Мафия №28: "Ведьмы против Церкви. Постапокалипсис"

[Шарин Налхара]

27 марта 2079 г.

Понедельник - странный день. Для многих он символ новой жизни - и несбыточных надежд. "Я начну новую жизнь с понедельника", говорят себе они. Обещают бросить пить или курить с понедельника. Клянутся уволиться с понедельника. Собираются сесть на диету с понедельника. Начать ходить в храм Божий с понедельника. Стать хорошим отцом или заботливой матерью с понедельника... Это ведь так логично и справедливо: совместить начало новой недели с началом новой жизни. Это словно индульгенция, которая дает тебе право грешить наново - ведь с понедельника у тебя новая жизнь... Сама мысль об этом будто отпускает тебе все грехи, и ты спешишь - спешишь побыстрей нагрешить как можно больше в жизни старой, чтобы и отпустилось тебе побольше. Не зря же с понедельника новую жизнь начинаешь...
Понедельник может быть признан всемирным днем самообмана и глупых оправданий.

Как ни странно, наша история начинается именно в понедельник... Наверное, дело в том, что мы с вами, добрые христиане, чтим Господа нашего и видим понедельник как второй день недели после Воскресения. Возможно, именно поэтому всё началось именно в понедельник.
Хотя, конечно, всё равно ничего хорошего из этого не вышло...

***

Миклош сидел на кухне и смотрел в телевизор, даже не особо осознавая, что там происходит. Новый Краков, которые некоторые называли "обливающимся кровью сердцем Новой Европы", притих и, тихо перешептываясь, приник к экранам телевизоров, и Миклош притих и приник вместе с ним, с множеством людей со всех концов света, решивших найти покой и благополучие именно здесь. Вечерняя служба обещала быть немного скучной, кабы не многообещающее объявление о заявлении Папы Урбана Девятого, которое тот сделает после вечерней мессы. Миклош не ведал, сколько таких же, как он, сейчас впилось взглядом в экран, пропуская мимо ушей слова молитв и проповедей, в ожидании обещанной речи Папы, но он был почти уверен, что таких немало. И он даже почти уверен, что знает многих из них.
Но в отличие от них у Миклоша было одно небольшое преимущество: он уже знал, что скажет и сделает Папа. И дело не в том, что Папа был столь предсказуем, - а он и не был. И не в том, что у простого сотрудника банка были какие-то тайные осведомители среди приближенных к Святому Престолу - а вот они в общем-то были. Просто Миклош знал. Узнал ровно за шесть минут двадцать одну секунду до того, как Папа начал говорить, и от еще не услышанного Миклоша пробрала дрожь. Потому как он знал, что будет дальше. И для этого ему уже его дар не был нужен...
Возлюбленные дети мои, братья и сестры мои...
Миклош вскочил со стула и схватил пальто. Он давно жил один и привык со всем справляться в хозяйстве один. Жить вместе с кем-то было для него слишком невыносимо предсказуемо.
В эти тяжелые для всех нас дни в наших сердцах горит наша надежда и вера в Господа нашего, и мне отрадно видеть всех вас, сошедшихся в едином порыве в стремлении к Господу Богу.
Бегом по ступенькам по лестнице - через ступеньку, хоть ноги уже не те и отдаются болью при каждом неловком приземлении.
Пусть смолкнет вражда, пусть утихнут раздоры, пусть взгляды ваши обратятся к Богу. Мира и единства вам.
Дверь подъезда гулко хлопнула за его спиной, сверху посыпалась штукатурка, но Миклошу было всё равно, что пани Кася кричит ему вслед, что он ненормальный. Она и сама не знала, насколько была права.
В этот час я призываю вас возблагодарить Господа нашего и деву Марию, Защитницу нашу, за данный нам второй шанс и объединиться всем, чтобы защитить наш бренный мир от заразы, пустившей корни в самом его сердце.
Прикованный цепью к столбу велосипед скрипит, когда Миклош усаживается на него, неловко освободив свой транспорт из плена, и натужно кряхтит, крутя педалями. Улицы полупустые - Краков и его жители слились в едином порыве, внимая словам Пастыря. Теперь Миклош как на ладони для любого патруля, но у него наготове уже история про заболевшую дочку и забытые документы. К счастью, патрулей пока не видно.
Дьявол зачастую подстерегает нас там, где мы меньше всего его ждем. В наших братьях, сестрах, в их помыслах и деяниях таится он, извращая их божественную душу и соблазняя их тем, что не подвластно ни одному человеку на земле. Он предлагает возвыситься и стать почти равным Господу, но все его обещания - ложь и пустая шелуха, внутри которой притаилась ядовитая змея.
Дыхание со свистом вырывается из слабых легких. Миклош хочет быть первым, кто войдет в двери зала собраний. Хочет скорее узнать, что будет дальше. Ему не дано узнать, чем всё закончится, но он мог бы узнать, каков будет следующий шаг.
Мы простили наших с вами братьев и сестер, поддавшихся искусу и принявших дьявольский проклятый дар, но на востоке поднимает голову чудовищная гидра, намеревающаяся воспользоваться подобным им, чтобы подмять под себя христианский мир свободы и равенства. Единственным способом не позволить ей разрушить всё то, что нам так дорого, не дать ей запустить свои щупальца глубоко в сердца и души наших слабых братьев и сестер, - это оградить наших братьев и сестер от искушения, которым сия гидра может попытаться обратить их против нас. Но в наших силах не позволить Дьяволу посеять зерна сомнений и страха в наших сердцах. Мы защитим нашу землю. Мы оградим наших братьев и сестер от Дьявола! Мы уничтожим взлелеянное советской гидрой поле ереси и порока, искуса и проклятия и  вернем их в лоно Господа нашего! Так хочет Бог!
Миклош аккуратно паркует велосипед на окраине города, чтобы не привлекать внимания - хотя куда уж больше внимания, человек на пустой улице - и заходит в бакалейную лавку. Внутри тихо, лишь из подсобки раздается шум телевизора и голос Папы. Миклош уверенно проходит дальше, открывая дверь в служебное помещение, и спускается по лестнице вниз, в подвал. Восторженные вопли толпы по телевизору сменяет спокойный и чуть вкрадчивый голос главу папской канцелярии.
С сего дня все наделенные проклятым даром подлежат обязательной регистрации, помечанию и проверке, а также наблюдению. Раз в два месяца они должны являться в наместный отдел расследований Священной Канцелярии и докладываться, получая отметку в выданный им паспорт, о том, что за ними не числится никаких правонарушений. В связи с началом военных действий на восточной границе объявляется набор добровольцев...
Дальше Миклош не слушал, ему и так всё было ясно. Снова война. Снова Крестовый Поход. Снова зачистки и режим повышенной экономии. Больше проповедей, меньше еды. Больше полиции на улицах и инквизиторов среди неё, меньше ведьм, решивших высунуть свои носы дальше берлоги. Конец свободному перемещению. Увеличение доносов. Увеличение наказаний за "правонарушения". Больше исчезновений... Но он уже знал, каков будет следующий шаг.
Дверь зала собраний под бакалейной лавкой Тадеуша Ковальского открылась, и внутрь вошел высокий смуглый черноволосый мужчина.
- Никас, - Миклош кивнул ему.
Грек усмехнулся в ответ.
Я не стал предупреждать тебя, потому что ты бы и так пришел. Звучный голос раздался прямо в голове у Миклоша, и он чуть поморщился, как и в каждый раз, когда Никас говорил с ним с помощью своего дара.
- Я послал остальным, до кого смог дотянуться, весточку, чтобы добирались сюда, - Никиас устало опустился на стул и потер виски, словно пытаясь заставить непослушный мозг работать быстрее. - Это последняя капля. Дальше будет, как в фашистской Германии, если ты помнишь историю. Господи, больше ста лет прошло, неужели они не понимают...
- Понимают, Никас. Потому и делают. Не будь таким наивным, - Миклош вздохнул и похлопал грека по плечу. - Они хотят дожать нас. Дожать нас, пользуясь войной и вымышленным врагом. Они считают, что умней своих предшественников. Что они всё учли. Неужели ты веришь в то, что они говорят? После того, что мы знаем?
- Не говори глупостей, - грек прищурился. - После всего, через что мы прошли... Подожди. А вот и первый... Мы не можем решать без них. И за них...
Оба обернулись к двери.

