and feeding us when the hunt is bad. And if some of us now serve the disgraced M'an, that is another story, for another Meeting.
"We are the Folk, and tonight we speak in one voice of the deeds of all. We are the Folk."
His song finished, Bristlejaw leaped down from the Wall with a strength belying his many summers. All the assembled Folk respectfully bowed their heads down between their forepaws as he left.
The Hour of Final Dancing was drawing to a close, and the Meeting broke up into small groups-the cats saying their farewells, discussing the Song and gossiping. Tailchaser and Thinbone hung on for a while, discussing plans for the next evening with Fleetpaw and some of the other young hunters, then took their leave.
As they frisked back across the fields they stumbled on a mole stranded away from its burrow. After they chased it a bit, Thinbone broke its neck and they ate. Bellies full, they parted at Fritti's porch.
"Mri'fa-o, Tailchaser." said Thinbone. "If you need my help tomorrow I'll be in Edge Copse at Unfolding Dark."
"Good dreaming to you, also, Thinbone. You are a good friend."
Thinbone gave a flick of his tail and was gone. Fritti hopped into the box left for him by the Big Ones, and sank into the sleep-world.

[свернуть]

[AL]

Текст сносный. Недостает редакторской правки с точки зрения читабельности. В прологе были неточности перевода, связанные с опущенными прилагательными или оборотами. Они могут быть неважны для сюжета, но добавляют красок тексту.

"Настал Час Подкрадывающейся Тьмы, и конек крыши, где лежал Фритти, окутала тень. Ему снились прыжки и полеты, когда в его усах внезапно возникло странное ощущение. Фритти, истинный охотник Племени, быстро вскочил и втянул в себя вечерний воздух. Уши встали торчком, усы встопорщились, но он не ощутил ничего необычного. Что же тогда его разбудило? Пытаясь унять беспокойство, он
выпустил когти и с наслаждением потянулся всем телом до самого кончика рыжего хвоста."

[Griselda]

Спасибо.
Да редактор, тут нужен.