Проза

[Смихотвор]

Никто не заценит, но выкладываю ради своего удовлетворения...
Ветер прошелся по листве...

Меч прошел по песку, ветер быстрыми прыжками прошелестел по траве, солнце стояло мертвой точкой на небе, исполняя свою роль зрителя. Я стоял, наблюдая за движениями мастеров и за их реакцией на мои движения. Невольный поворот. Немного песка отлетело от меча, оставляя небольшой след полукруга, и мастера уже в напряжении. Глаза их были вроде те же, не всматривался в них, но у одного тело вздрогнуло, будто струна гомунга  под натяжным звуком разорвалась.  Он не мастер, лишь ученик.  Я посмотрел на их мечи, убеждаясь, что эта сталь и, скорее всего, меч шириной в треть четверти мизинца.  Что ж...Нормальные мастера, все добротно. Я поднял меч и направил его туда, куда смотрели  мои глаза, по привычке крутя рукоять меча. Мастер и ученик, быстро сделав поклон головой (теперь понятно, почему у них нету почти ни одного шрама), пошли на меня с двух сторон дороги.  Ученик допустил ошибку, состоящую  в его движениях,  сбился с темпа на полмгновения  и шел чуть дальше учителя. Хорошо, значит не надо.

Я сделал два шага к ним на встречу и резко, когда ученик был на расстоянии в два шага,  ударил его эфесом меча и отбил первую атаку учителя. Учитель был поражен моей быстротой, но я лишь сделал еще пару оборотов и начал свой танец коня. Лошадь идет быстро, грациозно и четко, а самое главное только вперед, немного поворачиваясь по сторонам. Учитель, пока еще не отошедший от удивления, резко начал полет лебедя. Лебедь грациозный, плавный и галантный. Движениями в небо он сделал ловкий пируэт на мои ноги, но я ловко гарцанул и заржал на его плавные движения. Его действия не были быстрыми, но длинна меча и плавность стиля, говорили  о знании своих движений и их преимуществ. Скорость моих копыт не играли роли, да и его плавность тоже, сейчас играл роль только темп. Темп то ускорялся, словно по мановению руки. Взмах вверх и скорость сплетений и движений стал быстрее, взмах вниз и скорость движений и мановений воздуха стал медленнее.

Мир застывал в наших глазах, листья березы медленно падали на земли, порхая, словно бабочки, и немного напоминая птиц. Земля превратилась в пыль дороги, а трава заменила нам звук летящих стрел. Солнце продолжало светить на верху, становясь то ярче, то темнее, словно, хлопало нам в знак похвалы. Я раскусил его ходы и познал свойства этого мастерства, теперь оставалось только найти момент и настроится на эти движения. Волна его плавных движений лебедя начали скользить по воздуху, и он сделал первый ход. И тут же я увидел его ошибку.

Конь побежал на встречу, зная каждый свой шаг и рассчитывая каждое шаг. Лебедь настойчиво, чуть не уклюже, взлетел на встречу лошади. Движения слились, они проскочили мимо друг друга, но лебедь упал на землю.

Я посмотрел внимательно на лицо мастера, из его рта все еще текла кровь, но это было не важно, главное он будет жить. Слава тебе...Я поднял меч и пошел в направлении таверны, немом благодарении за то, что я не воспользовался этим...





- Бидвед, налей еще!

Трактирщик молча, как умеют только они, поставил кружку эля и продолжил, с невозмутимым видом, протирать что-то. Я молча сел за столик в углу и так же молча, как и трактирщик, начал выжидать служанку. Атмосфера трактира создавалась на удивление дружелюбная, и даже (не возможно назвать это другими словами) каждый знал своего собутыльника не только по внешности и имени, но еще и по некоторым прозвищам и даже некоторой памятью из разговоров. 

- Чем могу вас обслужить?- спросила меня мимо проходившая служанка.

- Горным чаем из вашего края под название «Горный сок» и бараниной.

- Сию песчинку.

Горький аромат из другой комнаты вызывал у меня кашель, но, не смотря на это, я не позвал никого и старался не заглядываться к ним в глаза. Молча проходили мимо меня люди, в комнате полного шума и гама. В моей голове начали крутится голоса, складываясь в песню многоголосого хора бардов, превращая пиликания слов в звук щебетания птиц. Дым отдавал  от столов и из их ртов, вызывая рвоту в пустом желудке и горечь  на языке. Я отвернулся от щебечущей толпы и укрылся плащом.  Нет, таверны и места людских сборищ, не для меня, мимолетно  промелькнуло у меня голове.

Она стукнула по моей спине, и я повернулся к ней, служанке. За её спиной стоял человек, невысокого роста и не сильно широкого в плечах, но лысый наголо.

- Извините за беспокойство, но этот господин требовал вас и...

- Ничего,- ответил я, смотря, принесли ли обед,- раз требует, так требует. Можешь идти.

Служанка неуклюжей откланялась мне и поспешно сбежала от моего столика. Как только она сбежала, я обнаружил, что в зале стало как-то тихо и пусто. Я молча пододвинул к себе обед и начал есть, попивая чай. Мой гость высокомерно сел рядом со мной и посмотрел на меня своими холодными глазами.

- Ходят слухи, - начал гость без предисловий и прелюдий,- будто один мастер с земель Индапай ходит по этим землям, сверяя свои силы с силами других мастеров

- Ходят, - машинально ответил я, не смотря в его глаза, - но от этого они реальнее не становятся, да и земелька эта слишком бурная для мастеров. Да и...

- Ты знаешь о ком я и почему я здесь, - прервал он меня и поднялся со стола,- начинаем.

- Но трактирщик...

- Боги с ним, – ответил он мне и вытащил меч.

Я машинально встал в стойку и приготовился к ударам, не отбивая, ведь он же не мастер? Гость направил свой меч в мою сторону, словно орел атакует дикую козу в полете. Я увернулся от удара, оборачиваясь в стиль кошки. Каждый из нас заиграл свою роль, мы сделали свой круг. Каждый из нас уже вошел в темп и стиль, и я начал замечал за ним несколько ошибок, но все эти ошибки были словно пыль в глаза, из-за этой пыли в глазах я несколько раз не лишился жизни.

Вдруг, во время одной из его ошибок, я увидел на нем татуировку в области затылка. Это же тот знак, но если  это, то о чем я думаю, то он нарушает неписаные законы мастеров.  Руки сами собой начали отбивать звуки огней, а мысли настойчиво настаивали на этом решении. Похоже, придется напомнить о своей старой жизни.

Я резко вышел из своего образа и так же резко посмотрел в его глаза, пустота начала наполняться. Его опыт был наполнен в целое ведро, но его часть мастерства это в одну двадцатую часть стакана от этого ведра, украденного когда-то. Пустота молча поглощала это ведро, забывая, что хозяин может умереть. Голодным волком пустота жрала эту тушу чужого мастерства и вот его нет...

Я отвел свои глаза от его глаз, подошел к своему столику с едой, и также молча начал свой прерванный обед. Я знал, что он не нанесет удара и не войдет в свой образ, и поэтому я спокойно отобедал. Я уже хотел уходить из трактира, когда он сказал:

- Мастер...- сказал он, сидя в позе ученика, - что это за стиль одолевающий Кудапай-дотс?

- Это не стиль и не образ, - ответил я, уже уходя, - эта сила созданная в горе Паралкай во имя уничтожения таким мастерством как это. Жертв было много на её осуществление...

И я ушел уходящим ветром, оставив за собой пару монет за эту еду. Оставив за собой недоумение этого глупца. Оставив этот временный дом, эту теплую постель, эту не пустотную атмосферу покоя, чтобы не стало это ею. Ветер прошелся по листве...

[Кадир]

"О ценности человеческой жизни и об основном инстинкте человека"

Вы можете убить комара? Вы когда - нибудь это делали?
Многие на оба эти вопроса ответят, не задумываясь. "Да, конечно".
Вы можете убить человека? Вы когда - нибудь это делали?
Большинство этот вопрос шокирует.
Давайте же обсудим... чем отличается жизнь человека от жизни любого животного? Почему смерть рептилии, мухи, обезьяны или лошади не наказуема и не впечатляет нас? "Они ведь животные", - ответите вы. И что? Они имеют меньше права жить? "Они не способны мыслить, не способны понять свою смерть и бояться ее. Не способны чувствовать", - ответите вы. И разве это дает нам моральное право убивать? Я скажу вам, почему нельзя убить человека, и можно убить животное.
Представьте себе, вы видите, как один человек убивает, скажем, таракана. Подсознательно вы подумаете: "Я не похож на таракана, я другой, следовательно, мне ничто не грозит". Теперь вы видите убийство человека другим человеком. Вы будете напуганы. Почему? "Этот человек убил такого же, как я. Значит, может убить и меня".
В основе всего лежит вовсе не гуманизм, не стремление к справедливости, нет. Конституцию всех стран, все законы, все заповеди в религиях созданы... животным страхом, инстинктом самосохранения, а точнее - эгоизмом. В основе всех человеческих стремлений лежит любовь к себе. Вы помогаете кому - то? Переводите старушку через дорогу, подаете милостыню? Это хвастовство, честолюбие, стремление повысить свою самооценку, а если одним словом - эгоизм. 
Попробуйте копнуть вглубь любого поступка любого человека, вы всегда найдете там эгоизм в той или иной форме. Я не осуждаю людей. Мы такие, какие мы есть, мы такими рождены и навсегда останемся такими, мы не плохие и не хорошие. Разве я говорил, что эгоизм плох?
Посмотрите на себя в зеркало, пожмите себе руку и произнесите: "Очень приятно познакомиться, Человек". Человек с большой буквы, человек гордый, человек властный над природой... человек, не властный над собой и не знающий о себе правды... жалкое существо, гибнущее тысячами в металлических коробках, несущихся по шоссе, и от наркотиков, алкоголя. Самоубийцы и маньяки, психи и извращенцы.
Человек глупый, человек несовершенный и беспомощный.

P.S. Написал это в протест великому фантасту - классику Рею Бредбери. Он гуманист и верит в могущество человека. Вернее, верил, когда был жив. В свое время он писал великолепные воодушевляющие рассказы... но что бы он написал в наши дни?

[Кадир]

Долго думал и решился выложить. Раннее и незаконченное. Возможно, и не закончу, времени мало свободного... Пафосно и детско... но на то оно и раннее. Оценивайте.