Итак, товарищи. Все вы получили от главы краковского - а по совместительству и всеватиканского - подполья мыслесообщение с просьбой как можно скорее явиться к месту сбора. В городе сейчас пара сотен ведьм, придут, конечно, не все, но многие, так что придется вам потесниться
Все отписывают реакцию на речь Папы и заявление Папского Престола и то, как прибывают на встречу. Дерзайте

Дедлайн написания постов - 7 июля 20.00.

[Вэль]

Кай. Последний из «Бруннен-Джи»



Флэшбек

...Развалины города мягко светились в темноте. Огромное правительственное здание над ним теперь стало немного несимметричным вверху, но все же не потеряло своей величественности. Его осколки необычными валунами лежали у его подножья на площади их казни.
Чертов город. В задании о нем ни слова не было... Кай своими глазами видел приказ: отряд должен был просто зачистить этот квадрат от шайки мародеров, промышлявшей в этих краях. Обычное задание. Таких на счету “Бруннен-Джи” было предостаточно.
Кай со своей разведгруппой вернулись в самый разгар боя — пришлось засунуть свой доклад куда подальше и драться. Шайка мародеров, ага, как же.
Бой закончился в центре огромной воронки, края которой так надежно скрывали город. Раненных «Бруннен-Джи», не сумевших подняться, добивали там же. Остальных, еще  державшихся на ногах, в том числе и самого Кая повели в город.
Их провели по улицам проклятого города, как вьючных животных. Старики, женщины и дети выходили из своих домов к ним навстречу. Нет, в пленных не полетели камни или какие-нибудь пищевые отбросы. Даже проклятий не было. Они просто молча смотрели. Кай увидел девочку, крепко обхватившую свою мать. Даже у нее был этот взгляд. Это неправильно. У детей не должно быть таких глаз...
На широком проспекте людей стало больше. Они шли вместе с ними к огромному зданию, высящемуся по среди площади и останавливались на ее краю. Осознание того, что их ведут на казнь пришло само собой, но никто из «Бруннен-Джи» не согнулся, не дрогнул, не застонал. Лишь одинокий голос нарушил давящее молчание: кто-то запел боевую песнь отряда. Песнь, с которой отряд специального назначения под кодовым названием «Бруннен-Джи» шел в бой, вырывая победу из сердец врагов Великой Церкви. И все как один они подхватили эту песнь, в последний раз давая понять своим палачам, с кем те имеют дело...
Кай лежал на площади казни среди обломков и тел своих товарищей. Помощь пришла слишком поздно. Отряда больше нет. Теперь Кай - последний из «Бруннен-Джи»...


Наши дни.

Последний из “Бруннен-Джи”... Пора бы уже забыть всю эту историю. Отряда больше нет. Его самого больше нет: официально он числился среди погибших. И лучше бы ему так и оставаться мертвым солдатом и жить дальше под вымышленным именем вымышленной жизнью. Но покоя не давали вопросы: кто на самом деле приговорил отряд? Ради чего был разрушен тот город под видом кары за гибель “Бруннен-Джи”?

Кай шел знакомым маршрутом. Курьер в службе доставки – не такая уж и плохая работа. Многие курьеры мотались по городу на велосипедах или роликах, но Кай предпочитал ходить пешком, благо, физ. подготовка и особые способности, скажем так, ему позволяли это. Он никогда не опаздывал.

Человек без прошлого. Вопросы без ответов. Карьера военного полетела псу под хвост. И теперь только тень, резко очерченная полуденным солнцем, следовала за ним повсюду.

В полуподвальном помещении офиса, в который он доставил увесистый пакет, было прохладно. Кай терпеливо ждал, когда служащие наконец разберутся, кто из них должен расписаться в его бумагах, когда на дальней стене включился телевизор, и все стали слушать речь Папы. Каю ничего не оставалось, как вместе с работниками офиса дослушать выступление до конца, так как без правильно оформленных бумаг в Службу доставки не было смысла возвращаться. Хотя, смысл возвращаться отпал сам собой после заявления, сделанного Пастором, и голоса Никаса, мысленно призвавшего его на другой конец Кракова.

[Мефистошик]

"...таким образом, исходя из приведенных выше фактов, мы можем смело делать вывод о том, что как минимум три из известных нам талантов так называемых Ведьм целиком обоснованы с точки зрения евгеники, а стало быть, должны не только не порицаться Церковью, но и всячески ею поддерживаться. Впрочем, зная историю последней, вопрос следует ставить следующим образом: сколько еще умных ученных должно погибнуть прежде чем эта закостенелая в своей слепоте организация соизволит в очередной раз признать свою ошибку? Увы, практика показывает, что нулей в этом числе будет много.
Дж.Г.Дарвин, 2079г."

Хамон Кино с улыбкой на лице отложил последний номер "Евгенического вестника Севильи" в сторону и откинул голову на спинку кресла. Последний номер в самом что ни на есть прямом смысле - Святой Престол в гавно изойдет, но добьется того, чтобы даже память об этой газетенке покрылась слоем пыли. Впрочем, как всегда, напрасно. Своей цели Хамон добился - очередные результаты исследований опубликованы. Естественно, под подставным именем, лично ни с кем из редакции не встречаясь. Мужчине было немного жаль сотрудников газеты - в конце концов, они-то были ни в чем не виноваты. Но се ля ви, на войне как на войне. А в том, что это война, Кино не сомневался ни на секунду.

* * *

(семь лет назад, где-то в Швейцарских Альпах)
Мужчина поправил капюшон, проверил в очередной раз снаряжение и продолжил восхождение. Впрочем, мужчиной его можно было назвать разве что по ошибке, взглянув на силуэт, прокладывающий себе путь сквозь снежную пляску природы. Закутанный с головы до ног в несколько слоев теплой одежды, весь покрытый инеем, он действительно выглядел внушительно. Однако знающие Хамона люди лишь засмеялись бы, услышав о том, что этот ботаник надолго покинул свой излюбленный домик на окраинах Валенсии. То-то они удивились бы. Видимо, не так уж хорошо и знали они его, студента-пятикурсника политехнического университета, отличника, тихоню, "хлюпика"...
Очередной порыв ветра снова сорвал капюшон с головы Кино, но в этот раз парень не стал делать остановку. Зоркие молодые глаза уловили оранжевый проблеск в царстве белого цвета. А это значило, что цель его похода близко.
О Шердане, скрывающемся от церковных прихвостней старике с уникальным талантом, Хамон узнал от товарища по валенсийскому подполью. Рыжий Фернандо взахлеб рассказывал о встрече с "мастером Шерданом" (откуда взялась приставка "мастер", Кино так и не понял), имевшей место во время командировки конопатого увальня в швейцарские горы. Поначалу Хамон слушал в пол-уха - Фернандо любил потравить байки, хотя на явной лжи и не попадался, лишь порядком приукрашивая свои похождения. Целиком вниманием Кино рассказчик завладел, когда рассказал о способности Шердана. Кто знает, почему, но тут студент поверил сразу. Возможно, очень хотел поверить. И пообещал сам себе, что обязательно посетит старика, чего бы это не стоило. Деньги благодаря покойному отцу-владельцу сети ювелирных мастерский у семейства Кино водились, но как оказалось, проблема была в другом - отыскать какую-то ни было информацию о местонахождении объекта оказалось почти невозможно. Почти. Все же Хамон был очень настойчив. Несколько раз ходя на грани законности, а разок даже зайдя за нее на добрых пол-корпуса, парню удалось найти старый талмуд (он бы не удивился, узнав, что написан тот еще до войны) с подробным описанием Альпийских гор человеком, посвятившим хождению по ним добрую треть своей жизни. В этой книге студент и наткнулся на довольно краткое, но при этом географически точное описание места, названного автором "монастырь-над-пропастью". Кроме ужасного расположения между двумя скалами в трудно проходимом районе гор отличительной чертой этого одноэтажного здания был ярко-оранжевый цвет. Это не могло быть совпадением - именно о таком цвете своего жилища поведал Шердан болтливому Фернандо.
И вот, спустя показавшийся вечностью месяц подготовки, Хамон отправился в путь. На то у него было три причины. Во первых, он хотел воочию увидеть человека с таким поистине редчайшим талантом. Во-вторых, подобное знакомство идеально дополнило бы его богоугодную (иначе было, мягко говоря, не комильфо) дипломную работу "Редкие типы Ведьм и способы сопротивления им". А в-третьих... Третью причину Кино понял уже на подходе к цели. Шердан умирал. И оставалось старику недолго. Открывшееся второе (или пятое?) дыхание позволило Хамону покрыть за последний переход расстояние, на который он планировал потратить три. И оранжевое пятно, увиденное парнем в снежном урагане, словно бальзам оросило изъеденную переживаниями душу. Он успел. И это главное. Кое-как на ходу поправив злосчастный капюшон, Кино прибавил шагу.