Chrono sapiens

Он опаздывал. Конечно, она не станет устраивать по этому поводу сцен и истерик, даже не обидится, а может просто забудет, но он сам не сможет этого забыть. За два года их отношений, которые скорее надо назвать "безумной любовью", а не этим тусклым серым словом, он ни разу не опаздывал. Не из пунктуальности, не из страха, а просто это было одно из проявлений его любви. На часах 10:45. Конечно, она его еще ждет, но он все равно торопился как мог. Выскочив из вагона метро, он пронесся по подземке, выкрикивая извинения, а когда запрыгнул на эскалатор, внезапно упал. Сначала он ничего не понял. Он не спотыкался, не задевал никого плечом... просто, как будто на полном ходу выскочил из автомобиля, земля под его ногами покачнулась и он свалился. "Вот черт! Еще и лоб рассек об эти проклятые ступеньки!" - подумал он. " А почему эскалатор не движется? И так тихо вокруг". Когда он оглянулся, его взору предстала сцена из ночного кошмара. Это была не просто неподвижность, это была... объемная фотография. Ничто вокруг не шевелилось, люди, вагоны метро, даже муха в воздухе, все казалось уже сотню лет застывшим в янтаре. "Неужели я так сильно ударился", - подумал он, утирая кровь, начинавшую заливать глаза. Однако все вокруг казалось таким реальным. Он протянул руку в сторону и аккуратно тронул застывшего рядом мужчину. Мягкий шерстяной плащ больно поцарапал палец Майка, на ощупь он казался проржавевшей железкой.
- Не может быть! - в ужасе воскликнул Майк и побежал дальше.
Гораздо худшее зрелище ждало его на улице. Брызги потревоженных луж, птицы, выхлопные газы и пепел чьей-то сигареты - все это висело в воздухе. В кафе напротив официантка начала наливать вино в бокал посетителю, но оно повисло в каком-то сантиметре от сосуда, словно все вокруг было лишь фильмом, а зритель вышел в туалет и поставил пленку на паузу. "Но почему не меня?" - рассеяно подумал Майк, а через мгновение вспомнил о ней и помчался на место свидания.
Метров через двести, со жгучей болью в боку и легких и незабываемом впечатлении от бега между статуями, он увидел ее. Он узнал ее издалека, она была в его любимой кремовой кофточке, ее волосы красиво развевались на ветру... должны были развеваться. Она, как и все, неподвижно стояла, и ее волосы казались тысячей острых игл, устремленных в разные стороны. Его горло издало нечленораздельный булькающий звук, и он упал в острую как бритва траву, которая росла в парке, где было назначено свидание.
Они впервые встретились в десятом классе, когда обоим было по шестнадцать. Он впервые тогда встретил по-настоящему сильную девушку, которая могла с вызовом взглянуть в его глаза, отчитать его за любой проступок, как мальчишку. С ней он мог не носить маску, боясь обидеть. Ей он открывался полностью, показывал себя, как есть, а не нянчился с ней, как с маленькой. Она в свою очередь говорила ему всю правду, зная, что в ответ не получит ни истерик, ни обид. Первое, что было между ними – это дружба. Они уважали друг друга и поддерживали, потому что даже самому сильному человеку, каким он выглядит снаружи, бывает нужна поддержка внутри.
На уроках они вели переписку – на листочках, в тетрадях. Для них не было запрещенных тем, они переписывались буквально обо всем, наслаждаясь друг другом. Конечно, он не мог не замечать ее тела. Она была сложена как богиня,  а он долго не мог поверить, что каждый день разговаривает с идеальной девушкой. Умна, сильна, божественно красива, она в то же время была несерьезной, шутила и танцевала. Где-то в глубине души он осознавал, что обязательно в нее влюбится, но не мог потерять первого в своей жизни друга противоположного пола. Наверное, она заметила, как он смотрел на нее. Может, поэтому смотрела также...
Он очнулся с дикой болью в спине, стиснул зубы и уронил несколько соленых капель из глаз, когда поднялся  с острой до безумия травы. Все было по-прежнему. Он побежал вперед, но голова кружилась, и он снова чуть не упал в траву сбоку от выложенной камнем дорожки.
Увидев свою любимую вблизи, он чуть не заплакал. «Это все я виноват. Если бы я пришел вовремя...» Он не понимал, чем это помогло бы ей, но влюбленным свойственна глупость и самонадеянность. Он упал на колени перед ней и прислонился щекой к ее животу. Ее кремовая кофточка больно оцарапала его щеку, и он заплакал.
- ПОЧЕМУ? – на пределе своих голосовых связок закричал он на весь этот мертвый парк. Бессмысленно – ленивое выражение лица старика, стоявшего неподалеку не ответило на его вопрос. Он вскочил на ноги и с разбегу ударил того ногой в грудь. Старик не шелохнулся, а Майк понял, что теперь у него болит все тело. Он потерял некоторое количество крови, и неизвестно, сколько провалялся без сознания. Он взглянул на часы в парке. Ну конечно. 10:47. Прошло всего несколько секунд с его выхода из поезда метро. До Майка вдруг дошла вся эта ирония садистского времени, и он истерически захохотал. Потом ему пришел в голову простой выход из этой ситуации. Он направился к реке.
Отрезвляющая высота немного прояснила его голову, но он уже не отступится от своей цели. Жизнь без нее – не жизнь. Он мог прожить без руки, без ноги и даже без члена, просто наслаждаясь жизнью. Для него не существовало границ и стереотипов, он не носился за каждой юбкой, сгорая от похотливого желания, он не напивался до блевоты каждый week-end, считая, что проводит время с удовольствием. Он не приписывал себя к субкультурам, а делал то, что хочется, и тогда, когда хочется.  Но сейчас он не хотел ничего. Всю свою свободу он отдал ей, а теперь она все равно, что мертва. Ее мягкие блестящие волосы грозят проткнуть его насквозь, а нежная кремовая кофточка, которую он до безумия любил с нее снимать, может содрать с него кожу. Жизнь в пустом бездушном мире его не страшила, но жизнь без нее приводила его в ужас.
Он стоял над рекой, на ограде моста. Вниз, до ставшей сталью воды было около двух сотен метров. Если прыгнуть головой вниз, смерть будет быстрой. Он собрался со всеми оставшимися  в его израненном теле силами и сделал шаг вперед. В его кровь в эту секунду было впрыснуто огромное количество адреналина, которое как рукой сняло всю его телесную боль и ускорило мышление. Внезапно он увидел застывшую в воздухе птицу, и ему стало жалко, что ни одно животное не будет жить  больше в этом мире. Ведь они невинны. Они убивают тогда, когда голодны, они не строят атомных станций, не живут ради денег и не умирают ради них. Ему, летящему вниз, стало ужасно жаль эту птицу, которая пострадала просто так, ни за что. «Хочу, чтобы ты жила», - подумал он и приготовился умереть. Вдруг до его почти атрофированного в этой абсолютной тишине слуха донеслось звонкое карканье. Он на лету развернулся и глянул вверх. Черная ворона продолжала свой полет, и для нее время сдвинулось вперед, она увидит завтрашний день. Он вдруг осознал весь ужас своего положения. Майк с огромной скоростью летел навстречу смерти и таким образом лишал жизни ее, которую любил больше себя. «А если...» - успел подумать он, до того, как кончики его пальцев коснулись стальной воды. Дикое усилие воли, и он погрузился в ледяной поток, жадно глотая воздух ртом. «Ты будешь жить, любимая», - подумал он и стал медленно превращать воду у себя под ногами обратно в камень.
Уже в одиннадцатом классе они все поняли. Сердцу не прикажешь, но их отношения обещали быть сложными. Два сильных и непростых человека не могут жить в мире и согласии. Каждый академический спор был для них поединком двух разумов, а ночью им предстоял поединок тел. Рядом с ним она могла чувствовать себя маленькой и беззащитной, ей он мог открыть свое чуткое, но покрытое сталью сверху сердце. Зимой они согревали друг друга объятьями, по субботам бегали вдвоем по полупустым коридорам школы, а весной ходили вместе по тонкому льду.
Конечно, не обходилось без ссор. Примирения у них были очень тяжелыми, и однажды она пригрозила ему убить себя. Он прижимал телефонную трубку к щеке, не веря ее словам, но, понимая, что не может рисковать. Она просила его уничтожить всю их переписку, если у нее получится то, что она задумала. Некоторая часть их любви была актерской игрой, но он играл по правилам.
- Ты думаешь, я не смогу сделать того же? – с яростью в голосе спросил он.
- Но зачем?
- Потому что я люблю тебя! Как ты не понимаешь?
- Я не верю тебе.
Но они всегда мирились, потому что друг без друга не могли.
И вот он снова стоит перед ее застывшей фигурой. В его сердце закрался страх, он закрыл глаза.
- Пожалуйста, живи, - прошептал он, вложив в эту просьбу всю силу своей воли.
Она внезапно увидела перед собой Майка, окровавленного, с ужасной шишкой на лбу. Его глаза были закрыты и покрыты кровью, вся одежда была, к тому же, мокрой. Она вскрикнула. Он тут же открыл глаза.
- Энни! С тобой все в порядке? Прости, что опоздал...
- Боже мой, Майк! Что случилось? Тебе срочно надо в больницу! – она кинулась обнять его, и почувствовала на его спине горячую кровь. Увидев его спину, она чуть было не упала в обморок.
- Быстрее! Тут неподалеку школа, там есть медпункт... - она повернулась и посмотрела в сторону школы, и тогда она увидела. Взрослые неподвижно сидели на скамейках, два ребенка в песочнице застыли, а у одного из руки сыпался песок... должен был сыпаться. А главное – абсолютная тишина. Только тяжелое дыхание Майка и взволнованное – ее собственное.
- Что случилось?
- Я знаю не больше тебя. Так повсюду.
- А почему ты...? И я?
- Почему я – не знаю. А ты – потому что я, - он даже рассмеялся комичности их разговора, но смеялся он недолго, все тело болело.
- Ладно, это все неважно. Майк, мы сможем войти в медпункт?
- Думаю, да, - ответил он, вспомнив о реке.
Дорога к школе заняла минут десять, при этом они тщательно обходили бритвенно - острую траву. За углом школы стояли старшеклассники, затягиваясь сигаретой. А перед ней застыли играющие и бегающие дети. При виде их на глаза Энни навернулись слезы. Вот этого она видела в столовой, а вон тот неделю назад ушибся, бегая по коридорам. Эта девочка с двумя косичками играла в куклы на переменах. Теперь они не живы, но еще не мертвы. Возможно, есть какая – то надежда...
Энни смотрела на них, и слезы блестели у нее на глазах. Но она знала – сейчас не время скорбеть и опускать руки. Она вела слабевшего и истекавшего кровью Майка в медпункт. Перед дверью школы он сделал усилие, чуть было не лишившее его сознания. Энни открыла дверь и втащила его в вестибюль, еще пятьдесят покрытых кровью метров – и он перед дверью медпункта. Последним его делом за этот день было восстановить время для грубо окрашенной белой двери с красным крестом. С этого креста, словно капля крови, красная краска когда-то стекла на дверь. «Слишком много крови на сегодня», - подумал Майк, и потерял сознание.
Энни втащила его в комнатку и с большим трудом уложила на кушетку. Скальпелем она разрезала его одежду и почувствовала густой  соленый запах. Обработав его раны, порезы и мелкие царапины антисептиком, она обмотала большую часть его тела бинтом. Больше ничего нельзя сделать. Горячие слезы скатились по ее щекам... теперь можно дать им волю. Девушка легла рядом с Майком на кушетку и тихонько заплакала.
Майку снился сон. Он висел где - то в бесконечной черной пустоте, и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он не мог издать ни звука, но у него было тело. Как муха в янтаре, разумный и бдящий, он висел в самом центре темного «ничто». Где - то вдалеке он вдруг заметил светящуюся точку. Она носилась из стороны в сторону, словно искала что - то. «Или кого - то», - подумал Майк. Но он был не в силах крикнуть или взмахнуть рукой. Точка сделала еще несколько кругов и удалилась, и в этот момент Майк освободился из своего плена. Он полетел вслед за ней с огромной скоростью, кричал, но ее уже не было. Нигде.
Он проснулся в медпункте школы и трудом вспомнил, как попал сюда. Энни лежала рядом с ним, она спала. Он аккуратно убрал ее руку с себя и встал, покачиваясь и опираясь на стену. В углу была раковина, и он слегка открыл кран, чтобы напиться. Припомнив, сколько из него вытекло крови и, увидев свою одежду в углу, он поморщился и открыл кран на полную, хотя зубы сильно ныли от холодной воды. Однако вода очень быстро прекратила течь, и он вспомнил, в каком она состоянии. Проследив взглядом трубу, он сосредоточился на ней и набрал в стакан, найденный неподалеку, еще воды. Он оставил ее для Энни, если надо будет еще, можно сходить в магазин. От усилий, потребовавшихся, чтобы набрать воды, в голове началась тупая пульсирующая боль. Он подумал было выйти на улицу  и подышать свежим воздухом, но не хотел, чтобы Энни проснулась одна. К тому же он был почти без одежды, хотя кому какое сейчас до этого дело. «Судя по всему, я неплохо вчера поработал над медпунктом», - заметил Майк, глядя по сторонам. Очень многие вещи были подвижны, он без проблем открыл кран и воспользовался стаканом. Рабочий стол медсестры тоже был доступен, бумаги слегка шевелились когда он проходил мимо. «Интересно, каковы мои возможности? И растут ли они?» - вопрос имел для Майка далеко не академическое значение.
Энни глубоко вздохнула и зашевелилась. Просыпалась. Майк сел рядом с ней на кушетку.
- Ммм? Ты в порядке? – спросонья промолвила девушка.
- Побаливает конечно, но все в порядке.
- Наверно, есть хочешь? – поинтересовалась она.
- А ты нет? Пойдем за покупками, – с улыбкой ответил он.
Он протянул ей стакан с остатками воды, она выпила немного, умылась, и, конечно, поправила прическу. Или все, что от нее осталось.
Они вышли из школы и без удивления заметили, что все осталось по – прежнему. Даже солнце не изменило своего положения на небе. Майк отметил это, сказав, что, время остановлено во всей солнечной системе, если не дальше.
- Во - первых, как ты себе представляешь границу, на которой время остановившееся становится вновь подвижным? – спросила девушка.
- Ну... она может быть постепенной, растянутой.
- Хорошо, допустим. Во – вторых, я не придерживаюсь корпускулярно – волновой теории света, и по его присутствию здесь не делаю выводов о его наличии в солнечной системе.
Майк задумался.
- По – моему, его наличие в остановленном времени как раз опровергает эту общепринятую теорию.
- Ты прав, но нобелевскую нам все равно не дадут, - Энни мелодично рассмеялась.
Они уже были перед супермаркетом, и Майк пытался прогнать головную боль, зная, что у него не получится.
- Ты готов? – шепотом спросила Энни, краем глаза глядя на Майка.
Он лишь с горечью усмехнулся в ответ.
- Знаешь, я лучше попробую запустить все разом, исключая людей. Думаю, так мне будет проще.
Он присел на ступеньки перед намертво запертой временем дверью, а Энни обняла его сзади, крепко схватив руками поперек груди, будто пытаясь удержать, или защитить от чего - то.
Майк сосредоточился, отстранился от окружающего мира. Все свои мышцы он расслабил, прогнал все свои чувства. К его удивлению, боль в голове отступила. Но даже удивление было сейчас чем - то далеким. Майк уже не раз был в этом супермаркете, возможно, этим объясняется то, что он вошел туда. Сидя с закрытыми глазами на каменных ступенях, он рукой открыл двери супермаркета, и, не торопясь, вошел в здание. Будто подернутые непонятной дымкой, сидели неподвижно кассиры. Покупатель, седой мужчина в бинокулярных очках, протянул несколько купюр, но ждать сдачи ему пришлось бы  неимоверно долго. Возможно, вечность. Позади него маленькая девочка с двумя косичками, протянув руку вперед, просила у матери леденец. Внезапно старик моргнул. Майк с ужасом взглянул на него сквозь голубоватую дымку. «Я не оживлял его!» - металась в разуме Майка единственная мысль.
- Коснись меня, мальчик, - глухим голосом, как сквозь толщу тумана, проговорил старик. Он по – прежнему не мог пошевелить ничем, только умоляющий взгляд жег Майка, точно раскаленный металл. Говорил старик, не открывая рта.
- Просто коснись меня пальцем, мальчик, и ты получишь все, что у меня есть.
Майк медленно подошел к нему.
-  Вы знаете, что произошло?
Никакого осмысленного выражения не появилось в глазах старика, он глухо повторил.
- Я хочу жить, мальчик. Коснись меня. Видишь, позади? Это моя дочь и внучка. Дай пожить хотя – бы им.
В этот момент в ушах Майка раздался детский смех, и одновременно голос женщины, панический и просящий.
- Пожалуйста! Спасите нас!
Майк вздрогнул. Он с трудом ответил статуям.
- Простите меня. Я не могу. Вас очень много.
Он отвернулся и пошел набирать продукты. Сзади раздавался детский плач. Майк взял тележку и пошел по рядам, проводя рукой по всему, что он видел. Он не мог сейчас думать и выбирать, детский плач оглушал его. Каждый пакет сока отбирал у него силы, упаковки с печеньем и банки сгущенки потихоньку сосали из него кровь. Голубоватая дымка становилась все гуще по мере того, как Майк продвигался по магазину. После полки с овощами его колени начали подгибаться, а когда он добрался до холодильников с мясом и молочнокислыми продуктами, он уже почти ослеп. Голубоватая дымка превратилась в иссиня – черный непроницаемый туман, и Майка бил озноб. Он понял, что пора возвращаться, но не знал, как.

[Лютиэн Тинувиэль]

Стёб. Продолжение.

22:00
Стеб повторяется. Только теперь я отношусь к игре настороженно. Знакомство, кажется, начинает привязывать - так не должно быть. Я не хочу, чтоб ты с нетерпением ждал следующей встречи, понимаешь? Я не хочу так. Ты все равно, упорно, преодолевая даже мое нежелание, целуешь меня в губы. Ты берешь меня за руку, а я мысленно напрягаюсь и шепчу про себя: "Только не привязывайся, только не привязывайся, только не привязывайся..." Не порти эти свободные отношения, когда никто ничего никому не должен.

02:25
Ты научил меня верить в любовь длинной в жизнь, точнее ты научил меня верить в то, что наша будет такой. А теперь ты успешно отучаешь меня от этой веры.

13:40
Волшебная ночь. В такие ночи ничего не страшно. Сейчас мне кажется, что это было сто лет тому назад, а когда я закрываю глаза, то приходит ощущение, что за окном все та же дождливая темнота и ночь все еще дрожит на кончиках ресниц. И главное - не было стеба. Не было никакого стеба. Это была дикая романтика, которой мне всегда так не хватало.

01:10
Заворожило. Что-то заворожило. И целый день проходит в приятном тумане воспоминаний. Я будто проживаю еще раз и доживаю вчерашнее. Нельзя так. Я знаю, нельзя. Но устоять не получается. Да и как можно устоять перед волшебством?

00:24
48 часов почти беспрерывного общения с одним и тем же человеком. Все это вскружило мне голову. Я замечаю, что слишком часто смотрю на него и нахожу в увиденом слишком много красоты. Нет, я опредленно втянулась, я попала, залипла. Это он сам так сказал: "Мы с тобой кажется серьезно залипли". И он прав. Черт возьми, идеальная модель простых физических отношений летит в тартарары. Целый сегодняшний день мы... мы занимались самым бесстыдным сексом. Сейчас я вспоминаю и краснею. Твердила и твердила сбивчиво: "Так нельзя, так нельзя, так нельзя", а он шептал мне на испанском, касаясь губами самого уха. Когда даю воспоминаниям взять верх, мне становиться немножечко стыдно от того, что я творила и от того, что творили со мной и от того, что я могу так.

16:18
Месяц... Прошел месяц. Ничего не меняется. Меня все так же колотит от каждого звонка и перед каждой встречей трясуться коленки, а в животе летают бабочки. Это не правильно, да? Да. это не правильно.