* * *

Тридцати двух лет от роду, можно сказать, в самом расцвете сил, сотрудник Валенсийского политехнического университета Хамон Косталья Кино был персоной видной. Благодаря деньгам своего отца и собственному умному их применению, мужчина имел возможность колесить по старушке Европе, обмениваться опытом с зарубежными коллегами, участвовать в различных семинарах и конференциях. С его мнением считались, к нему прислушивались. Хамон Косталья Кино был религиозен, посещал церковь, делал пожертвования в ее пользу. Одним словом, он был донельзя скучным типом.
Тех же тридцати двух лет от роду, что в общем-то логично, хоть никому не известно, автор многих нашумевших статей Джордано Галилео Дарвин был персоной скандальной. Никто никогда не видел его лица, многие даже сомневались в его существовании, одна из самых колючих заноз в заднице Святого Престола. Его ненавидели, его обожествляли, о нем шептались по углам. Его цитировали. Тихо. Шепотом. Джордано Галилей Дарвин был атеистом, плевал на церковь и ни в грош ее не ставил. Одним словом, он был невероятно разыскиваемым типом.
Неважно скольки лет от роду, восьми лет со времени посвящения, член ведьмовского подполья Эль Рекатадо был персоной неизвестной. Что в общем-то понятно. Лишь несколько человек знали, как его зовут, в числе коих конечно же был Никос. Глава всеватиканского подполья был единственным человеком, кто знал, что Эль Рекатадо, Джордано Галилео Дарвин и Хамон Косталья Кино - один и тот же человек.

* * *

Хамон вновь взял в руки газету и встал с кресла. Он рисковал, получая в Краковском главпочтамте посылку со свежим номером этой локальной андалусийской газетки. Если бы тайная полиция заинтересовалась содержимым письма, у Кино могли бы возникнуть проблемы. Конечно, до того, чтобы приравнять видного религиозного ученого и провокатора-анонима, едва ли дошло бы, но чистая репутация Хамона могла бы пострадать. Тем не менее, мужчина пошел на этот риск. Уж слишком сильно хотелось потешить свое самолюбие. "Каюсь, святой отец, грешен", - не раз произносил в тихой исповедальне Хамон. "Тщеславие - мой грех", - таким продолжение не было ни разу. Святым отцам Кино предпочитал лгать.
Мужчина неспешно подошел к камину и бросил "Евгенический вестник" в огонь. Голодное пламя моментально поглотило беззащитную бумагу. Постояв еще несколько минут перед тлеющими остатками своих слов, Кино вздохнул и отправился к телевизору. Папа Урбан Девятый собрался делать заявление. Да, для Джордано Галилео грядущая речь потифика не была загадкой, надежные источники в Парадизе за звонкую монету приоткрыли завесу тайны. Однако Хамон Косталья ничего такого знать не должен, да и пропустить вечернюю службу, не говоря уже о речи Папы, как истинный католик, никак не мог. Вот и сидел Кино в уютном кресле в холле пятизвездочного отеля "Старый Краков", умело разыгрывая удивление для собравшейся здесь же публики. И ждал. Ждал послания от Никаса.

Послание не заставило себя ждать. Но, конечно же, уважаемый ученый не мог тут же сорваться с места и на всех парах лететь черт знает куда на глазах у опешивших зевак. Поэтому Хамон спокойно дождался окончания трансляции, степенно поднялся и направился в номер. И лишь, когда двери люкса захлопнулись за ним, Кино преобразился. Скинув дорогой костюм и рубашку от Пьера Дебуа, Эль Рекатадо - а это уже был он - извлек из чемодана теплую кофту с высоким воротником, обтягивающие спортивные штаны, нахлобучил на самый нос кепку с гербом мадридского "Реала", ловко преодолел препятствие в виде балконных перил и скрылся во тьме.

Спустя пятнадцать минут он был на месте. Не первый, но один из (неудивительно, учитывая, что большинство остальных призыв застал врасплох), Эль Рекатадо вошел в зал собраний и робко - наигранно робко - поклонился.
- Здравствуй, Никос, - произнес мужчина. Затем перевел взгляд на его собеседника. - Миклош. Кажется, я рано, - он улыбнулся, тем самым давая понять, что пошутил. - Ладно, я посижу в углу, чтоб не сильно светиться.
И не дожидаясь согласия грека проследовал в глубь зала.

[Луан]

Розалинда Строрм

Когда ситуация окончательно перестала мне нравиться, поехала крыша.
Громыко О. Верные враги.

- Как ты думаешь, чем все закончится?
- А ты что же, надеешься, что это приведет к чему то хорошему? Я думал, что твоя наивность осталась в прошлом.
- Осталась. Но я размышляю - неужели этот кретин думает, что все мы такие же кретины, как и он?
Ее собеседник громко промолчал, выразив этим свое отношение к папе. Хотя она никогда не видела его, но какой-то образ себе создала. Лин не раз спрашивала себя - а существует ли он на самом деле? Может ее в детстве просто уронили с печки головой на пол, после чего она начала слышать голоса? Ответа не было, спрашивать она не хотела, да и какой ответ она могла получить? "Телепатия имеет свои законы", говорил им один из ученых, оказавшихся в подполье. Ее собеседник точно не был в сопротивлении. Если он и действительно существовал, то ему удавалось сохранять свои способности в тайне от других. Чего не удалось ей.

Возможно, что она бы смогла не выделяться. Ее отец свое отношения к "порождениям дьявола" никогда не скрывал. Она помнила сожжение цыпленка, у которого было на один ноготь больше. Поэтому когда она поняла (хотя и не сразу), что у нее есть особые способности, она приложила все усилия, чтобы скрывать их от других, особенно - от отца. Единственный человек, который догадался о ее способностях - дядя, брат ее рано умершей матери. Он дал совет, которого она придерживалась.
Ей удалось продержаться несколько лет. Способности ее постепенно развивались - и именно тогда появился он. Никто не мог понять, каким образом телепаты связывались друг с другом. Один ученый говорил что-то о мозговых волнах и о резонансе, когда близко настроенные мозги воспринимали волны друг от друга. Но при этом собеседники могли находиться очень далеко друг от друга - слышимость была такая, будто собеседники находились в комнате рядом.
А потом внезапно проявились способности у ее сестры Петры. Они не были близки друг с другом: разные матери, да и Петра была младше на 5 лет. Но когда началось такое - Лин не выдержала. Произошедшее в тот день до сих пор ей снилось в кошмаре. Вспыхнувший отец - его жалко не было совершенно, он заслужил это. Но при этом присутствовали и другие. Петра - Лин до сих пор было стыдно, что она испугалась. И что не попыталась вытащить сестру. Что случилось с Петрой Лин не знала. Она надеялась, что сестре удалось спастись, но в глубине души она понимала: выжить Петра вряд ли смогла. А она не вмешалась в это...

Телепаты были ценными "инструментами" для подполья: они могли связаться между собой, находясь далеко друг от друга. Беда была в том, что дар Лин был ограничен: она не могла говорить с любым телепатом, только с некоторыми. Хотя постепенно ее "дар" развивался, количество связанных между собой телепатов увеличивалось. Она постепенно сближалась с другими телепатами - с кем могла общаться (обмениваясь мыслями лгать просто невозможно), но сказать, что она с кем то была близка, было нельзя. Хотя с "ним" - которого она никогда не видела - Лин была откровенна. Он понимал ее как никто другой. Чувство изменения сознания, которое она нередко испытывала, только усиливало тоску.
Лин повезло, что подполье смогло найти ее раньше охотников. Обратного пути для нее точно не было. Здесь ей помогли развить способности. Она приносила пользу, хотя своего потолка Лин пока что не достигла. Где этот потолок - она не знала. Но ей говорили, что когда она выйдет на максимальный уровень, она сможет не только связываться с другими телепатами, но и читать мысли нетелепатов. Двадцать пять лет - пора зрелости. Она жила под чужим именем, чужой жизнью. И Лин до сих пор находилась на распутье, не зная, что ждет ее дальше. При этом у нее, как ни странно, сложилась весьма необычная репутация - ее острого язычка боялись многие.