01:46
Люди состоят из молекул лжи. Каждую такую молекулу соединяет в одно целое с другой новая ложь. Ложь цементирует ложь. И мы есть ложь. Наша сущность во лжи, беспросветной лжи друг другу. Мы никогда не будем счастливы, потому что счастье наше разбито сотнями маленьких обманов, сотнями больших обманов, просто сотнями обманов... обманов... Мы никогда не будем счастливы... Скажи, неужели я не заслуживаю правды? Хотя тоже самое можешь сказать мне и ты... Да, ты заслуживаешь правды. Но моя правда равносильна для тебя разбитому сердцу. А я не хочу разбивать тебе серде, любимый. Я не такая жестокая как ты. И что же теперь будет, жизнь моя? Мы так и останемся двумя пронзенными сердцами, нарисованными маркером на деревянном троне? Мы так и останемся воспоминаниями, недоверием, подозрением, взаимной болью, разбитым вместилищем нашей любви? Кем мы останемся?.. А наше чувство ведь когда-то могло изменять ход событий, всю жизнь вокруг, нас самих... Неужели оно выдохлось и не способно взмахнуть своей волшебной палочкой еще один, последний, раз? Мы хотим слишком многого? Мы просто хотим опять жить только друг для друга, только друг с другом, только друг в друге... Я хочу... А вот мы хотим ли? Вот она, твоя ложь, в который раз не позволяет мне понять, хочешь ли этого ты, а значит и мы хотим ли...

19:12
Роковая женщина... Богиня и дьяволица... Выбор между жизнью и смертью... Всепоглощающий восторг и всепоглощающая страсть... "Ты чертовка"... и через пять минут... "Ты божественна"... Ради такого стоило пройти через агонию ревности и конвульсивную жажду крови, от которой содрогалась я, будучи моллюском... Это нереальная, сверхъестественная, невероятная эмоционально-интелектуально-сексуальная связь... Это истерика от эйфории... Это постоянная опъянённость адреналином... Это каждый раз замирающее сердце от мгновений твоей отчаянной нежности... Это физическая ломка по твоим прикосновениям и поцелуям... Это моральная ломка по разговорам с тобой, по смеху с тобой, по слезам с тобой и по каждому нашему рассвету, по каждому нашему закату, по каждому нашему мигу... Это постоянная ломка по тебе. Это любовь?

Продолжение следует...

19:23
Хотите угадаю, чем всё это закончится? Они поженятся и будут жить долго и счастливо. Угадала? ........ Они - да. А мы?

[Кадир]

Маленькая зарисовка.


Вокзал.

Вокзал - какое противное, мерзкое слово. В детстве меня тошнило от него в прямом смысле слова. Сейчас - в переносном. Поднимаясь из метро, внезапно осознаешь, что душные стены подземки сменились грязными - вокзальными. И унылые лица подземки сменились пустыми, пьяными, похотливыми и просто грязными лицами. Проходя по площади вокзала, можно за полчаса увидеть судьбы десятков людей. Людей, не способных понять истину. Все они считали себя сильными, счастливыми, стремились поставить этот мир на колени. Но потерпели неудачу, и эта неудача сломала их. Такие высокие, пафосные - не в силах признать своего поражения, они бегут. Не в силах понять простых истин, они умирают.
Но вернемся снова к вокзальным лицам. Не все они так безнадежно потеряны, не все валяются в лужах по углам вокзальной площади. Есть еще те, кто стоят. С татуировками на руках, пивом и пирожками в жирных пальцах и сигаретами в зубах, эти старые потерянные алкоголики цепляются за жизнь. Они врут себе, называя себя достойными людьми. Из этих кружков лжи порой вырывается наружу плевок, или  нецензурная брань, или грязный хриплый смех.
В стороне вижу пятилетнего мальчика, его тошнит в пакет, который держит его мать. Тошнота физическая накладывается на моральную, и жаркая ненависть и жгучая боль - от невозможности выплеснуть ее - почти хоронят под собой. Прогоняя спазмы из живота и смаргивая, отхожу подальше. Моя месть будет иной. Когда у меня будет настоящая власть, я выскажусь. В их грязные лица я скажу им - вы, черви, не заслуживаете жизни. Вы ноете о тяжелой судьбе - не в силах поднять зад и сделать шаг к свету. Вы называете свои проблемы - но молчите о том, что вы могли их все решить. Вы не пытаетесь жить лучше - вы ищете оправдания своему гадкому существованию. Вы не заслужили солнца, что освещает вас.

Но вот приходит поезд.  Приходит поезд, и горящим роем летят окурки в мусорки. Приходит поезд, и жестяным грохотом падают тут и там банки пива. Ноги, вокруг слышится топот ног, они покрывают пылью тошноворные лужицы слюны на асвальте. Это приходит поезд.
Счастливые лица выглядывают из окон, и лица на пероне тоже светятся любовью. Счастливые дедушки целуют в обе щеки внучек, которых видят, возможно, впервые в жизни. Пары в возрасте тихо держатся за руки, молча глядя друг на друга. Любовники помоложе с трудом сдерживают страсть, целуясь на пероне.
Постойте - ка. Эта татуировка на руке дедушки. И его лицо... неужто? Я оглядываюсь по сторонам. Где все те мелкие, убогие существа, что так недавно заполняли вокзал? Оглядываюсь еще раз, узнаю лица. Узнаю.

Как вы можете быть такими двуличными, такими угольно - черными в ваших мелких душонках? Ярость снова заполняет до краев, и снова - боль. От бессилия. От моего жалкого бессилия.

Но нет. Поразмыслив, я понимаю. Я понимаю очередную горькую истину.
Это не двуличность. В том, то и дело, вы вполне искренни. Вы поступаете так, как чувствуете. И я, и я тоже.

Снова становится больно. Но уже не от злости.


повторяя славную традицию, скажу от себя - эта зарисовка является по большей части плодом моей фантазии. Все, даже самые бездарные писатели, умеют врать. А для некоторых это таллант. Вспоминается "Баудолино" Умберто Эко.

[Mitrodor]

Вот такой вот рассказегг..


Два письма.


В богато обставленной комнате горел тусклый свет, освещая сидящего за столом человека, вперившегося взглядом в два лежащих рядом небольших листка бумаги. Листки были письмами; содержание каждого из них человек мог бы рассказать наизусть. Тем более что в одном из них говорилось о том, о чем он не забывал никогда – о том, что он, Кен Ровенни   , сделал двадцать лет назад. И сейчас, остановив бессмысленный взгляд на расплывающихся буквах, он погрузился в воспоминания.

***

В то время он служил в армии. Его часть была известна своими солдатами – и недаром, ведь за главного был знаменитый Карл Браско, Беззубый Карл, как за спиной называли его солдаты. Дисциплину он поддерживал жесткую, и солдаты получались отменные. Хорошо вышколенное пушечное мясо.
В армии Кен нашел отличных друзей – Вига Марсо, человека гибкого, понятливого, и не любящего лезть в конфликты, но иногда способного стоять на своем до конца; Генри Вайдмана, имевшего столь же широкую душу, как и плечи, невероятно сильного, глуповатого и неуклюжего, но безгранично доброго и готового помочь всем и каждому. Сам Кен был известен изворотливостью ума и чувством юмора. Он был отличным рассказчиком; об анекдотах в его исполнении ходили легенды.

Все началось одним вечером, в один из отгулов – раз в неделю их всегда отпускали порезвиться в городе на пару-тройку часов. Погода стояла прекрасная, солнце грело, но не припекало; тем вечером воистину хотелось жить. Посовещавшись, решили пойти в бар, посидеть за столиками на улице – благо погода располагала. Заказали виски. Выпили. Кен завязал разговор:
-   Да, нелегкий сегодня выдался денек...
-   И когда уже Беззубому надоесть гонять нас по плацу весь божий день? – отвечал Виг.
-   Этому никогда не надоест – буркнул Кен, – порой мне кажется, для него смотреть на мучения солдат – высшее удовольствие.
Даже огромный и сильный Генри на плацу уставал как собака – Карл гонял солдат почем зря, однажды дошло до того, что утром только Генри смог встать с кровати – остальные не могли двигаться от боли в мышцах. Зато, как выражался Карл, «слабаков нет». Слабаков действительно не было.
-   А уж когда Нед пробежал дистанцию за сорок секунд вместо заданных тридцати... Видели вы лицо Беззубого? Оно разве что не пламенело, – усмехнулся Кен – думаю, если бульдога заставить прыгать через огненное кольцо,  морда у него будет похожей.
Друзья расхохотались. Потом Генри почувствовал острую необходимость сбегать в места общего пользования, а Кен остался рассказывать Вигу историю о своей несчастной любви к мексиканке. История изобиловала забавными ситуациями, фонтанировала юмором на грани пошлого – ну как же любви к мексиканке обойтись без курьезов? В итоге последовал бурный финал, с участием папаши мексиканки, его ружья, своры собак и быстрых ног самого Кена. Последовал ожидаемый взрыв хохота; несчастный Виг чуть не захлебнулся своим виски. Говорили, что Кен даже Конституцию Соединенных Штатов мог рассказывать так, чтобы она напоминала фильм с Чарли Чаплином. Отсмеявшись, выпили снова. Вдруг у  Кена затрезвонило в кармане, он достал телефон и отошел в сторонку.
«Да, привет, мам. Все хорошо. Дела нормально. Сидим в баре, отдыхаем. Ребята тоже нормально. Да, хорошо. Мама!! Я и сам знаю, как стирать носки! Все, не желаю больше на эту тему разговаривать! Пока.»

Вернувшись, он обнаружил что Генри все не было, а к Вигу уже подкатили два внушительных парня в коротких футболках и что-то усиленно ему объясняли. Подойдя поближе, он понял – культурной беседой тут и не пахло, драки не миновать. Вот уже один из быков направил энергию мышечной массы на Вига.. и время замедлило свой ход. В голове настойчиво крутилась мысль: «Надо подойти, помочь другу...». Но Кен не мог сделать ни шагу. Живот словно превратился в жидкое желе, колени дрожали.... Кулак быка медленно так, потихонечку, врезался в скулу Вига, тот стал отлетать к стене, а его друг даже не шевельнулся... Кен видел все до самых незначительных мелочей... Он видел грязь в зубах бившего молодца, видел слезы, брызнувшие из глаз Вига при ударе, и масляное пятно от, как это ни удивительно, масла на его брюках. Но это ему не помогло; он до сих пор не мог заставить себя двинуться с места. Он так и стоял бы там, если бы не подоспел Генри. С диким ревом великан кинулся к молодцам, которые рядом с ним казались недомерками, и быстро раскидал их, словно каких щенков. Те и в драку не полезли, видимо обнаружив срочные дела в другой части города... Впрочем, Кену не в чем было их упрекнуть – он тоже не горел бы желанием драться с Генри. Тем временем тот подошел к Вигу и поднял его на ноги; скоро к ним присоединился и Кен. Утерли кровь из разбитого носа, привели солдата в чувство... И тут Генри поинтересовался:
-   Кен, а почему ты..
-   Господи, вот это да.. Я только успел поговорить с мамой, возвращаюсь, а тут.. Виг, ты нормально? Идти можешь?
А Генри тянул свое:
-   Но я же видел, как ты..
-   Как я бежал со всех ног – обрезал Кен.
-   Ну, ладно – озадаченно бросил солдат.
Но на этом история с городскими бандитами не закончилась. Частенько они подстерегали солдат в городе поодиночке, и бывало, солдаты возвращались с разукрашенной физиономией. В скором времени в город солдат стали отпускать лишь группами не менее пяти человек; при таком раскладе бандюки сидели тихо и не высовывались.
Что касается того случая, то Кен благодарил богов, что Генри был слишком глуп, чтобы правильно оценить ситуацию, а Виг вообще его не видел, но все же... С того дня в Кене стал зарождаться целый букет чувств.
Зависть. Зависть, что напрочь лишенный воображения Генри не колебался ни минуты и побежал на помощь другу, в то время как обладатель заоблачного IQ Кен не смог сделать ни шага.
Страх. Ужасный, всепоглощающий страх, что Генри однажды все-таки осознает произошедшее, и трусость юмориста всплывет наружу...
Подозрительность. Теперь он подозревал всех и каждого. Если он видел, что кто-то тихонько шепчется в углу, он был уверен, что шепчуться о нем. Если где-то смеялись, он мучался от мысли, что смеются над ним. Он не спал ночами, вслушиваясь в несуществующие разговоры за стенкой; разговоры, по его разумению, о нем и его низости.
И ненависть. Всепожирающая, страшная ненависть к Генри – к человеку, которого до этого он полагал ниже себя, ибо считал ум главным мерилом человеческого достоинства. Теперь же этот неандерталец вдруг показал Кену, кто он таков на самом деле, продемонстрировал ему его истинную сущность... И Кен, не в силах ненавидеть себя, стал ненавидеть Генри.
И, чтобы обезопасить себя и заодно навредить оппоненту, Кен решил сделать то, что он мог делать лучше всего – осмеять и унизить Генри на глазах у всех.
Он начал исподтишка пакостить силачу, подстраивать ситуации, выставляя его глупцом и дураком – да так, что бедный Генри ни о чем и не подозревал. Он видел, как упал в глазах сослуживцев, но не понимал почему и ничего не мог с этим поделать.
Но главный удар еще был впереди.
Всякое действие рождает противодействие; и вот, однажды, ненависть солдат к городской шпане переросла все границы, и состоялся крестовый поход. Вечерком вояки покинули базу небольшими группками, а потом воссоединились и двинули на дело. Толпа солдат шла на поиски обидчиков; они жаждали крови. Они посетили каждый бар, каждый публичный дом, казино, каждое сомнительное заведение, и воистину небеса благоволили тем, кто успевал унести ноги. А кто-то успевал всегда... И так отовсюду, словно крысы от наводнения, бежали бандиты, бежали к своим «братанам». Вскоре ручейки беглецов слились в одну мощную реку; и вот уже отряд солдат стоит лицом к лицу с не меньшим отрядом криминальных элементов. Сперва в ход пошли угрозы; никому не хотелось первыми вступать в бой. Кен же, благо парень был не промах,  не замедлил использовать ситуацию себе на руку... Подскочив к Генри, он выпалил:
-   Генри, быстрее... Я видел... В том переулке 3 негодяя насиловали девушку... Быстрее, мы должны ее спасти!!
И Генри помчался быстрее ветра, хотя Кен даже направления не указал. «Бестолковый идиот» - промелькнуло в голове у хитреца.
Тут, наконец, началась драка. Солдаты рванули вперед. Но не успели еще они и добежать до супостатов, как по небу, опережая дерущихся, разнеслось:
-   Смотрите, Генри БЕЖИТ!!!!
Сама возможность этого казалось столь нелепой, что все остановились, и действительно посмотрели, проверяя... Кем бы ни был Генри, слабаком и трусом его не считали никогда. И вдруг – вот, пожалуйста... Генри несся быстрей любого спринтера прочь от драки. Солдаты дружно испытали глубокий шок...
...через мгновение разбитый влетевшей в них толпой рыцарей большой дороги. Вояки очнулись, и завязалась драка.
На стороне бандюков выступали тонны живой массы, слесарские инструменты и желание вышвырнуть из города всех, кто осмеливался носить погоны – ибо эти подлецы так и норовят принести с собой порядок, чего не желает ни один уважающий себя воин улицы. На стороне же солдат было умение, тренированные мышцы и яростное желание отомстить.
И столкнулись две людские массы; то было не противостояние добра и зла, не битва света и тьмы – то было всего лишь обычным дворовым мордобоем, когда люди превращаются в монстров и знай себе колошматят друг дружку... Ибо порой каждый мужчина испытывает первобытную потребность побыть зверем, забыть голос разума и зов сердца, оторваться от проклятой цивилизации, отдохнуть от необходимости держать себя в рамках и наконец позволить себе лишь следовать инстинктам – бить, рвать, дробить!
И в тот день, там, на переулке, избитые, избившие, в синяках, ссадинах мужчины были счастливы. Все их проблемы, переживания, тревоги – все отошло на задний план, осталось лишь желание победить. И даже побежденные, лежа на земле, находили удовлетворение в мысли, что сражались достойно.
Едва ли можно сказать, что в тот день кто-то победил, а кто-то проиграл; в этой свалке невозможно было отличить победителей от проигравших. Досталось всем. После драки все просто разошлись в разные стороны, попутно пиная лежащих соперников. Конечно, в тот вечер никто никому ничего не доказал – ведь очень редко можно что-то доказать дракой. Этот всплеск, без сомнения, на время остудил головы оппонентов... Но тем вечером противостояние не кончилось.
С того дня Генри (вернувшегося после безуспешных поисков к своим, где никто не захотел с ним говорить) презирали все, кому не лень; с ним не хотели общаться, даже просто стоять рядом – и бедняга не мог понять, почему. Он чувствовал, как плохо к нему стали относиться, но ничего не мог с этим поделать. Даже в их тройке друзей с ним перестали общаться. Он замкнулся в себе, все силы и энергию отдавая тренировкам и работе по лагерю. И издалека было видно, насколько он был несчастен.
Казалось бы, Кен мог праздновать победу. Все презирали Генри и  громким хохотом встречали заявления шутника в духе «Вот он, наш герой», когда бы ни появлялся Генри.
Даже если бедняга попытался объяснить истинную суть вещей, никто бы ему не поверил. Кто верит опозорившимся трусам?
Но завистливая душа не знает покоя, и Кену все казалось мало... Он не спал ночами, строя безумные теории о вероятном оправдании Генри и дальнейшем его, Кена, падении.. Эти мысли терзали, мучили его. Постоянно в голове его крутился диалог, диалог его с ним самим...
« - Я должен исключить все возможности.
-   Разве ты и так не много сделал?..
-   Но что, если... Что, если все же у него получиться? Если так повернется судьба?
-   Ты несешь бред.
-   Я не могу рисковать... Ведь стоит хоть кому-нибудь спросить у Генри, почему он тогда побежал, и катастрофа неминуема...
-   И что же ты намерен предпринять?
-   Если бы я знал...»
И вот, однажды ночью, он напялил гражданскую одежду, тихонько вылез в окно, перелез через замаскированную дыру в заборе (ему показал ее до этого Джош Харли, знаменитый лагерный бабник, знавший все тропки вдоль и поперек). Он отсутствовал где-то два часа, потом вернулся, и, незамеченный, улегся в постель.
На следующий день он подошел к Генри.
-   Привет.. Слушай, я хотел извиниться.. ну, за то что не во что тебя не ставил и вообще... считал меньше, чем человеком. Теперь я понял, как я ошибался – он посмотрел изгою в глаза, - ты добрый, отличный парень. Не понимаю, как я не видел этого раньше... Прости меня пожалуйста.
А Генри слушал и не верил своим ушам. Так долго с ним не общалась ни одна живая душа, за исключением разве что Беззубого Карла Браско, а теперь... На глаза великану навернулись слезы...
-   Да что там, Кен... Это ты меня прости... Видимо, я натворил что-то не то... - он действительно думал так. Он верил людям, и у него даже мысли не возникало, что в ситуации виноват не он, – но я рад, что мы снова друзья!
-   И я рад... Слушай, у меня к тебе есть небольшая просьба.
-   Да все, что угодно! – воскликнул благодарный силач.
-   У меня проблемы... в городе... все с теми же ублюдками. Сегодня мне назначена встреча. И я хочу... прошу тебя пойти со мной.
-   Да не вопрос! С тобой – хоть в ад! – глаза его загорелись; он хотел поскорее доказать другу, что тот в нем не ошибся, сделал правильный выбор, - мы возьмем кого-нибудь еще?
-   Нет; я уверен, нас двоих будет более чем достаточно.
Вечером, через ту же лазейку, они покинули базу. Вечер был дождливый; даже яростные огни фонарей не могли прорезать ночную тьму и завесу дождя. Ночной город смыкался вокруг вздумавших прогуливаться ночью, словно какая-то ловушка. Они дошли до уговоренного места. Неожиданная молния осветила мрачные лица бандитов; воздух содрогнулся, гремя...
-   Шевелитесь. Мы тут с парнями подумали, и решили – все наши дела мы решим внутри – уверенно сказал главарь, - и побыстрее, мальчики. У меня нет никакого желания провазюкаться с солдатиками до рассвета.
Генри глухо зарычал; его задело небрежное обращение бандита. Но Кен положил ему руку на плечо, и прошептал на ухо:
-   Еще рано...
Солдат окружило человек десять бандитов, их почти силком затащили внутрь и повели по какому-то темному коридору. В конце коридора была комната; впереди идущий уже заботливо распахнул дверь и ждал.
-   Мы постараемся вас не сильно – осклабился он, - так, просто поучим немножко.
-   Это мы еще посмотрим... уроды, – огрызнулся Генри.
Их уже подтащили к двери; тут Кен встал сбоку, как бы пропуская силача вперед...

Если бы Генри только сумел задуматься. Всего лишь один раз... Почему никто не удивился, увидев его? Почему Кен казался таким спокойным, будто бы все шло хорошо? Почему он не взял с собою никого еще? Почему, в конце концов, Кен успокоил его, когда они были на улице – ведь в неизвестной комнате ждать могло все что угодно, идти туда было ужасной глупостью... Чего сам Генри понять не мог. И почему же, почему Кен отошел к стене?!
Но Генри не задумался. Он слишком доверял своему другу. И зашел внутрь.
Дверь захлопнулась.
Послышался шум, крики, звуки ударов, лязг, крик... И скоро все стихло. Через минуту дверь открылась. Все было кончено. Бандиты вышли; вскоре осталось лишь тело.
Главарь подошел к Генри.
-   Подлое это дело – процедил он и сплюнул, - а ты ублюдок. Впрочем, мне-то что... Мне интерес в моих деньгах. Давай сюда.
Но Кен, как завороженный, смотрел на тело бывшего друга. В мозгу его снова пролетали месяцы, проведенные вместе, счастливые месяцы. И то, что случилось тогда в баре..
«Разве можно покупать безопасность, заплатив жизнью человека?»- спрашивал он себя. Но ответа не было. Быстро сунув деньги в руку главарю, он побежал домой, лег в кровать и лежал до утра. Заснуть ему не удалось.
Через несколько дней труп нашли; его выкинули в какую-то канаву неподалеку от города. Тело запаковали в цинк и отправили домой. Но никто не плакал по несчастному солдату – по трусам не плачут. Кен сообщил наспех организованному следствию, что на них напали в городе бандиты, пока они ходили в публичный дом. Сам он умудрился скрыться, но не Генри... На этом следствие и закончилось. Скоро жизнь пошла своим чередом, словно и не было никогда Генри Вайдмана.
***

После армии Кен прожил неплохую жизнь, благо мозги и природная изворотливость позволяли. Он открыл небольшое дело, продавая канцелярию, но вскоре разбогател и стал одним из крупных воротил рынка.
Но все эти двадцать лет события того месяца не шли у него из головы.
Он пытался замолить свой грех; стал верующим и постоянно посещал храм; почти весь свой заработанный капитал он отдал на воспитание сирот в ближайший детский сад, реставрирование школ, постройку больниц... Он стал активным членом городского совета, где без устали боролся за права граждан, воюя с коррупцией и безразличием чиновников...
***

И сейчас он сидел за столом, в очередной раз перечитывая письмо матери Генри Вайдмана.


«Здравствуйте, Кен Ровенни. Меня зовут Элиза Вайдман. Я мать погибшего двадцать лет назад во время службы в армии Генри Вайдмана. Я пишу вам, потому что знаю, что мой сын погиб не от рук бандитов.
Уже много лет я узнаю подробности тех событий; ведь сказать, что мне никак не пояснили смерть сына, не сказать ничего. И мне удалось восстановить события тех дней.
Я связалась с Вигом Марсо, еще одним вашим бывшим сослуживцем. Он рассказал мне все. Про драку в баре. Он тогда видел, как вы струсили, а мой сын смело бросился на его обидчиков. Но он никому не говорил о увиденном, потому что не хотел вас позорить.
Потом он рассказал о побеге Генри... Надо сказать, эта история порядком сбила меня столку. У моего сына была масса недостатков, но трусость была не из их числа...
И, в конце концов, он рассказал про то, как однажды ночью вы куда-то уходили. В гражданской одежде. Он тогда не спал, и все видел. А на следующий день моего сына убивают рядом с вами.
Следует ли вам говорить, что я все уже знаю? Генри видел вас в замешательстве, и вы решили обезопасить себя, опустив его. Дальнейшее вам известно не хуже меня. Для побега Генри с драки (ведь именно вы тогда кричали, что мой сын бежит), вы наверняка обманули его какой-то мелочью... А той ночью, перед смертью мого сына вы ходили, чтобы договориться его убийстве. Виг сказал мне, что вы не отличалисб особой выносливостью и быстротой бега – а значит, не сумели бы убежать там, где не смог убежать Генри.
Я стара, и я не жажду мести. Больше всего на свете я хочу перед смертью взглянуть в ваши глаза. Глаза, которые, я надеюсь смогут ответить мне...
Что плохого сделал мой сын? Чем он заслужил такую смерть?
И я  проклинаю тебя! Надеюсь, ты проживешь долгую жизнь, страдая от того что сделал.»

И все. Кен отложил письмо в сторону, вместо него положив второе письмо – письмо от неизвестной ему девочки, Анны:

«Здравствуйте, дядя Кен.
Вы меня не знаете, меня зовут Анна, мне 9 лет. Два года назад я жила в детском доме, а теперь у меня есть семья, друзья, игрушки, телевизор и вкусная еда – и мои новые мама с папой говорят, что все это благодаря вам. Они говорят, что давно хотели взять девочку или мальчика из моего детского дома, но боялись что им не хватит денег, чтобы покупать ему еду и игрушки, а еще платить за обучение. Но, благодаря вам, благодаря новым бесплатным школам, построенным на ваши деньги, благодаря (как говорят мама с папой) организованными вами выплатами каждой взявшей себе под опеку сироту семье, они смогли взять меня к себе. Теперь я счастлива, мама и папа очень хорошие. Спасибо вам, мистер Кен. И теперь, когда мама водит меня в церковь, я всегда ставлю свечку за вас. Вы хороший человек. Мама говорит, что у нас вы всегда будете почетным гостем. Приезжайте к нам, дядя Кен! Я покажу вам, какую мне купили куклу, и в каком кравом платье я хожу в школу! Мы все вас ждем!
И да поможет вам Бог.»

Мысли Кена разрывались между двумя этими письмами. Одна его половина хотела все забыть, все себе простить, оправдать себя этой новой, праведной жизнью... Но другая усердно напоминала о горе Элизы Вайдман, о его поступке, и о том, что убийство нельзя оправдать никакими благими поступками.
В итоге он взял в руки ручку и чистый листок бумаги, и написал ответ:

«Здравствуйте, Элиза.
Мне нечего вам сказать. Вы правы. Во всем. Я убил вашего сына. Мною двигала ненависть, страх и зависть. Я видел свою подлость и мелочность по сравнению с вашим сыном... И это терзало меня.
Кем был ваш сын? Хорошим человеком. Несмотря на его глупость, неуклюжесть и неотесанность...А я, столь гордившийся своим умом и изобретательностью, оказался подонком.
За всю жизнь он не сделал ничего плохого. А я... я убил его в угоду собственной гордости. Из-за какой-то мелочи...
Прощайте, Элиза. И знайте, мне плохо. Возможно, это будет для вас хоть каким-то утешением. Если бы я выбирал, кем мне быть, я стал бы Генри Вайдманом.»

И вот запечатанное письмо уже лежало в почтовом ящике.
Кен вернулся в комнату. Открыл стол. Достал пистолет, пожалованный ему за отличную службу... И взгляд его снова упал на письмо девочки. Из глаз его потекли слезы...
Так они сидел, с пистолетом в одной руке и письмом в другой. В одной руке – смерть, в другой руке – жизнь.
И, лишь встретив рассвет, он принял решение.




Я намеренно оставил рассказ неоконченным. Пусть каждый из вас сам решает, достоин Кен Ровенни жить или нет; и что он выбрал тем утром. Что важнее – одна погубленная жизнь или десятки спасенных? Решайте сами. Я не могу взять на себя труд судить его.

P.S.
Не претендую на знание армейских порядков; в связи с этим эта часть рассказа может показаться полной глупостью с точки зрения людей знающих. Извиняйте, я не солдат.

[Шерлок]

Глава 1

Солнечные лучи проникали сквозь щели в стенах, сделанных из обычных досок. Света было достаточно, для работы, а ее всегда было много. В этой небольшой комнатушке на крыше одного из городских домов жил мужчина. Сейчас он лежал на кровати и смотрел на потолок. Будильник прозвенел около десяти минут назад. Мужчина лежал, укрывшись одним одеялом. В это время года этого было достаточно, но бывали и очень холодные ночи, когда согреться можно было лишь с помощью алкоголя.
Поднявшись с кровати, человек встал и подошел к шкафу стоящему возле противоположной стены. Открыв дверцу, он достал несколько рубашек, брюк и галстуков.
Взглянув на часы, мужчина сделал кислую мину.
«7:40! Как меня достала эта работа!» - подумал человек и начал надел черную рубашку. Застегнув последнюю пуговицу, он принялся натягивать на себя брюки, после чего завязал черный галстук.
Мужчина подошел к столу возле кровати и, открыв верхний ящик, достал оттуда пистолет. Засунув его в кобуру, и прицепив сзади к ремню на штанах, он достал еще один и, надел кобуру на тело засунул его на место.
-Надеюсь, сегодня меня не назначат работать с этим лузером, - проговорил мужчина, поправляя галстук.
Сняв пиджак со стула, он накинул его на себя и вышел через дверь. Замкнув замок, он пошел на автостоянку. Пройдя по крыше, он подошел к лестнице и начал спускаться. Затем он перепрыгнул с одного дома на другой и оказался где нужно. Достав ключи он подошел к старенькому  Поршу и открыл водительскую дверь. Краска машины полопалась и придавала вид убогости, но под капотом жил настоящий зверь. Провернув ключ зажигания, мужчина оживил машину и захлопнул дверь. Сдав немного назад, он развернулся и выехал со стоянки. Он не успел проехать и нескольких кварталов, как зазвенел телефон. Подняв трубку, мужчина услышал знакомый и очень противный ему голос:
-Неужели ты проснулся? Я думал ты решил прикинуться больным!
-Я буду в офисе через пять минут, шеф – ответил мужчина, вложив в последнее слово все свое отвращение.
-Не нужно ехать в офис, - ответил голос, - Направляйся на 49 улицу, там какие-то проблемы с местными.
-Но ведь это не мой район? – запротестовал мужчина.
-Ты, что будешь со мной спорить, Крис? – удивился шеф.
-Нет, Мистер Бигс.
-Хорошо. А теперь быстро тащи свою задницу на 49 и чтоб...  – отключив телефон Крис, не узнал, что же еще хотел сказать Бигс.
Резко развернув машину, Крис направился на 49 улицу.

Тем временем...