Лин не удивилась, получив сигнал об общем сборе от Никаса. Пройтись пешком было не так уж и неприятно, но все портили мысли о том, что сегодня объявил пастор. Да, она была проклятой. Но она даже гордилась этим - если таким, как отец, обещано райское блаженство, то ей не хотела бы оказаться рядом с ними.
На место она прибыла не первой, но и не последней. Кроме Никаса здесь оказался Миклош (хотя чему удивляться?), плюс еще двое. Кивнув всем (близко она эту парочку не знала), Лин не стала забиваться в угол - зачем? Она нахально уселась напротив Никаса.
- Ну что, поворачиваемся к пастору задницей и готовимся ползти на кладбище?

[Пингвинчег]

Дерек Лир



-В основе учения Вернандского о биосфере лежит идея о том, что живые организмы в совокупности своей представляют собой не менее значимую часть планеты, чем ее водные ресурсы, то есть гидросфера, земная твердь, то есть геосфера, или окутывающий планету воздух, то есть атмосфера. Границы биосферы определяются границами существования живых организмов, с учетом мельчайших - вирусов и бактерий. Правда, в эти границы не стоит включать людей, летящих в самолете, потому как постоянными обитателями данной экологической ниши они не являются. Именно биосфера и будет темой нашего следующего семинара. Для подготовки необходимо использовать лекции и следующие книги...

...

-Профессор!
Дерек Лир, профессор биологии Краковского университета, обернулся к позвавшему его студенту.
-Добрый день, Ян.
-Профессор, я хотел узнать насчет моей просьбы...
-Я помню, Ян. Я передал ее ректору, и поддержал ее своими рекомендациями, разумеется, но ты же сам понимаешь, на этом мои возможности заканчиваются. Впрочем, ты делаешь успехи в учебе, и отличаешься качествами и поведением, подобающими хорошему ученому и достойному сыну нашей Церкви, так что, я полагаю, все обернется для тебя успешно.
-Спасибо, профессор.
-Не за что, Ян. Я всегда рад видеть талантливых молодых людей на моей кафедре. Но не забывай, что талант - только одна из составляющих успеха. Вторая, столь же важная, - неустанный упорный труд. Так что я жду тезисы твоей работы через неделю.
-Конечно, профессор, я справлюсь. До свидания!
...

Тем же вечером.
Мы защитим нашу землю. Мы оградим наших братьев и сестер от Дьявола! Мы уничтожим взлелеянное советской гидрой поле ереси и порока, искуса и проклятия и  вернем их в лоно Господа нашего! Так хочет Бог!
Дерек хмуро слушал речь Папы. Началось. То, что назревало уже давно, но то, к чему нельзя подготовиться. Война.
Мысли Дерека разбились осколками, словно спокойная гладь озера от брошенного камня, когда мысленное послание Никаса раздалось в его голове.
Через несколько минут Дерек был уже дома.
-Пьер, собирайся, мы идем.
Пьер понял его с полуслова. Этот мальчишка в свои неполные 7 лет знал и понимал куда больше своих сверстников. Этим отличались все дети Дерека. И все они были ведьмами. В отличие от него самого. Впрочем, двое его детей уже умерли. Это было одной из причин его нелюбви к Церкви. Впрочем, нелюбовь была взаимной. Его проверяли регулярно и тщательно. Если бы не прежние заслуги и дефицит кадров, наверняка он давно бы уже лишился и места заведующего кафедрой, и вообще профессорской карьеры. Но пока прокатывало.
...
Вместе с Пьером Дерек вошел в зал под бакалейной лавкой. В этом не было ничего особенного - он всегда брал с собой Пьера на собрания. К сожалению, подозрительность была характерна как для Церкви, так и для ведьм. Присутствие Пьера служило гарантией доверия к самому Дереку. После смерти Джошуа и Джулии некоторые обвиняли его в том, что он втайне работает на Церковь. Наверняка некоторые и до сих пор так считали, но его связи в ученом мире были слишком эффективным инструментом.
-Вечер, Никас. Не скажу, что добрый, и не скажу, что рад неожиданной встрече. Но все же - рад видеть тебя в добром здравии. Вечер и тебе, Миклош. Какие новости?

[Никта]

Джейн Лансор

- Спи, детка, спи. Пусть тебе присниться хороший сон. Ни о чем не тревожься и не бойся кошмаров. Смотри – это ловец снов. Он красивый, правда? Он будет оберегать твои сны. Спи, детка...
Ловец снов медленно поворачивается вокруг своей оси, и свет уличного фонаря играет на разноцветных перьях. Мерное покачивание и игра света успокаивают, и  сон приходит быстро и незаметно.
Возможно, эта игрушка и вправду может отогнать кошмары, но вот против того, что с горячим ветром врывается в комнату, выбивая стекла и накрывая пространство тяжелым, сводящим  с ума гулом – нет. Не спасает ни крик, ни крепкие каменные стены...

***
-Джеейн, уже обед! Выпьем кофе? – хорошенькая брюнетка крепкого телосложения машет рукой буквально перед носом. Джейн невольно отстраняется назад и чересчур резко сдергивает с носа очки.
- Я просила так не делать, - она ненавидит, когда кто-то или что-то вторгается в личное пространство. Находится настолько близко. Но Мария этого  совершенно не понимает, кажется, для нее такое понятие как личное пространство просто не существует.
- Просила, - брюнетка пожимает плечами, - Но по-другому с тобой просто невозможно. Так и просидишь  тут весь перерыв. Пошли! – она хватает Джейн за запястье и решительно тянет за собой.
- Потом закончишь и так вон все уже исчеркала. Наш «талант»  удавиться, когда увидит, во что ты превратила его «гениальное» творение...
- Я просто ответственно подхожу к своей работе. А если это «дарование» не в состоянии писать грамотно..., - хлопает дверь, и голоса стихают.

***
- В этот час я призываю вас возблагодарить Господа нашего и деву Марию, Защитницу нашу, за данный нам второй шанс и объединиться всем, чтобы защитить наш бренный мир от заразы, пустившей корни в самом его сердце, - голос Папы Урбана Девятого доносится из недр старого приемника, периодически он затихает до едва слышного шипения и прерывается помехами. Приемник кашляет, будто выражает недовольство заполнявшим кухню сигаретным дымом. Помещение освещает только свет от газовой конфорки, на которой греется чайник. Электричество слишком дорого и злоупотреблять им не стоит. Да и зачем тут свет? Видимость на слышимость никак не влияет.
Джейн склонилась ниже к приемнику, силясь разобрать слова Папы сквозь шум помех:
- Мы простили наших с вами братьев и сестер, поддавшихся искусу и принявших дьявольский проклятый дар..., - женщина качает головой и выпрямляется, отстраняясь от приемника. «Ну, если это можно назвать прощением...» Мысль и речь Папы прерывает свисток чайника и она осторожно, чтобы не обжечься, снимает его с огня, заливает кипяток в чашку и выключает конфорку. Маленький кубик сахара, помешать ровно десять раз в одну и десять раз в другую сторону. Поставить остывать на подоконник кружку и только после этого снова к приемнику.
- С сего дня все наделенные проклятым даром подлежат обязательной регистрации, помечанию и проверке, а также наблюдению. Раз в два месяца они должны являться в наместный отдел расследований Священной Канцелярии и докладываться, получая отметку в выданный им паспорт, о том, что за ними не числится никаких правонарушений, - ага, к самой важной части заявления она как раз успела. Все остальное – пыль и словесные кружева. Не интересно, пусть этим занимаются другие.  «Значит обязательная регистрация и контроль. Вот так вот. Это, несомненно, вызовет реакции и действия. А нет, уже вызвало».  Джейн потерла виски, принимая сообщение от Никаса. С одной стороны – удобный способ связи, но с другой... Это ужасно, что кто-то может вот так запросто в любое время залезть к тебе в голову. Угнетает и пугает, знаете ли. Впрочем, это все сантименты, а сейчас надо не придаваться им, а действовать. Но в начале – выпить свой чай. Не должно быть бессмысленных действий, а Никас подождет. Весь мир пока подождет.  Джейн закрыла глаза и сделала первый глоток упоительно горячего, крепкого и чуть подслащенного чая. Изумительно.

***
В подвале бакалейной лавки Джейн появилась позже, чем могла бы. Но пришла далеко не последней, так что ничего страшного в ее «опоздании» не было. Вряд ли кто-нибудь вообще его заметил или хотя бы подумал об этом.
- Вечера, господа, вечера, - приветствовала она присутствующих. Назвать этот вечер добрым было весьма затруднительно, а значит и совершенно не нужно.  Лансор еще раз отрывисто кивнула всем и отошла в сторону. Пока не собрались все, все равно ничего не начнется. Нужно подождать. Немного терпение – и она все узнает.