Черный мужчина приставил ствол пистолета к виску белого парня, которого держал за рубаху сзади и при этом кричал людям вокруг него:
-Я убью его! Богом клянусь! Не подходите продажные твари!
-Успокойся, - ответил ему один из мужчин, - Зачем тебе неприятности приятель? Тебе ведь они не к чему.
-Я тебе не приятель! – крикнул черный, направив ствол на говорящего, затем снова приставил к виску парня.
-Хорошо, все нормально. Но не нужно никого убивать, ведь это грех, не так ли? – спросил мужчина.
-Ты меня не учи! Я знаю заповеди Бога. И знаю, что вы им не следуете.
-Ну почему же. Следуем. Я даже их знаю наизусть. Вот допустим, первая не... - не успел мужчина закончить, как дверь выбил ногой Крис. В руках у него был наготове 228 Compact. Направив оружие на вооруженного черного человека, он крикнул:
-Полиция! Всем не двигаться! Оружие на пол, руки за голову!
Один из зевак кинулся к выходу мимо Криса и был тут же повержен. Схватив бедолагу Крис ударил о стену, затем бросил на пол и снова нацелился на черного с пистолетом.
-Сэр, бросьте оружие! – крикнул полицейский.
Черный лишь стоял, спрятавшись за заложником. Теперь ствол был приставлен к затылку. Заложник стоял смирно, не подавая знака на панику.
-Повторяю, сэр. Бросьте оружие или мне придется открыть огонь на поражение!
-Я не сдамся! Вам, белым свиньям, меня не остановить! – крикнул черный в ответ.
-Я сочту это, как оскорбление офицера полиции, – проговорил Крис себе под нос. Нацелив оружие на ноги черного, он открыл огонь. Полицейский выстрелил два раза. Одна пуля прошла мимо, а вторая попала в коленную чашечку. Черный потерял контроль над ситуацией на одно мгновенье, но этого хватило, чтоб заложник пригнулся и пуля, выпущенная из пистолета черного не попала в голову. Затем заложник ударил черного по руке держащей пистолет, а после нанес удар ногой в грудь. Черный мужчина упал на пол и начал кричал. Из его колена струилась кровь. Нацелив пистолет на заложника, Крис крикнул:
-Сэр! Прошу вас отойти от подозреваемого!
Заложник сделал несколько шагов назад и остановился.
-Вы не понимаете! Он темный! Его нужно убить! Всех их нужно убить! – кричал черный, -Если этого не сделать, то зло ворвется в наш мир. Мы должны это остановить.
Крис подошел к раненому и оттолкнул пистолет в сторону. Перевернув мужчину на живот он взял его руки и надел наручники и начал зачитывать его права.
-Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может использоваться против Вас в суде. Вы имеете право на адвоката... - раздался выстрел.
Крис резко обернулся и лишь успел увидеть, как заложник выбежал в коридор.
Повернувшись обратно Крис хотел сказать, что сейчас вернется к подозреваемому, но осознал, что перед ним мертвый человек. Резко поднявшись, он растолкал людей и выбежал в коридор. Новый подозреваемый уже был в конце коридора. Погоня началась.
Выбежав на улицу, Крис увидел, как мужчина вбежал на строительную площадку. Перебежав дорогу, полицейский направился туда.
Здание было пусто. Никаких посторонних звуков кроме шагов собственных ног. Проверяя каждую комнату, Крис обошел первые два этажа. На третьем он услышал шум и быстро направился туда. Остановившись перед входом в комнату, из которой донесся шум, он прислушался.
«Никаких звуков»
Медленно заглянув в комнату, он увидел подозреваемого стоящего возле края стены. Здание было не достроено, и мужчина стоял на краю пола.
-Сэр! Бросьте оружие! – крикнул Крис, наведя пистолет на мужчину.
Мужчина, стоящий спиной, обернулся. На его лице была страшная гримаса. Он смотрел на полицейского и ничего не говорил.
Присмотревшись, Крис заметил, что глаза мужчины полностью черные.
-Сэр, прошу Вас, бросьте оружие или мне придется открыть огонь! – повторил команду полицейский.
Крис сделал шаг к подозреваемому и не успел понять, как тот оказался уже возле него. Мужчина ударил полицейского в грудь, затем нанес несколько ударов в лицо. После чего ударил по ногам. Крис упал. Свое оружие он уже выронил. Дышать было очень тяжело. Удары мужчины были очень мощны. Жадно хватая воздух, он лежал на полу. Мужчина поднял с пола оружие полицейского и направил на офицера.
«Два ствола пистолета смотрящие на тебя, не то, что я хотел сегодня увидеть»
-Мы непобедимы, - сказал, наконец, мужчина, - Вам нас не остановить. Все вы будете служить нам. Все до одного. А тот, кто откажется, будет уничтожен.
-Погоди, о чем ты парень, - проговорил Крис пытаясь выиграть себе время. Правой рукой он уже дотянулся до пистолета в кобуре на поясе, - Я не говорил, что не хочу служить.
Вытащив пистолет, он открыл огонь. Подозреваемый тоже открыл огонь. Раздалось около четыре выстрела. Из пистолета Криса, который он держал в руке, вылетела только одна пуля...

p.s. прошу прощения за столь длительное отсутствие, были проблемы, я за всеми скучаю!
у меня все хорошо)))
ilmik не обижайся на меня, я про тебя не забыл))) каждый день меня тянет в инет, но пока нет такой возможности, прости...
Яманэко тебя тоже помню) хороших людей тяжело забыть, вот новый рассказик начал писать, оцени.

[Яманэко]

Оценил)
Продолжай и побольше)))))))

[Лютиэн Тинувиэль]

Теперь уже не стёб... Но продолжение следует.

Понедельник, 18 августа 2008

15:08 
Всматриваюсь в твое лицо, на пару лет моложе. Взгляд мечтательно возведен к небу, будто ищет там, такой пронзительный, что-то невидимое людям. Ты видишь там свою музыку?.. Я знаю. Да. Видишь.
Стоит мне только посмотреть на твое лицо и тут же все тело начинает трястись от безудержного желания задушить тебя в обьятия. Вот и сейчас... Трясет... Я знаю, что сделаю это уже сегодня вечером. Только тогда это будет совсем не так. Нет, не так. А вот если бы по воле случая мы бы оказались рядом именно в этот миг, ты бы больше не говорил, что мои глаза не отражают то, что я думаю, что они спокойны и холодны... Ты бы понял, насколько это все... Да, именно настолько.

Среда, 20 августа 2008

12:12 
Бьют фонтаны. Над утренней площадью поднимается солнце. Хочется жить, как от удара электрошока. Отчаянно... Бешено... Я не знаю, что будет через год, два, три. Я не знаю, что будет через пять минут. Зато сейчас я счастлива.

Пятница, 22 августа 2008

17:53 
Если за это лето я окончательно не потеряю последние мозги, то потом буду всомнать его всю жизнь. Этого лета осталось совсем на донышке, но окончиться оно еще не скоро. Да, неделя это не так уж мало, когда душой и телом застряёшь в каждом миге, но я не об этом... О том, что это лето останется у меня внутри до того, как растает снег. Раньше оно не уйдет. А может не уйдет вообще никогда. Хочется верить в последнее...
Эй, кто там есть наверху, гоните в полную силу! Я очень-очень спешу. Жить.

Воскресенье, 31 августа 2008

23:40 
За это лето он овладел не только моим телом... За это лето он овладел моим разумом и моими мыслями, моими чувствами, переживаниями, моими мечтами, моей, забившейся в самые дальние закоулки, дрожащей, напуганой душой и теми жалкими осколками, что остались от сердца. Я не утверждаю, что он склеил их, нет-нет! Разбитого ведь не склеишь... Просто под его безумными поцелуями каждый из них затрепетал, ожил, забился и стал отдельным, целым, маленьким сердцем.

Среда, 08 октября 2008

22:14 
А знаешь, у меня теперь начата новая книга. В ней уже 96 страниц. Она наполненна страстью и красотой, люди на ее страницах красивы даже во сне. Глаза их светятся счастьем, а дом, где они вдвоем, всегда полон смеха и улыбок. Если читать внимательно, то можно почувствовать, как жар их тел проникает через страницы. Моя новая книга похожа на безконечное приключение, то на пиратском фрегате, то в караване под палящим солнцем сахары, то в белой китайской пагоде посреди гладкого как стекло озера, за чаем из нефритовых чашек, то среди диких шотландских скал, в которых ветер носит отголоски волынок, то в полутемной комнатке султанского гарема, где воздух вязок и прянен, а полуголые тела одалисок серебрит лунный свет... В моей новой книге нет беспросветной пучины горя, даже у печали в моей новой книге есть сладкий привкус, даже увядшие розы на ее страницах поражают своей красотой. Теперь я могу перелистать назад несколько страниц, открыть в нужном месте и тихонько зашептать ему на ухо: "А ты помнишь, как был такой же дождь и все вокруг, серо-стальное и безумно прекрасное, и мы в воде, прижавшись друг к другу крепче чем просто крепко, смотрели друг другу в глаза, ты - в мои бездонно-карие, а я в твои потеплевшие серо-стальные, окутаные магией, которую сами создали..." И он ответит, едва касаясь моих волос своим дыханием: "Да. Ты была счастлива тогда?" Кивок... "Была..." Судорожные, порывистые обьятия... И едва-едва дыша: "Это хорошо... Потому что я тоже."

Воскресенье, 26 октября 2008

23:44 
Здравствуй. Как давно я не говорила с тобой по-душам. Ты рад мне? Да, я знаю, рад. Эти месяцы слова складировались в моей голове как перезревшие яблоки и со временем начинали гнить. Слова распадались в труху. Я забывала их, забывала свои чувства, о которых хотелось помнить вечно. Нельзя мне было так. Нельзя было превращать себя в яблочный склад.
Здравствуй... Я достала из глубокого ящика свой кубик и он снова смотрит на меня стороной с шестью ямками. Выпадают шестерки... Ничего не изменилось... Стоит мне захотеть помириться с тобой и забыть одолевающую горечь, словно ее и не было, как ты вдруг тут же показываешь мне рисунок на запотевшем стекле после долгих часов молчания и целуешь... Целуешь, пока я не успела понять, что рисунок - предлог, рисунок - мелочь и ерунда, ты просто хотел, чтоб мы перестали дуться.

Понедельник, 27 октября 2008

00:55 Сказка на ночь
Мгновенье и... Мы уйдем в мир, где лебеди с длинными, молочными шеями, уплывают в густой, как кисель, туман. Они чистят большими, рубиново-красными клювами свои белые перья и бережно касаются друг-друга мирно сложеными крыльями. Сонные ивы колышутся, шепчутся, переливчасто звенят... Этот миг похож на розсыпь жемчуга. Я буду собирать его, горошинку за горошинкой, и складывать в зажатый кулачок, как в детстве - камушки, бусинки, ягодки. А еще я буду пить туман. Я буду поить тебя этим миром, этим туманным миром, этими молочно-белыми лебяжьими телами и ивами, склонившимися к воде, и их серебристым перезвоном, я буду поить тебя их сонной неспешностью и протяжными перекликами их голосов, и жемчужными искорками в тягучей дымке. Я хочу чтоб ты пил и пил и черпал ладонями, полными пригоршнями, мое безумное и умиротворяющее, теплое и леденящее желание быть с тобой. Быть всегда, пока лебеди плывут, плывут в жемчужную даль, и ивы шелестят, дрожат и качаются, качаются, качаются, качаются, кача...

Четверг, 30 октября 2008

02:00 
Вот такой я журналист - про курс гривны по отношению к доллару (за день скакнул с 6 до 7) узнаю из разговоров знакомых. Одно оправдание - я сейчас не работаю. Только... Если честно... Плевала я на гривны. Плевала я на доллары. Плевала я на их курс. Когда я с тобой, для меня эта чушь не имеет ни малейшего значения. Материальный мир у нас с тобой сводится к тому, что, черт возьми, нужно что-то есть, а значит еду нужно за что-то купить, а значит нужна какая-то бумажка в кармане. В большем же существование денег меня совершенно не интересует. Если мы не умираем с голоду, значит все в порядке. Значит можно оторваться, выпасть из мира на сутки-другие и бешено пить друг друга. А если через эти сутки-другие мы все же выберемся в социум, то можно уже и поинтересоваться гривной, долларом, сегодняшним курсом, кто кого побил в парламенте, кто кого облил грязью в политике, не случилось ли вдруг переворота в стране, как там тают ледники Антарктиды и не сошла ли Земля с орбиты. Знаешь, а вот если мы как-то раз так залипним, а отлипнув, обнаружим, что сейчас не 2008, а 2058? Если так случится, то я не удивлюсь.

Пятница, 31 октября 2008

03:17 
Иногда с тобой бывает горько...
Но только затем, чтоб в следующий миг я могла задохнуться от твоей всепоглощающей нежности.
И когда ты смотришь на меня своим металлическим взглядом, я вижу в нем такую пропасть страсти, такое желание быть со мной, держать меня за руки, касаться моего тела, моих волос, чувствовать на себе мое дыхание, что эта горечь мне желанней самой приторной из любовных историй.

Воскресенье, 02 ноября 2008

00:08 
Когда-нибудь ты прочтешь все это. Ты будешь сидеть и читать мои мысли, день за днем, точно так, как они росли и зрели во мне, точно так, как все было. Может быть ты знаешь все это и без моих слов. Может быть... Иногда я почти уверенна, что знаешь. Слишком уж часто ты прокрадываешься в мою голову. Ты будешь сидеть и читать... Может быть я буду рядом, а может быть очень далеко. Где бы я ни была, буду чувствовать себя в эти минуты кроликом, дрожащим, перепуганым зверьком. Если тебе покажется, что мое лицо спокойное, как и всегда, знай, это не так. Я - кролик. Запомнишь?.. Так вот, еще пару слов. Что бы ты ни подумал, после того, как дочитаешь... Можешь раздражаться, можешь безразлично пожать плечами, можешь закрыть этот дневник и забыть, можешь сделать вид, что ты это не читал. Ты просто будь со мной и дальше таким, как был всегда, а моих чувств хватит на двоих. Все...

Вторник, 04 ноября 2008

15:55 
Странное такое утро.Оно не началось с тебя, что само по себе уже необычно. Оно началось с кофе сваренного не тобой и со слов, произнесенных не твоим голосом. Необычно... Непривычно... Мне не нравится так. Я уже научилась спать с тобою рядом. Слышишь? Я уже научилась.
Далі буде...

[Шерлок]

Глава 2

В коридоре местного госпиталя было много посетителей, кто сидел у дверей в кабинет стоматолога, кто ждал свою очередь в комнату флюорографии. По коридору ходили доктора, медсестры и техработники. Дежурная медсестра сидела на своем рабочем месте и читала женский журнал. Вдруг, зазвенел телефон. Не показывая виду она сидела и продолжала усердно читать. Телефон звенел и не успокаивался. Лениво дотянувшись до трубки, она сняла ее и пробормотала:
-Больница «Святого Луиза», чем могу помочь?
-Где ты лазишь? – прокричали ей в ответ, - У меня здесь раненый офицер полиции, скажи, чтобы доктор Стивенсон готовил операционную и скажи, что этот офицер Крис Стар.
Бросив трубку, сестра побежала по коридору в кабинет дока. Вбежав без стука, она застала доктора, читающего утреннюю газету. Он был низенького роста. Глядя на него можно было сказать, что он довольно таки старый. Это еще подчеркивала его густая седая борода. Хирург сидел и не обращал внимание на то, что происходит вокруг. Это было его постоянное состояние.
-Мистер Стивенсон. Я прошу прощения, что отвлекаю вас, но мне только, что сообщили, что утром был ранен офицер полиции.
-Пусть этим займется кто-то другой, - ответил доктор и углубился в свое чтение.
-Прошу прощение доктор, но меня просили передать, что это некий Крис Стар, – добавила сестра.
-Что!? – вскричал доктор, поднявшись с кресла. Он уже успел накинуть халат и надеть перчатки, - Скажи доктору Брауну, то что сказала мне, а затем на свое рабочее место. Что уставилась? БЕГОМ!
Сестра убежала, а доктор Стивенсон взял телефон и набрал номер. Дозвонившись, он лишь сказал:
-Стар, ранен, я не знаю насколько это серьезно, но если мы его потеряем, то всему нашему делу конец.
Положив трубку, он отправился в операционную...