[kpods]

Мария



Ей было около 30 лет. На вид. Впрочем, синяки под глазами и мелкие морщинки вполне могли быть результатом недосыпания и недоедания, а седых волосков в темной косе и вовсе не было, так что возраст оставался под вопросом. Еще её звали Мария. И это единственное, что она знала о себе совершенно точно. Я - Мария. Меня зовут Марией. Нет, неправильно, ведь если зовут, значит, кто-то зовет. Но никто никогда не звал меня так. Просто я знаю, что я - Мария. Глупость какая-то. Мысли глупые. И что такое никогда?
"Никогда" Марии ограничивалось двумя сутками шатаний по городу. Полузнакомые улицы, полузнакомые дома, странный язык, на котором говорили жители. Язык, в котором она понимала практически все слова, хоть и произносились они так, будто люди набрали в рот шелухи из-под семечек. И все в этом городе казалось женщине покрытым легкой вуалью, искажавшей, кравшей её память. Мария потерла виски. Ну вот...снова. По фасаду здания, перед которым она стояла, пробежала легкая рябь. Мария прищурилась, ожидая, что "вуаль" спадет, и все станет на свои места, но нет - иллюзия исчезла, и Мария снова оказалась перед входом в какую-то лавку. В мутном стекле отражалась она: исхудавшая женщина с запавшими карими глазами, в затертой юбке с пыльным подолом и явно видавшей лучшие времена шерстяной кофте. Непритязательный вид. Неудивительно, что прохожие смотрели сквозь неё. А обращаться к ним сама Мария не рисковала. Она вообще не была уверена, что может говорить: за два дня так и не смогла заставить себя сказать хоть слово. Я должна сказать хоть что-то. Мне нужно знать, не немая ли я. Ну же..ну же.. Женщина открыла рот, облизнула пересохшие губы, и уже приготовилась выговорить свое имя, но внезапно метнувшаяся по подозрительно опустевшей улице тень заставила Марию испуганно отскочить за угол, туда, где темнота была погуще. Там она прижалась спиной к кирпичной кладке, сделала глубокий вдох и прикрыла глаза. И снова то же самое. Вспышка, выцветающие силуэты, осыпающийся контур далеких зданий, ужас...Вспышка, выцветающие силуэты, осыпающийся контур далеких зданий, ужас, крик...Вспышка, выцветающие силуэты, осыпающийся контур далеких зданий, ужас, крик, отчаянный вопль "Мари-и-и-и-и-я!"
Мария распахнула глаза и прижала руку к безумно ускорившемуся сердцу. Это не здесь. Это не сейчас. Это не со мной. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Дышать.
Что-то похожее на детскую считалочку было первым, что вспомнила Мария, когда очнулась заброшенном парке на окраине города. Тогда ей тоже перехватило горло от ужаса, кроющегося в её голове. Образ приходил к ней каждый раз, когда женщина расслаблялась, и позволяла своим мыслям плыть куда-то. Неудивительно, что с тех пора она больше не спала. Смертельная усталость вытеснила из неё панику и страх, сковывавшие Марию в первые часы после пробуждения. Голод притупил осторожность, и если первый день она испуганно жалась по углам, стремясь слиться со стенами, только чтобы её не заметили, то сейчас Марии было уже почти все равно.
Она снова вышла на улицу и встала перед входом в магазин. Несколько минут Мария провела, смотрясь в свое отражение и вдыхая запах еды, тонкой струйкой сочившийся из-под дверей. Сюда. Сюда. Сюда. Иди сюда. Голос в её голове прозвучал неожиданно и громко. Он говорил что-то другое, но Мария не разбирала слов, она внимала лишь посылу. Её ждут там. За этой дверью. Голос не пугал Марию, ни одной мысли о том, что это ненормально, не закралось в мысли женщины. Она провела руками по порядком растрепавшейся косе и толкнула кончиками пальцев теплую ручку. Сюда. Сюда. Сюда. Спуск вниз, мимо аппетитно пахнущих полок, еще одна дверь. Зал. Люди. Сюда. Сюда. Сюда. И её собственный хриплый голос, неожиданно низкий, густой, обволакивающий. Я все-таки не немая.
- Здравствуйте. Я - Мария.

[Сэм]

Ингар

- Благодарение Господу -.
Тихий шепот раздавался из центра полуразрушенной часовенки на окраине Кракова, где лежал, раскинув руки и ноги на каменном, чуть выщербленном, но чистом полу мужчина лет 25-ти. Вокруг не было никого, сюда практически никто не ходил, особенно по утрам, люди выбирали более людные места. Он здесь был один. В трех метрах от него висело распятие, мужчина с него смотрел вниз, успокаивающим взглядом на своего самого никчемного сына. Последний же выглядел как груда тряпья на полу, с полубессмысленным взглядом, не отражавшим сейчас мысли. Да и обычно не выражавшим их.
     Со вздохом Ингар поднялся, привстав на колени и продолжил полубезмолвно молиться, лишь шепот достигал близких стен, и отражался, возвращаясь и вторя легкому мерцанию свечей в тройном канделябре - одной из немногих вещей в часовне. Ингар-Медоед, каково было его прозвище среди таких же как он, всегда забирал канделябр с собой и приносил вновь.

---

    Его уха достиг отдаленный сигнал, и по лицу его, не слишком выразительному, пробежала гримаса. Придется идти. Взгляд его порыскал по часовне, но кроме канделябра вещей не прибавилось. Больше здесь брать было нечего. Так что, подняв перед собой свечу он пошел, загасив ее привычно взглядом. Объяснить, какое воздействие применялось на нее он бы не смог, да и скорее всего не понял бы вопроса.

[Селин]

      Селестина Монтерран

     

      Стоял сырой, но какой-то по-особенному прозрачный и светлый весенний день, и он до боли напомнил мне тот, когда я потеряла брата. Тогда тоже была весна - ранняя, холодная, с коркой льда на рассвете в рытвинах, проделанных колесами и ногами в оплывающих глубоких сугробах. В воздухе, как всегда бывает на дальнем краю зимы, витала глухая, смиренная изможденность; люди не решались радоваться пригревающему солнцу, потому что завтра снова похолодание, и сегодняшнее тепло обернется лишь скользкими тротуарами и синяками, а то и переломами рук и ног. Вкус отчаяния тех, на чью долю выпало слишком много, преследовал меня всю жизнь - едва уловимая горечь в этом чистом весеннем небе, на дне глаз прохожих, спешащих по своим делам. В то утро я видела Михаэля в последний раз.

      Кончик карандаша замер в воздухе. Голос Никаса все еще резкой трелью отдавался в мозгу, а с экрана на Божий мир взирало доброе, усталое лицо Папы, произносящего слова, в которых, конечно же, добрые католики слышали не террор и репрессии, но отеческую строгость к неразумным детишкам. Доброе... но Селестина никогда не видела святого отца вживую. Как же она могла быть уверенной, что он чувствует на самом деле?
      Почти беззвучно девушка встала с края дивана, куда присела вместе с остальными жильцами смотреть телевизор. Сейчас их эмоции доносили ей даже не тревогу - но привычную глухую обреченность: прямо нас это не заденет, но жизнь все равно переменится к худшему. Что слышали они в фразе "ересь и порок, искус и проклятие"? Карточки на продовольствие, многочасовые очереди за едой? Мужа призовут в "добровольцы" - нет, ему за сорок, он болен, но вдруг? Страх. Две маленькие совсем девочки, близнецы, жались к ногам исхудалой матери. В ней точно был страх, но где-то глубоко под слоем житейских забот и волнений, мерцанием в толще воды. Осторожно, касанием, дуновением ветерка Селестина передала соседям по комнате чувство: я не важна, не обращайте внимания. Они все равно думают о своем... какое дело им до приблудной девчонки? С тех пор, как Михаэль пропал, а Селестина сбежала из дома, она не могла легально устроиться на работу - вот и прибилась к общине, сложившейся в этом многоквартирном комплексе. Они давали ей кров и еду, а иногда даже одежда ненужная находилась - и за это девушка выполняла мелкую работу. Посидеть с детьми, приготовить обед, помочь, поухаживать, починить, отвести... Люди здесь были приличные, не приставали.
      И не подозревали ее. Крайняя осторожность - вот залог выживания.
      Ступая по крашеному полу на цыпочках, Селестина забралась на свою двухъярусную кровать и вытащила куртку и зажигалку. Куртка была мужская, она доходила ей до колен, и в закатанные рукава все равно задувал ветер - но в такой сырой, пронзительный день она спасала от холода, а больше от нее ничего и не надо. И, тихо пройдя в уборную - ни одна голова не повернулась девушке вслед - Селестина вырвала из тетради страницу и чиркнула зажигалкой. Она не могла рисковать, что соседки сунут свой любопытный нос даже в такую невинную запись. Сожженный дневник юной леди Селестины... пепел записок мадемуазель де Монтерран. Названия книг, которые, будь мир другим, кто-то мог написать бы, а здесь никто никогда не напишет.
      Милая, смешная фантазия, которой хочется просто поиграть в уме.
      В туалете все равно пахло дымом - им постоянно тянуло из вентиляции. Вот и сейчас - либо на этажах подгорела каша, либо внизу сосед опять курит, сколько на него ни ори.
      Благодарю тебя, Господи, думала Селестина, отвязывая от забора велосипед, что я не награждена проклятием читать мысли - только воспринимаю эмоции. Чувства не лгут, а в мыслях у людей постоянно какая-то чушь. Вон идет женщина по той стороне дороги - думать уже забыла о послании Папы. Наверняка воображает себя в новом платье, или что-то подобное - ее сознание бестревожно, в нем что-то игривое, самодовольное, пустое. А вон мальчик с разбитой губой, оглядываясь, бежит - обида и безысходность. Помочь бы ему - подъехать и с ходу бросить: эй, пацан, запрыгивай на багажник? Но роскошь сочувствовать людям с улицы только что отнял у нее Урбан Девятый... если бы ее не отняли еще раньше, в день, когда пропал Михаэль.
      Волосы в хвостик мотались по спине и плечам, пока Селестина крутила педали.
      Если бы ей удалось подобраться вплотную к Папе, она бы узнала, что он чувствует на самом деле...
      Глупо как. Она не наивный ребенок, чтобы верить, что Папа - это и есть Церковь.
      За его спиной целая армия псов господних, имя им - легион. Вот, вообрази, если он умрет. Что тогда? Другой сделает шаг вперед и займет его место. Только начнутся аресты, чистки. И, конечно же, никто к святому отцу не подпустит ведьму на расстояние вытянутой руки. Святой, ха... да он самый обыкновенный грешник.
      Как и все мы.

РоликЪ. Под настроение МНЕ. Можно не слушать

http://youtu.be/cTDPyhIQ_xQ

[свернуть]

[didika]

Карла Аллокко



Дети сидели за своими партами и внимательно слушали речь Папы по небольшому тусклому экрану телевизора, стоявшему на массивной тумбе слева от классной доски. В их головах крутились картинки с изображением девы Марии и Папы, ангелы и огонь, а еще воображаемые звери, пасущиеся на поле. Среди всех прочих образов затесался полированный письменный стол с вырубным распятием. И если ассоциации про зверей Карле были интуитивно понятны - она обусловила их упоминанием советской гидры, то предмет мебели с крестом ввел ее в ступор. Прошло секунды две, она попыталась уловить, чья же это была мысль. Но попытку поиска прервал четкий голос, зазвучавший в ее голове и назвавший себя Никасом. Голос звал ее оперативно прибыть к обусловленному месту встречи.

За те пару лет, которые Карла проработала в школе, девушка привыкла разделять друг от друга громкие голоса детей и не менее громкие их мысли. Все говорили, что у нее талант к педагогике и работает она исключительно по призванию. Карла же считала, что работает все же по профессии, а талант, хоть и иного рода, волей судьбы оказался очень полезен в суровых буднях.

Прозвенел звонок, пришла очередная перемена. На этот раз она представляла собой не пятнадцатиминутную передышку от одних спиногрызов и концентрацию мыслей в кучку, пока не появились другие. Нет, эта перемена обещала быть более длительной и не сулила даже мало-мальского отдыха. Благо, других занятий у Карлы не было, и, уложив стопку тетрадей в свою сумку, девушка быстро накинула на себя плащ и поспешила покинуть школу.

Спустя какое-то время Карла уже сидела в трамвае и разглядывала мелькающие мимо улицы города. Рядом стоящий мужчина читал свежую газету с обращением Папы. В его мыслях девушка и нашла пугающий образ Священной Канцелярии - того самого письменного стола с вырубным крестом, который привиделся кому-то в школе.

[Mamajoe]

Ойлэхо Торо



- Следующее занятие у нас с вами состоится в четверг. Вопросы? – преподаватель охраны труда Центра Ассоциации Металлообработки Кракова поднял глаза с кафедры и оглядел комнату, в которой с десяток фрезеровщиков, слесарей и инженеров по гидравлике собрались, чтобы получить аттестат о повышении квалификации.

Вопросов не было.

- Понятно, да? Тогда готовьтесь к семинару по пятой теме - "Пожар". Понимаю, что времени у вас немного, вы народ молодой, но я вас призываю все-таки его поискать. У вас ведь есть газосварка на производстве, баллоны храните на складах и всё такое. Так? Пригодится. Понятно, да? Ну, тогда до четверга. Кстати, говорят, будет мороз, не заболейте –  скоро аттестация, а вы народ молодой, горячий, под первыми лучами солнца любите с себя снять лишнее. Ну, не задерживаю вас более. До четверга...

Не дожидаясь, пока почтенный дедушка-ветеран труда, ударник послевоенной стройки договорит, Ойлэхо снял со стула рюкзак и вышел. Прогноз погоды дослушивала его удаляющаяся спина.

Стоя на крыльце черного входа, Ойлэхо глубоко вдыхал вечерний воздух. Очень хотелось спать, но у мастерской было много заказов нынче. Можно было пойти домой, поесть, сгонять в клуб и очнутся утром за неработающим станком. Либо можно было пойти в мастерскую, починить привод у станка и с утра продолжить то, что начал бы ночью.

- Есть сигарета? – обратился к нему один из пареньков-гидравликов, кто ходил с ним на курсы; имени Ойлэхо не знал. Он протянул пачку сигарет и взял одну сам. Некоторое время они молча курили.

- Спасибо, - донеслось до него слово благодарности за сигарету.

- Не за что, - ответила спина Ойлэхо. Он застегнул куртку и шёл домой. Не здороваясь и не прощаясь.

Дойдя до автобусной остановки, он сел на «тройку», которая шла из промзоны в окраинные спальные районы. В салоне звучало радио, и обращение Папы Урбана Девятого ему пришлось выслушать, т.к. делать было нечего. Мелькавшие огни действовали усыпляюще. Некоторые слова не цеплялись в памяти, а оседали на грязной дороге весенним вечером. Но то, что он всё-таки услышал, посеяло какое-то смутное беспокойство. Ведьмам и раньше жилось не слишком вольготно, но теперь за них решили взяться всерьез. Что ж...

- Данке шён, мио каро падрэ... - пробормотал Ойлэхо, когда автобус остановился. Это, вроде, по-итальянски, но не факт. Может, и по-немецки. Какая же живучая церковь. Сколько ей лет? Тысячи полторы? Побольше?

«ОЙЛЭХО», - раздалось в голове. О, вот это просто прекрасно. Грек из-под Поля зовет. Теперь надо переть на другой конец города? Ойлэхо поглядел в след автобусу. Тот скрылся за поворотом улицы. Мрачные шестнадцатиэтажные дома высились вокруг, насколько хватало глаз. Пешком идти далеко. Остановить попутку – хрен кто остановится: Ойлэхо сам был с машину, да ещё и темно. Нет, не вариант...

Через два с небольшим часа, Ойлэхо Торо все-таки добрался до штаба краковского ведьминого подполья. Это ещё один минус в карму дурацкого Папы! Ещё один повод не любить церковь. Как можно любить то, что бесит?! Всю дорогу, он представлял, как разрезает подшипник, аккуратно высыпает на белую тряпочку маленькие металлические ролики, протирает их от смазки и... Ладно, будем считать, ему срочно понадобились макароны на ночь. Надо будет не забыть одолжить у Грека макарон до получки.