Немного позже...

-Разряд! – крикнул Стивенсон.
-Никаких изменений, - ответил Браун.
-Увеличить мощность!
-Разряд! – импульс тока прошел через грудную клетку и дошел до сердца, после чего оно начало биться.
-Есть пульс!
-Отлично! Его нужно подлатать. Браун займись, а я пока доложу начальству – проговорил Стивенсон снимая перчатки.
Браун был высокий чернокожий мужчина с крепким телосложением. Все медсестры считали его очень привлекательным. Да и он постоянно заигрывал к ним, но сегодня он был не таким как всегда. Его суровый взгляд карих глаз был сосредоточен на работе. Когда все вышли из операционной Браун положил руки на голову Криса и замер. Через несколько минут руки начали светится, затем сам Браун стал источником этого света. Свет был в каждом уголке комнаты, так как для того что собирался сделать док нужно светлое помещение. Доктор переложил руку на одну из ран, свет замерцал, но устоял.
«Первая рана готова»
Затем он тоже сделал со второй. Свет замерцал еще больше, и свет стал немного тускней.
«Вторая есть»
Переложив руку на третью рану, док стал немного настороженным.
-Выходи создание тени и прими свою гибель. – проговорил Браун, - Или ты боишься меня?
Тело Криса начало трястись, свет исходящий из Брауна стал очень тусклым. И тут из отверстия последней пули начал выходить черный дым. Браун был готов к этому. Дым выходил и собирался в одном месте, наконец, он принял форму человека, который сразу рукой прикрыл лицо от света.
-Ты думаешь, что можешь убить меня?
-Я не думаю, мой друг, я это знаю, – ответил Браун и направил руки на мужчину, - Именем Света, Умри!
После этих слов свет со всей комнаты собрался в Брауне, так что на мгновенье показалось, что он белый, а затем поток света выстрелил в мужчину. Все произошло очень быстро, и уйти от погибели было невозможно.
Рухнув на пол, Браун жадно глотал воздух. Пролежав несколько минут, он поднялся и снял повязки с Криса. Там где были раны, не было и намека на пулевое ранение, не осталось даже шрама.
-Надеюсь ты того стоишь парень, - тихонечко сказал Браун и направился к выходу...

[Шерлок]

Глава 3

*звонок будильника
Ударив этот кусок пластмассы, я продолжал лежать на кровати.
«Если ты еще раз опоздаешь то...» - вдруг вспомнились слова мистера Фарела.
-Нет ну и, правда, надо вставать, - сказал я сам себе.
Поднявшись, я первым делом надел брюки, затем пошел в ванную. Умылся, почистил зубы.
«Теперь нужно что-нибудь перекусить»
Открыв холодильник, я нашел в нем много чего интересного, но мне захотелось простого, легкого завтрака. Вот я и достал оттуда апельсиновый сок и небольшой шоколадный рулет. Перекусив, я зашел в спальню открыл шкаф и достал свою любимую черную рубашку с золотыми полосами. Затем я надел черные джинсы и черную кожаную куртку. Зашел в коридор и обулся. Взяв ключи с тумбочки возле входной двери, я вышел и закрыл дверь. Направился я как всегда на метро. Это заняло минут двадцать. Добравшись к станции, я уже немного узнал о сегодняшних новостях из утренней газеты, которую купил по пути.
«...Сегодня утром в районе «Серджио, на 49 стрит» было совершенно убийство. Был застрелен мужчина – афроамериканец. Свидетели утверждают, что полицейский, который прибыл на место происшествия, пытался остановить зачинщика, что по сути дела и удалось, но мужчина – заложник пристрелил афроамериканца и сбежал. Полицейский начал погоню. Через несколько минут в том же районе раздалось еще четыре выстрела. По нашим сведеньям офицер полиции был ранен и сейчас находится в госпитале «Святого Луиза»...»
-Мда нехило денек начался, - проговорил я.
«Жаль, что у меня не такая интересная работа» - подумал печально я про себя.
Наконец подъехал мой поезд, и я уже стремительно начал приближаться к своей работе.
Добравшись к станции «Рабочих» я подошел к небольшому зданию из красного кирпича и постучал в дверь.
«Он что издевается?»
Я постучал еще раз и к двери подошел мужчина. Он был настолько толстым, что в дверь мог пройти лишь боком. Ах да, и это мой начальник – мистер Фарел.
-Ты сегодня опоздал! Какие оправдания? – закричал Фарел с порога.
-Никаких, зачитался, вот посмотрите, - указав статью я протянул газету боссу.
-Знаю я это. Об этом происшествии все каналы трубят. Ладно, иди приступай к работе, - сказал Фарел подвигаясь.
Я зашел в свой «кабинет» 3х3 метра и приступил к работе. Ой, вы ведь не знаете кто я. Но теперь самое время рассказать. Я – археолог. Да-да не удивляйтесь. А эта комната склад моих находок. Я снимаю эту комнату в закусочной мистера Фарела. Недавно, я прибыл с очередной экспедиции и привез очень интересные артефакты. Это кольца, амулеты, несколько браслетов и серьги. И самое великолепное что-то напоминающее корону. Вы спросите, где я это достал? Ну, вы ведь не думаете, что я вам скажу. Скажем так, мне кое-кто помог с поисками. Ну, хватит об информаторе.
Я уверен, что эти предметы необычные, но пока не могу доказать почему. Сегодня я хочу надеть один из них. Почему я не сделал этого раньше? Потому, что не мог! Они должны были пройти очистку и разные проверки, да и проверить я хотел их у себя в «кабинете».
Я открыл одну шкатулку, в которой лежало кольцо. Металл, из которого оно было сделано, был похож на серебро, а камень, вставленный в кольцо, был в форме капельки воды. Я надел кольцо и...
Ничего не произошло.
«Странно. Я всем своим нутром чувствую, что оно необычное!»
-Ладно, опять прокол, - произнес я вслух и вышел в закусочную Фарела и заказал себе содовую.
-Что ты такой грустный парень? Тебя как будто девушка бросила, ах я забыл, у тебя ее нет, - бросил босс через плечо и отправился к другому посетителю.
-Смейся-смейся, - промолвил я тихонько, - Посмотрим, что ты заговоришь, когда я стану великим.
Я взял стакан с содовой и увидел, что в нем – лед.
«Он, что издевается? Ладно, выпью пива»
Достав чистый стакан, что было большим достижением, я взял бутылку пива и почувствовал как жидкость в ней начала превращаться в лед.
«Господи! Да оно же превращает жидкость в лед»
Я захотел поскорей узнать, что делают другие артефакты. Я взял кольцо с изображением руки и надел.
«Что же оно делает?»
Я попытался притянуть к себе одну из бутылок, но ничего не произошло. Тогда я представил, что было б если б это произошло, и как только я об этом подумал, то почувствовал бутылку в своей руке.
«Нужно все представлять? Интересно, что же будет дальше»
Я начал испробовать разные предметы, но как работает большинство из них, я не узнал. А точнее я не узнал вообще ничего. Я понятия не имею, как работаю эти предметы. Особо интересна мне была корона, но как она действует я не смог понять. Весь день я пробыл в этой комнате в поисках разгадки, но не смог понять. Я снял кольцо с изображением капли, а вместо него надел другое с черным камнем, в виде шестиконечной звезды. Сложив остальные вещи в шкатулки, я спрятал их в тайник под ковром на стене.
Одевшись, я вышел в закусочной и увидел парня, который направил дуло дробовика в большой живот мистера Фаргела.
-Ты же сказал, что больше никого нет! – прокричал грабитель и направил оружие на меня, - Есть еще кто-то?
-Нет, сэр, - ответил я ему.
-Хорошо, а теперь быстро снимай все драгоценности и вытаскивай все деньги и кредитки, а то я ему прострелю брюхо!
Закрыв глаза, я представил, как дробовик вылетает у него из рук и летит в мою сторону, ко мне в руки. Ничего не произошло.
«Что же не так?»
-Ты что не понял, что я сказал? – спросил грабитель.
«Господи, неужели мне придется отдать все этому маленькому итальяшке? Да он не достоин, жить не то, что держать такие вещи»
-Все ты меня достал!
Грабитель нажал на курок, а я, закрыв глаза, представил, как ружье развернулось...

Немного позднее...

-Вы можете сказать, что конкретно видели? – спросил у меня офицер полиции.
Я ему ответил уже наверно раз в сотый.
-Офицер в момент выстрела я закрыл глаза и не знаю, как это произошло.
-Мистер Фарел утверждает, что вы должны были снять все драгоценности и отдать деньги, - начал офицер, - Вы это сделали?
-Нет.
-Значит, вы согласны с тем, что подвергли мистера Фарела опасности?
-Нет. Потому, что он не пострадал. Этот тип был больным. Ворвался к нам, начал угрожать, затем застрелился, а вы обвиняете меня!?
-Я вас не обвиняю, я должен узнать, почему вы не последовали требованию грабителя. Можно мне взглянуть на ваши украшения?
-Пожалуйста, - сказал я и протянул руку.
-Нет, сэр я попрошу вас снять их, - сказал полицейский.
-Я не буду снимать их, - ответил я и вышел из полицейского фургона.
-Это ваш выбор, - добавил офицер и, включив рацию сказал, - Это офицер Джексон, у меня подозреваемый рост 5,5 фута, глаза – голубые, стрижка - короткая, волосы - русые. Одет в черные джинсы и черную кожаную куртку. Возможно, вооружен, огонь на поражение не разрешен, повторяю, огонь на поражение не разрешен. Брать живым...

[Mitrodor]

Накатал вот... Как рассказ, это, помоему, не особо котируетс - я это писал чтобы выразить чувства, но тем не менее.

Разговор под дождем.

"One last kiss – before I go..
Dry your tears.. It is time to let you go!
Because days come and go,
But my feelings for you are forever!"
Papa Roach, "Forever".

"You could give me anything but love...
Anything.. But love"
Apocalyptica feat. Cristina Scabbia, "SOS (Anything But Love)"

Встреча была назначена на шесть; он пришел на полчаса раньше, она, как всегда, опоздала. Правда, в этот раз меньше, чем обычно – всего на каких-то пятнадцать минут...
-   Привет! – радостно воскликнула она, едва заметив его физиономию, - прости, что опоздала... Я в очередной раз ссорилась с этим идиотом.
«Этот идиот» был ее парнем. Парнем, с которым она встречалась уже давно, и, он знал, любила его. Сам же он был лишь другом.
-   Здравствуй, - ответил он с теплой улыбкой, - ничего, ты же знаешь, не пройдет и двух часов, как вы помиритесь...
Завязался стандартный, короткий, но традиционный и святой в своей традиционности разговор о делах, настроении и проблемах. Они часто так встречались, чтобы обсудить свои проблемы, помочь друг другу советом, пошутить – в общем, побыть в дружеской обстановке – что ни говори, они были отличными друзьями, они могли доверить друг другу любой секрет. Им было хорошо вместе. Но все изменилось в последнее время... Жизнь все расставила по своим местам; сам того не желая, он в нее влюбился. Она об этом знала, но не желала видеть его никем, кроме друга. Как уверяла она сама, он был слишком ценен ей как друг; но он знал, что ее сердце просто занято другим.
Вступительная болтовня кончилась; повисло минутное молчание, прерванное ее голосом:
- А почему ты хотел встретиться со мной так срочно?
И тут он обнаружил, что не в силах начать разговор. Он смотрел на отблеск света фонарей на ее темных волосах; смотрел на ее разрумянившееся с мороза лицо и легкую улыбку на губах. Смотрел и чувствовал, как дрожит, покрывается мурашками его тело, а в горле словно поселился огромный шерстяной ком... Но, все же переборов себя, он начал:
-   Видишь ли... Понимаешь.. Нам надо серьезно поговорить. Ты знаешь, что в последнее время все стало немного по-другому; мне уже трудно быть тебе всего лишь другом. Каждый раз, когда я вижу, как ты целуешься с... этим, у меня першит в горле; на душе словно кошки скребутся... Особенно когда я потом вижу твое счастливое лицо. Знала бы ты, какая это мука...Я долго думал над этим, и решил; он частенько заявляет, что ты должна выбрать – либо я, либо он; что ж, я облегчу тебе выбор. Я уйду сам.
Поток возражений и протестов уже готов был сорваться с ее губ; в ее карих глазах застыло недоумение и удивление. Еще в глазах светилось понимание; понимание того, что этот шаг – единственно возможный выход... Резко оборвав ее на первом же слове, он продолжил:
-   Дай мне сказать, пожалуйста... Я уйду, но прежде скажу тебе все. Не так уж и важно, почему я в тебя влюбился; не к чему в очередной раз говорить, какая ты красивая, замечательная и так далее... Это просто случилось; едва ли кто-то из нас тут виноват. Но я хочу, чтобы ты знала – время, когда ты была рядом, было моим лучшим временем... Те жалкие несколько месяцев, что я с тобой знаком, благодаря тебе стали ярчайшими месяцами моей жизни. Какая бы беда у меня не случалась, я мог быть уверен, что кому-то нужен, что кто-то сможет меня успокоить и понять... А когда ты рядом со мной.. Это невозможно описать. Ты, без преувеличения, самая лучшая девушка из всех, знакомых мне. Не было случая, когда мне с тобой было скучно или неинтересно; и за это я безмерно тебе благодарен. Я никогда тебя не забуду...
С неба, стремясь на свидание с асфальтом, упала капля. А за ней, не желая отставать от соседки, и вторая, и третья... Но они стояли под дождем, не замечая свергающейся вниз воды; он взял ее за руки, и все говорил, говорил, не давая ей даже шанса ответить.
-   Знаешь, ты очень повзрослела с тех пор, как я с тобой познакомился... Ты подросла, поумнела, похорошела... Скоро тебя с полным правом можно будет назвать женщиной. И, я надеюсь, в этом есть и моя заслуга. Что и говорить, я частенько вправлял тебе мозги на место, возможно, иногда чересчур грубо, но... Лучше уж так. Другое дело, - добавил он, слегка улыбнувшись, - что ты далеко не всегда меня слушала. Да уж, ты упряма... И за это я тоже тебя люблю. Только советую тебе уметь понимать, когда действительно надо стоять на своем, а когда оно того не стоит.
   Иногда, замечтавшись, я представляю такую картину: лет через пять мы потеряем друг друга, разбежимся кто куда... А потом, еще лет через сорок, в тогдашнем аналоге передачи «Жди меня» найдем друг друга, и, старенькие, будем обнимать друг друга дрожащими руками, и со скупыми старческими слезами вспоминать молодость... Что ж, видимо не суждено.
   Я ведь вижу, что последнее время ты делаешь все, чтобы отдалиться от меня; хотя нет; скорее, чтобы приблизиться к нему, что почти одно и тоже. Не отнекивайся; ты сделала все возможное, чтобы стать к нему ближе...Я понимаю тебя. Ты не виновата в том, что влюблена; и пусть я не понимаю, что в нем заслужило твою любовь, я постараюсь все-таки уважать твой выбор. С каждым днем я все яснее вижу, что становлюсь лишним между вами – я уже не нужен тебе так, как прежде; я мешаю вашим отношениям, постоянно вызываю его ревность, да и тебе, наверняка, не так комфортно быть с ним в моем присутствии. Рано или поздно тебе все равно пришлось бы выбирать; и тогда ты выбрала бы его. Уж лучше я уйду сам...Это не так больно. Я лишь мешаю вашему счастью... Не могу, понимаешь ли, выносить мысли, что я могу быть тебе неприятен... Да. Лучше уж вообще об этом не думать.
   И, ради бога, не думай, что я обижен на тебя тем, что ты выбрала не меня; ты тут совсем не виновата. В конце концов, так для тебя будет лишь лучше; а твое счастье – мое счастье...
   Уходи. Иди навстречу своей жизни, своей любви. Я лишь якорь, тянущий тебя на дно – так избавься от меня! И не плачь, прошу, не плачь... Вот увидишь - жизнь без меня ничем не хуже жизни со мной... А я... Я уж как-нибудь переживу. Глядишь, и забуду мои к тебе чувства, найду кого-нибудь еще... Со мной все будет хорошо.
   Я буду скучать... Мне будет плохо, тяжко, но я справлюсь – мне поможет мысль, что тебе теперь с ним хорошо.
   Прощай. Будь счастливой.