- Всем привет, - пробурчал Ойлэхо, спустившись в комнату. Он оглядел собравшихся. Народу было порядочно; тепло, надышали. Это, конечно, правильно: надо решить, как быть дальше. А вообще хотелось есть, и Ойлэхо, стараясь никого не задеть, пробрался в «пищеблок» - уголок, где стояли чайник, микроволновка, раковина и небольшой холодильник. Он открыл дверцу холодильника и сразу же опознал котлеты в миске, обернутой полиэтиленовым пакетом. Раздалось шуршание. Миска так хотела, чтобы из неё поели котлеток, а котлетки так хотели, чтобы их поели, что пакет не стал мешать и охотно высвободил миску, которая вылетела навстречу голодному фрезеровщику, которому нужно было лишь открыть рот, чтобы... Готово! Дожевывая котлету, Ойлэхо сполоснул руки в маленькой раковинке под мерный гул микроволновки. Телекинез. Магия. Жить можно.

[Плетущий сети]

Отец Жозеф

   В маленькой гостиной шторы были задернуты, на столе горела лампа. Отец Жозеф взял чистый лист бумаги, посмотрел сквозь него на свет и кивнул головой. Лицо его привычно выражало благочестивое смирение и участие.
   Пододвинув к себе лист бумаги, отец Жозеф взял ручку и начал писать послание в Ватикан. Если бы нашелся любопытный, которому бы удалось проникнуть в коттедж в пригороде Кракова, подняться по лестнице, не скрипнув не единой половицей, тихо отворить в комнату дверь, он мог бы увидеть, что вместо благочестия на лице священника проскользнуло нечто иное.
«... спешу уведомить Ваше Преосвященство, что работа с паствой продолжается. Хотя, должен заметить, что большая часть населения уже заражена ленью, унынием и прочими смертными грехами. Работы предстоит много, но я безмерно счастлив, что именно мне Ваше Преосвященство доверили врачевать заблудшие души и вырвать их из цепких когтей греха.»
   Отец Жозеф поставил жирную точку в конце предложения, воздохнул и перечитал послание. Получилось, на его взгляд очень неплохо, гораздо лучше, чем его первые письма в Ватикан. Отпив немножко воды из стакана, он задумался. Ватикану, как и любому начальству, требовалось писать такие отчеты, чтобы было ясно, что подчиненные не просто протирают штаны, а преодолевают существенные трудности, причем, преодолевают успешно.
   Следовало написать нечто такое, что сразу бы показало, с какими трудностями он столкнулся.
«Особенно хочу заметить о распространении в городе нечестивых помыслов. Особенно, касается это Евиных дочерей, хотя, многие из них больше дочери Лилит по поведению и по повадкам».
   Отец Жозеф поморщился - писать такое было противно его совести, но чем прикрывается один грех, как не другим, более вопиющим грехом.
«..прошу благословления на борьбу с грехом и непотребствами, которые поразили жителей этого города».
   Поставив подпись под посланием, отец Жозеф запечатал конверт. Позже сюда зайдет послушник и передаст письмо неприметному человеку. А уже завтра послание прочитает кардинал в Ватикане.
- УЛЬРИХ, - голос в голове раздался в тот момент, когда отец Жозеф открывал дверь в комнату, где происходили собрания ведьминского подполья.
- Благослови вас Господь, дети мои, - пробормотал он привычное приветствие.

[Шерлок]

Джонни Ли Милер, 41 год.



Ему было 8 лет, когда началась война. Он со своими родителями в то время был в Африке. Отец Джонни был археологом и занимался изучением пирамид в Египте. Когда стало известно, что началась Война. Отец Джонни, забрал всю семью и отвез в глубь Сахары. Там они жили до 2060 года. Затем они приняли решение искать цивилизацию. И они направились на север, в Европу. По дороге они встречали разных людей и все говорили только об одном, о Церкви и том как она всех спасла.
Семья Миллеров, была не особо верующая, но жажда жить среди людей в городе, а не беспощадной пустыне, была сильней.

К 2061 году они добрались до Ватикана и обосновались в нем. Но дорога была не так проста. Они встречали много разных людей, которые рассказывали странные вещи. Про какие-то способности,ведьм и Инквизицию. К тому времени отец Джонни заболел и чувствовал себя очень паршиво. И большая часть трудностей похода легла на плечи сына. Спустя пол года жизни в Ватикане, Джонни понял, что отец не просто заболел, он изменился. Это очень пугало,потому как с семьей Миллеров порой происходили странные вещи. Отец Джонна стал пропадать из дому на долгое время - объясняя это тем, что ходит на работу. Но похоже это были просто отговорки. Джонни начал подозревать что-то неладное и следил за отцом. Однажды он долго караулил папу и не выдержав ворвался в здание собраний. Там было много людей, которые казались нормальными, но на самом деле - это было не так.

Джонни сразу понял, что он должен обо всем рассказать матери. Но как? Что рассказать? Отец догнал его и начал разговор.
-Сынок, -тихим голосом начал он, -Ты не должен никому рассказывать о том, что видел.
-Отец, кто эти люди?
-Они особенные, как я. И надеюсь как ты. Я долго не начинал этот разговор с тобой, но видимо время пришло.
-О чем ты?
-Ты замечал что-то необычное за собой? Возможно, в порывах гнева ты мог что-то сделать. Может двигать предметы или поджигать? Что-то необычное было?
-Отец, ты со всем обезумел?
-Я серьезно, Джонни.
-Нет. Я ничего не поджигал и не двигал.
-Тогда может ты слышишь какие-то голоса?
-Похоже это ты слышишь какие-то голоса! - не выдержал Джонни.
Отец Ли внимательно посмотрел на сына и сказал:
-Иди домой. Вечером я тебе все расскажу.

Все врем Джонни просидел дома и смотрел на часы. Он ждал момента, когда придет отец, но тот не пришел...

Ли отправился в здание, где последний раз его видел. Там были другие люди и он начал свои расспросы. Как оказалось, Миллер старший погиб на задании. Это было ключевым событием в жизни Джонни.
Он замкнулся в себе и ни с кем не разговаривал. Шли годы, а он все время проводил за книгами и в своей комнате, которую теперь можно было назвать лабораторией.

И вот 27 марта 2079 года он стоит на площади и готов совершить теракт. Люди вокруг слепо слушают речи папы. Джонни нащупывает рукой кнопку на поясе смертника и...

"Не делай этого!" - голос в голове его обездвижел.
Джонни подумал, что сходит сума и снова приготовился нажать кнопку.
"Все кто слышит мой голос, приходите на собрание! Мы должны объединиться! Все подробности я расскажу на месте."

Теракт не состоялся. Ли пришел в знакомое для него место. Там были уже люди, особенные люди. Он подошел к одному из них и протянул руку для рукопожатия. (подошел к Миклошу)
-Меня зовут Дж...
-Я знаю твое имя. Прошу тебя, проходи и располагайся. Мы должны дождаться всех. А пока можешь поговорить с остальными.

Джонии осмотрелся и приметив одного человека направился к нему. (к Дерек Лиру)
-Меня зовут Джонни Миллер. - произнес он протягивая руку.

[Lucia]

Алекс Тибо

*несколько лет назад*
- Мааарияаа, Мари, неееет! – вокруг лил дождь, но мужчине было на это наплевать. Он стоял на коленях и вокруг плескалась грязь, он закрыл руками глаза, из которых лились слезы. И трудно было понять, от чего щипало лицо – от слез или от того, что содержалось в дожде. Рядом с ним стоял другой, он было положил руку первому на плечо, но потом отошел, посчитав, что не вправе беспокоить человека, в которого произошло такое горе. – Зачем ты пошла туда? Зачем? Мария...
Перед его глаза раз за разом возникал тот образ. Блондинка, высокая, стройная... Яркие карие глаза, которые сильно выделялись на фоне всего остального своей яркость. Она улыбается, она грустит... Она прощается и уходит. – Мария... - шептал он. А дождь продолжал лить и, казалось, тоже шептал ее имя, будто тихо сочувствовал его утрате...