Повисла тишина, прерываемая лишь ее всхлипываниями; по щекам ее текли слезы... Он отодвинулся от нее, хотел было отвернуться... Но вместо того вдруг сделал шаг вперед и жадно припал к ней  губами. Он целовал все ее лицо, покрытое слезами, и вкус ее слез казался ему слаще самого диковинного напитка... Под конец он наклонился и жарко прошептал ей на ухо:
-   А тот, единственный, раз я не забуду никогда... Так же как никогда не забуду тебя! Пусть алкоголь, пусть игра гормонов... Но я, хотя бы из своей упрямости, буду верить, что в тот день восторжествовала справедливость!
С этими словами он выпрямился. Сделав три шага в сторону, он произнес:
-   Я люблю тебя...
Произнес, развернулся, и быстро пошел во тьму. Вдогонку ему летели крики:
-   Глупый! Дурак! Стой!
Но он лишь ускорял свой шаг, под конец сорвавшись на бег... Он бежал все быстрее и быстрее, убегая от свей любви, убегая от своей боли... И кто знает, что блестело на его лице тогда – был ли это всего лишь дождь?..

"And who is gonna save you, when I'm gone?
And who watch over you?
And who will give you strength, when you're not strong?
When I'm gone..."
Alter Bridge, "Watch Over You"

[Шерлок]

Глава 4

«Туча надвигалась не слишком быстро и дождь не скоро начнется, надеюсь. Но лучше бы я взял зонт»
Мужчина со средним телосложением шел по пустынной улице и размышлял вслух. Вдруг какой-то парень выскочил из-за угла улицы, прям перед носом Томмаса, задел его плечом и продолжил свой путь.
-Томми! – крикнул Питер.
Молодой человек обернулся и удивился встречи.
-Пит!? Какими судьбами? Давно ты приехал?
-Нет, мой самолет прилетел час назад, вот, я и решил повидать тебя.
-Понятно, но что могу сказать, - Томми сделал паузу и продолжил, - У нас тут странные вещи творятся.
-Всмысле? – удивленно спросил Питер.
-Да вот недавно я стал свидетелем одного из произшествий.
-Что за произшествие? – продолжал задавать вопросы заинтригованный Питер.
-Да впринципе, ничего особенного. Какой-то мужик грабил закусочную.
-Ну и что здесь такого? – возмутился Питер, - Такое у нас каждый день.
-Да погоди ты! Короче я был на улице и видел лишь, что грабитель собирался застрелить одного парня, а ружье развернулось и выстрелило ему в голову.
-Что!? – крикнул, Пит, - Ты это видел?
-Ну, да, - ответил Томас, - Меня еще копы допрашивали. Записали показания и все-такое, ну ты ведь видел фильмы. Что-то тип такого.
Питер стоял, уставившись в одну точку не моргая. Том провел рукой перед лицом друга, но тот никак не отреагировал.
-Пит! – крикнул Томас погромче.
Очнувшись от транса, Питер начал испугано оглядываться по сторонам.
-Эй, парень, ты, что-то курил? – спросил Том с улыбкой, но тут, же понял, что товарищ не притворяется, - Что стреслось!?
-Нам всем конец! Том! Нам всем конец! – вопил, не останавливаясь, Пит, - Нам крышка!
-Что стреслось!? Что тебе привиделось!? – заорал Том
Питер умолк и со слезами на глазах сказал другу:
-Война, мой друг. Война между Светом и Тьмой. И я уже определился, на чьей нужно быть стороне, - закончив говорить, Питер достал пистолет и направил на Тома.
-Дружище, ты так не шути, - аккуратно подбирая слова, отвечал Том, - Ты ведь можешь выстрелить и убить меня.
-Честно говоря, за этим я к тебе и шел, - ответил, ухмыляясь, Питер, - Прощай.
Палец нажал курок и девять грамм свинца вылетили из тьмы дула, в мишень. Мир закрутился. Последняя мысль Тома была:
«Что я сделал, что меня так наказывают?»...

Немного ранее

...«Я должен найти кого-то кому я могу доверять! Я не могу сам носить все эти вещи. Мне нужен напарник»
Мысли летели, и я не заметил, как оказался в 21 районе.
«Господи! Это же ад какой-то!» - прозвучал один голос в моей голове.
«По крайней мере, здесь меня не будут искать» - ответил первому другой.
-Я схожу с ума, - произнес я вслух.
-Если будешь продолжать разговаривать сам с собой, то непременно так и будет, - прозвучал голос из темноты.
По голосу, я определил, что это мужчина. Закрыв глаза, я представил, как этот незнакомец летит в стену, бьется головой, а затем улетает на дорогу.
-Что ты собираешься делать? – спросил мужчина, - Представить, что я летаю и бьюсь об стены? – закончив фразу, он начал смеяться.
«Кто ты!?»
Зрачки разширились от удивления. Человек, который говорил только, что и стоял в одном месте, уже находился в другом. И все это в мгновенье.
-Эндрю, я знаю, о чем ты думаешь, – произнес незнакомец и снова переместился. Теперь казалось, что голос исходил отовсюда одновременно.
-Я буду говорить прямо. Ты мне не нравишься, так как ты человек, но сейчас это не главная причина моей ненависти к тебе, – голос перестал звучать, а я какой-то неведомой силой поднялся над землей и полетел в стену. Успев прикрыть лицо руками, я не разбил себе нос. Поднявшись с земли, я оказался перед незнакомцем. Он был на голову выше меня, кареглазым, хотя нет. Глаза его были чернее ночи, в них можно было утонуть, погрязнуть в вечной тьме, отвернувшись, я сказал:
-Ты пришел убить меня? Так давай!
-Нет, глупец, я пришел за артефактами! Ты не должен ими владеть! ТЫ ЕЩЕ НЕ ОДИН ИЗ НАС! – незнакомец кричал во все горло, а голос его был уже не людским, а каким-то демоническим.
-Лучше убей меня, чем я просто отдам тебе то, что принесет мне славу, - ответил я одержимому.
-Это твой выбор.
Сердце в моей груди сжалось, причиняя адскую боль. Воздух перестал поступать в легкие. Я схватился за горло и упал на землю. Отчаянно пытаясь дышать, я смотрел на одержимого.
Свет начал меркнуть, тьма окутывала мой разум.
*выстрел
Я смог дышать, сердце работало как обычно. Воздух оказался чертовски вкусным.
«Кто стрелял!?»
Приподнявшись на локтях, я увидел перед собой парня с оружием.
-Кто ты? – хриплым голосом спросил я.
-Не бойся, - ответил мне молодой голос, - Я тебя не пристрелю.
-Почему?
-Ты не один из них, - парень наклонился и подал мне руку. На груди у него висел полицейский жетон. Приняв помощь, я поднялся, продолжил опрос:
-Кто они?
-Парень ты слишком любопытен, - улыбнувшись, ответил полицейский, - Я даже не знаю кто ты.
-Хорошо, прости. Меня зовут Эндрю Мун. Я - археолог.
-Неплохое начало. Я - Крис Стар.
-Тот коп, в которого стреляли? Разве ты не присмерти? – спросил я раскрыв глаза от удивления настолько широко, что они стали размерами с кокос.
-Был, но меня излечили  «друзья». Прости, но мне нужно бежать. Еще один человек нуждается в моей помощи.
-Надеюсь, мы еще увидемся? – задал я последний вопрос.
-Непременно. Раньше, чем ты можешь себе представить.
Развернувшись, он побежал вглубь района.
«Мне все равно некуда идти. Посмотрим, чем он занимается»
Я начал слежку. Мы порбежали несколько киломметров прежде, чем остановились. Я держался на небольшом расстоянии и вел себя тихо. Вот свернув на очередном перекрестке Крис остановился и начал следить за двумя парнями на улице. Я решил раскрыться и приблизился к полицейскому. Он обернулся и навел на меня оружие.
-Спокойно, это я, - произнес я, разводя руки.
-Зачем ты следишь за мной? – голос Стара был не так доброжелательным как прежде, - Ты ихняя ищейка?
-Я не знаю о чем ты, но очень хочу узнать.
Крис поднял голову вверх и внимательно смотрел на облоко. Затем убрал оружие и произнес:
-Прости, но меня еще не проинформировали. Ты пойдешь со мной.
Смотря в глаза Стара я понял, что он, что-то не договаривает. На заднем виде я увидел какие-то изменения и понял, что один из парней вооружен и собирается убить другого.
-Крис! Смотри! – прокричал я, указывая рукой в сторону парней.
-О Господи! – произнес и начал доставать оружие.
«Он не успеет! Нужно действовать!»
Представив как оружие того парня (Питера) находится в моих руках я собирался сказать Крису, чтобы он не стрелял, но было уже поздно.
Достав свой пистолет, он нажал на курок, не заметив, что оружия у парня уже нет.
Девять грамм свинца вылетили из тьмы дула, в мишень...

...Открыв глаза Том не мог понять, что произошло. Он чувствовал себя ужасно. Его тошнило. Было ощущение, что все органы вылезут наружу. Двое парней подбежали к нему и, что-то говорили, но он не мог понять, что он уже был «заражен» и единственный, кто мог его спасти, был Крис...

...-Как это произошло? – спросил Стар, уставившись на меня, - Как ты смог получить этот пистолет?
-Это длинная история, - давай сначала поможем бедолаге, а потом поговорим.
-Хорошо, но ты не уйдешь от допроса!
-Я и не собираюсь.
-О нет! – произнес Крис.
-Что не так?
-Он «заражен»! Скорей помоги мне отнести его в мою машину!
-Твою машину!? Почему мы добирались сюда пешком?
-Это моя длинная история, о которой я тебе расскажу после того как мы закончим с ним, - Стар указал на парня лежащего на земле.
-Идет, - ответил ему я и взял незнакомца под руку.
«Интересный выдался день, похоже, я нашел напарника»...

[Ингвар]

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ.

    На приглашение откликнулось девять человек. В конце стола, слева, сидел Герберт из Ольца, в прошлом ремесленник, а ныне зажиточный мануфактурщик. Он занимался покраской тканей. Лет пять назад смекнув, что это дело стоит свеч, он начал с небольших заказов, но вскоре о Герберте узнали далеко за пределами Ольца. В округе говорили, что он заключил сделку с дьяволом, ибо никто не мог объяснить, почему у него дела идут так круто в гору, в то время как все вокруг буквально гниет на глазах... И верно, Герберт был далеко не чист на руку. Любитель вкусно поесть и развлечься, он не брезгал ничем: ставки на боях, бордели, грязные таверны... Все это, в купе с сильными руками и крупным телосложением, создавало ему особою репутацию среди купцов. Но все же, особую слабость он питал к красоткам. За свои неполные четыре десятка лет он загубил не одну дюжину девушек. Причем, все из них были далеко не последними на выданье... Как всегда, он был одет в свой темно-синий кафтан, с красными каемками по воротнику и рукавам. На лице его всегда гуляла странная улыбка, причем глаза оставались всегда холодными. Его глаза... Эти две темно-карие бездны кричали о муках и страдания, которые он причинил. Мало кто мог смотреть в них три минуты к ряду.  Высокие скулы и пышные усы дополняли его дьявольский портрет. И казалось, что лишь густые светло-каштановые волосы остались от человеческой сущности.
   Справа от него сидел Петерлин. Петерлин Ворцлавски. Вечно угрюмый и сосредоточенный, он редко общался с людьми. Но, в принципе, от него требовалось другое. Петерлин работал палачом при местной миссии Святого Официума. Он был худощав, но крепок. Сегодня он надел зеленый камзол, с небольшим жирным пятном у воротника. Должно быть остатки вчерашнего ужина. Свою кожаную куртку он кинул на пол позади себя. Чистилась кожанка чертовски редко, поэтому даже сейчас можно было рассмотреть пятна крови на ней. В противоположность Герберту Петерлин был лыс. Никто не знает, брился ли он, или это профессиональное... И никто не хотел проверять его таланты. Известно, что живым из подвалов доминиканских подвалов, где орудовал Петерлин, не выходил никто. А выносили в лучшем случае через полдня... В худшем – через три. Недавно он отметил тридцати пятилетие. Те, кому не повезло встретиться с ним в тот день остались в лучшем случае без зубов. Его хмурое лицо никогда не излучало радости – пожалуй, никогда в прошлом, сколь отдаленное оно ни было, - а серые глаза были мутны. Даже собаки старались обходить этого человека стороной. Его мускулистые мозолистые руки говорили, что свою работу он выполняет хорошо.
   Сквозь открытые ставни донесся еще один стон, уже гораздо ближе, где-то под окном. Ветер принес запах гари и гниения. И вдалеке до сих пор рыдал ребенок. Мануфактурщик слышал эти рыдания и час и два назад. Слышал и улыбался.
   Герберт поднялся, подошел к окну и посмотрел наверх.
   Небо было серое, пепельно-серое... Капал дождь. Он обжигал лицо Герберта, но мануфактурщик лишь улыбался. Герберт медленно закрыл ставни, не смотря вниз, под окна, на улицу.
   - Кажется, погода испортилась, - произнес он, возвращаясь на свое место.
   - Ну, это естественно, ведь сейчас октябрь.
   Человек, ответивший Герберту, сидел напротив Петерлина. Он был скромно одет, как могло показаться. Но ткани такого качества были лишь у герцогов. Черная безрукавка и такие же черные штаны были лишены каких-либо украшений. Георг Брадков разглядывал потолок, украшенный многочисленной резьбой. Георг сам был резчиком, поэтому он со свойственным ему скептицизмом размышлял о качестве дерева у него над головой. Длинные русые волосы были подвязаны кожаным шнурком, чтобы не попадали в его пронзительные зеленые глаза. Мягкие черты лица не выдавали в нем профессионала в работе с ножом и долотом. А это было б неплохо знать сразу... Брадков обожал вырезать. У него в мастерской стояли огромные, вечно закупоренные, бочки. Они все время стояли в дальнем углу. Однако даже если в других местах иногда и лежала пыль, то бочки всегда были чисты, чуть ли не отполированы. Его широкие плечи поднялись, когда он глубоко вздохнул. Да, качество дерева оставляет желать лучшего.
   - Ага... Да еще эта...
   Огромный мужчина лет сорока пяти не договорил. Он откусил очередной ломоть хлеба и принялся его жевать. Крошки падали на камзол, сшитый из плотного хлопка и украшенного золотыми и серебряными нитями. Среди собравшихся бытовал слух, что Пашко Дробар голыми руками переломил быка, но проверить это еще никому не удалось. Он содержал кузницу в Горбне. Только вот все знали, что доспехи и оружие у него заказывать очень опасно. Поговаривали, что один из его клиентов сразу после выполнения заказа, идя домой, споткнулся и напоролся на собственный кинжал. А другой не смог расстегнуть доспех... Этот задохнулся. Пашко обладал внушительной бородой и кустистыми бровями, из-под которых на тебя глядели две черные точки. Дробар не любил рассуждать о чем-то, что не влияло на его дело. Его не интересовали вопросы веры и политики. Ему было плевать, что в соседней Горбне Волоше распространяется голод, что в этой же Волоше кто-то заколол местного приора, причем выкованным у него стилетом. Его интересовал лишь металл... И черная сталь и звонкое золото. Несмотря на частые и странные несчастные случаи, кузница не бедствовала. Основным заказчиком была женщина, сидевшая по левую руку от Пашко.
   - Не стоит, Пашко, - произнесла она.
   Эльвира Нортмандская олицетворяла собою власть и силу. Она приходилась дальним родственником чуть ли не всей мелкой и средней знати в округе. В своем длинном синем платье с вуалью она смотрелась несколько странно рядом с кузнецом. Мало кто видел ее без вуали, мало кто знал, сколько ей лет. Но все знали, что ее личная гвардия, закованная в черную броню Пашко, не раз участвовала в тех или иных локальных переворотах и смене власти. Ее просто забавляли человеческие судьбы. Судьбы тех или иных семей. По углам шептались, что в подземелье ее замка близ Вроцлава собраны портреты всех, кого она отправила на тот свет. Хотя, наверное, это лишь слух. Ну какой же нормальный человек будет хранить у себя портеры мертвых врагов? Или не совсем врагов... Голос ее был холоден и колюч. Хотелось поскорее забраться под пол, лишь бы не слышать ее слов, звеневших, как мечи. Но непослушание каралось. Жестоко. Между тем она обладала нежной и мягкой кожей. Эльвира никогда не носила перчатки. Зачем? Ни один мужчина не мог устоят перед соблазном прикоснутся к ней... Из-за вуали трудно было сказать, куда смотрит Нортмандская, но было ясно, что она сосредоточена на этом предмете полностью.
   Комната не была украшена гобеленами или картинами. Только резьба на потолке и на ставнях окон. Голые стены были покрыты морилкой, и тусклый свет шести светильников обретал коричневатый оттенок. Эти странные люди, не обращающие внимание на окружающий мир, на улицу... Петерлин, Герберт, Пашко... Всем им было глубоко плевать на чуму, свирепствующую за окном.  И лишь один знал все...
   - Как вы считаете, может быть стоит увеличить размер подати?
   Цистерианский монах говорил, вертя в руках бокал красного вина. Никто не знал его имени. Никто даже не пытался его узнать. Его просто звали монах и все. Он был советником у какого-то архиканоника, бездарного и слабого. Выбритый, и умытый он внушал уважение и раболепие, но... Любой человек, который мог отличить репу от свеклы, сказал бы, что руки его забыли, как ухаживать за садом, а молитва срывалась с этих уст последний раз по крайней мере лет пять назад. Несмотря на свой преклонный возраст и хороший вид, собравшиеся презирали его и старались не говорить с ним. Он обирал нищих и сирот, калек и вдов. В погоне за деньгами он переступил не мало человеческих жизней. Цистерианц один из не многих, кто не скрывал своих дел. Он мог спокойно обсуждать, как отправил на костер какого-нибудь доброго еврея, а все его имущество передал церкви. То есть, себе. Монах никогда не улыбался и не хмурился. Он вообще не выражал эмоций. Да и лицо его было типичным. Не большим и не маленьким, с типичными водянистыми глазами и прямым носом. Лишь характерная стрижка могла выделить его из толпы.
   - Если ты всех разоришь до голодной смерти, то оставишь меня без работы, цистериансий пес.
Говард стоял перед своим местом, опершись на трость. В светло-салатовом костюме он выглядел несколько странно, но Говард никогда не считался с чужими мнениями. Этот старик занимался ростовщичеством. Его банки и лавки брали огромный процент, зато не интересовались прошлым заемщика. Кто угодно мог взять деньги у этого сморщенного седого старика. Вот только отдавать приходилось тоже всем. Без исключения. Говард работал с деньгами вот уже почти двадцать лет, а поэтому знал, что должники не живут больше трех месяцев. Ну, или не живут вовсе. Один юноша, заложивший все свои вещи, чтобы спасти отца, проигравшегося в кости, признался ему, что не сможет выкупить залог. Говарду были не к чему старинные книги и фолианты, поэтому он приказал замуровать паренька в бочку. А отец бедолаги повесился через полгода. Старческие руки уже были слишком слабы, чтобы уверено держать бокал, но он не мог опуститься до того, что бы кто-то поил его. Тщеславие и жадность шли рука об руку.
   На улице громко заржал конь. Затем послышался громкий треск и крик. Пронзительный крик женщины. Никто из собравшихся не дрогнул. Спустя миг крик резко оборвался. По стеклу стучали капли воды. Они стекали, будто слезы осиротевшего ребенка. Небо хотело разразится грозой, смыть всю грязь, все зловоние... Но... Небо лишь плакало, окропляя редкими каплями и мертвых, и умирающих, и живых. Все были загнанны в одну и ту же клетку. Клетку безысходности и обреченности.
   На противоположном Герберту конце стола, напротив друг другу, сидели близнецы Махаканы. Эти двое всегда держались друг друга и ни с кем не начинали говорить первые. Близнецы были единственными, кто находился здесь с оружием. По крайней мере, открыто его демонстрировали. За поясом у каждого был длинный кинжал. Один из братьев был лесничим у правителя Пяствы, городка, где они сейчас находились, а второй – ловчим. При этом они не отличались друг от друга абсолютно ничем. Одинаковые белые одежды, одинаково стриженные каштановые волосы. Никто не знал, зачем они здесь. Эльвира слышала, что эти двое устраивают охоту и прогулку по лесу. Иногда с прогулки кто-то не возвращается. Обычно пропавшего задирает медведь или кабан. При этом завтрашним днем этого медведя или кабана ловят и потрошат... Но число пропавших в лесу от этого не уменьшается.
   - Да... Этот вепрь особенно вкусен... - произнес один из братьев, жуя кусок валенного мяса.
   Ветер сорвал ставни и в комнату влетел холодный ветер, вместе с запахом тления и сажи. Прямо под окном плакал ребенок. Он сидел в луже перед телом женщины и тянул ее за руку. Женщина не двигалась. Она лежала лицом в землю, а на затылке краснело пятно. Вдалеке завыли оголодавшие собаки.
   Вниз по улице горел чей-то дом, а рядом стояла телега с телами, покрытыми огромными язвами и ранами. Перекладины трещали от огня и вот-вот должны были рухнуть. У дома напротив сидел старик. Он тяжело дышал и утробно хохотал. Неожиданно он задавился кашлем, сжался, затем закричал, выпрямился, как шест, напрягся до покраснения глаз и... умолк. Изо рта текла тоненькая струйка крови. А на другом конце города еще живые добивали умирающих, чтобы снять с них обувь. Там тоже полыхали пожары и стояли телеги с мертвецами, которых никто никуда не увозил. Пяства захлебывалась своей же кровью...
   Лишь один знал все это. Лишь один, сидевший напротив Герберта. Он закинул ногу на ногу и смотрел в стену. Смотрел и улыбался.
   - Ешьте, мои гости, ешьте, пока гуляет чума, ешьте, пока другие умирают от голода, пейте вино, пока другие пьют воду из луж, вперемешку с кровью и ядом...
Никто не закрыл окна. Все принялись за еду, и лишь один не прикоснулся к бокалу. Он знал все.
С улицы донесся еще один крик. Непонятно, кто это был. Затем раздался грохот. Наверное, упала балка горевшего дома...

[Ингвар]

   Чех выглянул в окно из своей маленькой каморки, которую он делил еще с тремя такими же безымянными батраками. Всем давали какие-либо прозвища, кому по месту рождения, кому по отличительным чертам, но никого не волновало твое имя, имя, которым назвала тебя та единственная женщина, которая всегда несколько ближе, чем все остальные. Мама...
   Чех уже давно не помнил, как выглядела его мама. Еще бы! Уже прошло около семи лет, как он оказался в этом месте. Он забыл черты ее лица, цвет глаз и запах волос. Чех даже забыл, как звучал ее голос. Но он никогда не вспоминал этого – слишком занят он был каждый день.
   Чех выглянул в окно. Стало заметно светлее, и они вновь могли идти работать в поле. Там, в поле, уже наверное ждет контролер. Да, контролер был важным человеком на участке. Он мог отправить тебя по срочному поручению на другой конец поля, чтобы ты передал кому надо, что сегодня шнапс подают не с дешевым шоколадом, а с привозными фруктами. Мог он впрочем и огреть по затылку за малое усердие, как он бы выразился. В любом случае, слово контролера – закон. Почти непререкаемый, потому что ты можешь только один раз ослушаться своего контролера. С собой он носит карабин, всегда заряженный и иногда стоящий на предохранителе.
- Подъем.
   Чех был как всегда короток и лаконичен. Трое его соседей незамедлительно поднялись с нар, накинули комбинезоны и выползли на улицу. Последним вышел Чех.
   Трое уже направились к полю, что было в паре километров от их лачуги, а Чех пинал носком сапога комок грязи, пристально в него вглядываясь. Ночью прошел дождь, и работа будет не в пример сложнее. Сырая земля только мешает уборке. Обойдя свой сарай, и удостоверившись, что стены еще продержатся какое-то время без посторонней помощи, он быстрым шагом направился за теми тремя.
По дороге на поле не было ничего. Абсолютно ничего. Импровизированное поселение стояло на месте вырубки леса, и только редкие сосенки пытались бороться с произволом лесорубов, но едва ли они могли противостоять каленой стали. Ветер тут дул всегда. И почему-то всегда в лицо, пусть ты идешь с поля или же к нему. Чех шел пригнув голову, пытаясь скорее нагнать своих напарников. Он тоже не знал, как их зовут. Но звать их по прозвищам не хотел. Что-то глубоко внутри мешало этому, что-то сверлило, но он никак не мог понять...
   Он не заметил, как они подошли к своему участку – слишком хорошо был известен путь. Чуть подняв глаза он, увидел контролера. Невысокого мужчину в черной куртке и с карабином через плечо. Он молча глядел на них, ожидая, когда они наконец приступят к работе. Чех потер руки и нагнулся к земле. Ну да... Как каша. Черта с два в этом кошмаре можно будет найти эти камешки. Маленькие, почти незаметные, они слегка блестели, но сейчас, в этой грязи это было просто невозможно. Он загреб горсть земли и принялся ковыряться в ней, в поисках этих камешков. Говорили, что давным-давно здесь текла река, куда люди сбрасывали множество мусора, среди которого были битые бутылки от различных напитков...
   Ценнее всего считались красные камешки. Они были самыми редкими. Нашедшему такой очень крупно везло – ему давали дополнительный стакан чистой воды. Просто счастье! Целый стакан! Самыми обычными считались прозрачные, коричневые и зеленые. Таких надо было собрать маленькую горсть, чтобы заработать на приличный ужин. Стакан мутной воды, кусок мяса и небольшой ломоть ржаного хлеба. Никто не спрашивал, откуда бралось мясо, потому что никто не видел ни одну ферму хотя бы в пяти километрах отсюда.
   Чех выкинул эту горсть. Пустая. Значит надо идти дальше. Он переместился на корточках, пристально вглядываясь в почву, отгибы редкую траву. Чех зачерпнул еще одну горсть. Пустая... Надо идти дальше... Пустая...
   Интересно, а сколько, таких как он, работает на этом поле? Ну, не считая его соседей, конечно. Он редко видал больше двух трех человек. И то, эти люди шли в добрых трехсот метрах от него. Чех видел остальных только возвращаясь с поля. Не иначе. За спиной всегда стоял контролер, и любое замешательство каралось.
   Пустая...
   Его сапоги уже давно стоптались. Но, они были весьма сносными. Хотя бы по тому, что другие он получит только если умерший человек будет обладать таким же размером ноги. А вот комбинезон был новый. Да, да... Тот контролер, который сейчас  смотрел в затылок, раньше тоже был простым рабочим, как он. Просто однажды он нашел большой кусок этого камня. Такой плоский, как блин. Кое-где сохранились цифры. Он был моментально повышен. И теперь у него были куртка, новые сапоги и стакан чистой воды каждый вечер.
   Пустая...
   Чех вытер руки о грудь и вновь посмотрел на землю. Сморщившись, он сплюнул и сделал три больших шага в глубь травы, которая маленьким островком возвышалась над кочками и огрызками зелени, пробивавшейся сквозь отравленную почву.
   Опуская руку в очередной раз, Чех замер. Он увидел лицо человека. Нервно облизнув губы, Чех сообразил, что это всего лишь его отражение. Впалые щеки и ярко выраженные скулы, синяки под глазами, всклоченные жидкие волосы и щетина, как и древнего пропойцы. Мутные серые глаза и коричневые зубы. Только маленькая родинка под левым глазом казалось, отличала лицо пока живого человека, но уже не...
   Чех посмотрел чуть выше своего лица и нахмурился. Вода было лазурно синей, с какими-то белыми кляксами. Почесав подбородок, он поднял голову...
   Небо... Бескрайнее, девственно чистое, бездонно-лазурное. А по нему бегают эти белые кляксы! Облака... Легкие и пушистые, он не мог вспомнить, на что они похожи. Опуская глаза, Чех заметил красный диск солнца. Был приятный весенний вечерок, плавно переходящий в сумерки ночи. Он опустил руки и поднялся, все так же глядя на опускающееся солнце.
   Сзади раздался голос контролера. Чех не слышал его.
   Солнце мягко купалось в полосах облаков, и на них оставались розоватые блики, как лепестки... Как лепестки молодых тюльпанов, с только-только созревшим бутоном. Чех окинул взглядом все небо. Облака... Он вспомнил. Мама всегда покупала ему такие облака. Они назывались сладкой ватой. Чех улыбнулся и стал медленно поднимать руки к солнцу. Оно слегка пригревало, и он закрыл глаза, впитывая его тепло.
   Голос контролера приближался, но вдруг резко остановился. Клацнул затвор.
   Чех поднял руки к красному закатному солнцу, знаменующему конец очередного дня. Знаменуя конец, во имя начала. Начала нового, но хорошо известного. Начала того, чего Чех так ждал, на что он читал давно забытые молитвы. И вот солнце коснулось горизонта,  окрасив дальний край поля во все мыслимые оттенки красного... Сахарная вата. Облака наливались цветом, как яблоки в конце лета. Но...
- Мама...
   Раздался выстрел и Чех упал ничком в воду. Он так и не вспомнил, как звучал ее голос.