*наше время*
Обычная рабочая куртка и армейские штаны. Высокий, широкие плечи, крупные руки и простоватое лицо. Таких когда-то было много в сельской местности и в городском пейзаже он смотрелся как-то неуместно. В прочем, таких сейчас было много – все как-то перемешалось. Он шел осторожно, только в ухе был наушник от портативного радио, собранного собственными руками. Одно из его «изобретений», то самое новое, которое хорошо забытое старое. И не такие «диковины» водились в его мастерской... автомастерской. Да, основной, легальной и официальной его работой были сборка, ремонт автомобилей и иной техники. Он много контачил со сталкерами, те, когда легально, а когда и не очень, поставляли ему детали, инструмент и много другое необходимое в его работе. Знай себе крути гайки. Но бывало сталкеры приносили и что-то поинтереснее. Сначала Алекс открещивался от этого, мол, и так хорошо живется. Да и Мария этого не одобряла, на все сомнительные сделки она смотрела с укоризной, и только головой качала, когда очередной разгильдяй, впервые сходивший в зону, пытался спихнуть в мастерскую бесполезный, а порой опасный и запрещенный церковью хлам. Но в какой-то момент ему принесли такую редкость, что он не смог отступиться от соблазна. Он нашел покупателя, благо, это было не трудно. Подобные личности нередко заглядывали туда, где отирались сталкеры. И это был первый его нелегальный заработок, процент со сделки. Потом этих сделок стало все больше и больше. Нередко приходилось самому перепродавать полученный товар. Но Алекс не жаловался. Это было рискованно, это было опасно, но этим он смог заполнить ту пустоту, которая образовалась после гибели его жены. Так и жил он... В нормальное рабочее время – трудяга автомеханик. А под покровом ночи, в комендантский час – делец, посредник, преступник. 
Он шел знакомыми путями, на встречу с очередным клиентов. Проворачивать нелегальные сделки было крайне удобно во время молитв – мало кто решался в это время показываться на улицах. Удобно и рискованно, но риск мало волновал Алекса. Радио он слушал в пол уха – его мало интересовала риторика церкви, а вот время окончания молитвы было для него куда более полезной информацией. *почти на месте*. И в этот момент он услышал тот самый знакомый зов. *Вот черт, только не сейчас!*. Но делать было нечего – пришлось идти к месту сбора. *Черт. Это же на другом конце. * Он грязно выругался себе под нос, остановился под карнизом, обдумывая, как бы побыстрее туда добраться.
Было закономерно, что когда он добрался до места, почти все уже были в сборе. Он молча, кивком, поприветствовал присутствующих, и отошел к стене в ожидании тех, кто еще не пришел. В голове у него крутились подробности сорвавшейся сегодня сделки из-за этой чертовой проповеди. Как любой хороший делец, он уже обдумывал, кому еще он сможет быть те детали, которые ему подкинули накануне сталкеры. Ладно, это позже, все позже.
После того, как он услышал призыв, Алекс еще раз прокрутил последнюю проповедь. Содержание ему категорически не понравилось. Что ж, оно может оказаться опасно.

[София Шавро]

Рой Джи Бив

14 мая 2059
Настоятельница  монастыря Святой  Матери Терезы  подошла к смотровому окошечку  и сдвинула в сторону  скрывающий  его от постороннего глаза  барельефный картуш  с фразой  их патронессы "Величайшая нищета - это нищета сердца."  Из окошечка хорошо просматривался весь зал, где трудился на росписи стен юный воспитанник  монастырской школы. *Господь его одарил щедро художественным талантом. В столь юном возрасте так постичь тайны  росписи  можно  только с благословения небес. Не иначе.*– Так размышляла Каэтана Сфориста, наблюдая, как ловко снуёт по лесам к самому куполу монастырской базилики  десятилетний  Рой Джи Бив. Взобравшись под самый купол,  мальчик стал раскладывать краски и  кисти,  готовясь продолжить свою работу по росписи купола, прерванную на обед. Но что-то явно у юного художника  не задалось. Он с досадой  отбросил от себя пластиковую тубу с акриловой краской.  Потом взял другую,  стал разводить краску  на  палитре, и ... Аббатиса Сфориста с ужасом взирала на то, как медленно из кучки кистей, лежавших в метре от Риккардо на деревянном помосте,  сама собой поднялась и  по воздуху  "подплыла" флейцевая кисть к  левой руке мальчика.

***

18 июня 2067
После торжественного вручения  аттестатов об успешном окончании монастырской школы обители Святой Матери Терезы  выпускники с родителями расходились по домам.  Только РоюДжи Биву  никуда не надо было спешить, собственно дома у него не было. С шести лет он жил в  приюте при монастыре.   Риккардо уже давно задумывался, что с ним будет, после окончания учёбы. Все приютские после окончания школы  покидали стены приюта и устраивались кто где. Монастырское начальство посильно помогало сиротам и после того,  как они уходили в большую жизнь.   
Сестра Кларисса, куратор  дортуара  старших мальчиков, встретив его в коридоре, взволнованно сообщила:
– Рой, тебе следует явиться на беседу к матери-настоятельнице. Мать Каэтана ждёт тебя после обеда.
* Ну вот,  сейчас всё узнаю.* – Удовлетворённо подумал  Рой.    И направился в трапезную на обед.
–  Входи,  сын мой. Я рада тебя видеть. – Мать настоятельница улыбнулась входившему выпускнику.   –  Проходи,  садись.   Я хочу побеседовать с тобой. О тебе. Ты уже надумал, чем бы хотел заниматься, после школы?
– Я хотел бы закончить  золочение  на алтарной лепнине.  А там – подумаю. 
–  У  обители нет средств, содержать собственного реставратора. Но если ты согласен  на  проживание в келье  и столование  при монастыре. То можешь завершить  работу над алтарной резьбой. 
– Я конечно согласен, мать  Каэтана.
И тут вдруг он почувствовал  мощный    скан-импульс и едва успел поставить щит.
–  Ну что же,  если тебя это устраивает, то я рада. Сейчас  иди к своему куратору, она знает,  куда тебе следует перенести  вещи из дортуара.  Твоя келья рядом с гостевыми комнатами.  Иди с богом.  –  И мать Каэтана протянула руку с должностным перстнем для прощального поцелуя.
Когда Рой вышел из кабинета настоятельницы и отправился разыскивать  сестру Клариссу,  потайная дверь в кабинет настоятельницы отворилась . И  окружной  Инквизитор Флоренции мессир  Томасо Ториндилья  вошёл  в кабинет  покачивая головой.
– Я думаю, мать Каэтана,  с вашей стороны  это ложная тревога.  Я просканировал этого юнца вдоль и поперёк.  Никакого отклика на  проявление хоть малейших дьявольских способностей. А поверьте, я вижу  и чувствую  даже малейшие  их проявления. Обычный юнец, потерянный, незнающий,  куда себя деть. У вас есть его рисунки?
Аббатиса  протянула  мессиру  Томасо стопку листов с набросками карандашом и акварелью.
– Неплохо, очень неплохо.  Вы  покажите это  мастерам обители Святого Франциска. Может  быть,  они  возьмут его в ученики.

***

23 марта 2079
Епископ  Жорес де Осто  взял ещё раз   отложенные в сторону   листы протокола  конкурсной комиссии  и стал перечитывать последние строчки протокола.
" Победителем  III Международного фестиваля-конкурса изобразительного творчества  «Парадиз Бенуале  признётся  Рой Джи Бив, который  может быть рекомендован на должность художника при Святом Престоле.
Председатель Папского совета по культуре — кардинал Джанфранко Римейзи
Секретарь — епископ Бартелами Дукондидас
Заместитель секретаря — монсеньор Каспар Санчес де Тока-и-Алумеада
Глава службы — монсеньор Гергели Ковачек"

Чтобы не предлагала высокая комиссия, но окончательный вердикт  будет  выносить он. Такая ответственность  может быть возложена только на  председателя Кадровой Службы Святого Престола. Епископ взял распечатку запрашиваемых данных на претендента.

"Рой Джи  Бив 
Дата рождения: 16февраля 2049 года
Место рождения:  Лондон
Родители:  Джилиан  Бив  и  Роза-Мария  Бив(урождённая Кривелли)  погибли на своей яхте при невыясненных обстоятельствах у берегов Неаполя.
6 марта 2055 года поступил на воспитание в обитель Святой матери Терезы.  Закончил монастырскую школу в 28мая 2055.  С  октября 2067 года ученик в мастерской брата Иоганна в  обители святого Франциска.
В 1972 году  выиграл творческий конкурс на  стипендию при Краковской  Академии Изящных Искусств. С октября  2073  обучается в  КАИИ на  факультете  живописи в классе профессора Витольда Кшисинского и изучает реставрационное искусство  в классе профессора Альбы Виторской.  Выпускается из академии 3 мая сего года."
Председателя Кадровой Службы  взял гелевую ручку и написал поверх  нужной бумаги свою резолюцию. Осталась ещё последняя формальность – получить подпись   Верховного пенитенциария. И личное дело утверждённого художника  при святом престоле  Роя Джи Бива можно было пускать в производство в канцелярию.

***

27 марта 2079
Утром  в понедельник  Роя  вызвали в деканат.  Декан был в приподнятом настроении:
– Пан Рой, я рад сообщить вам, что вы получили назначение на работу  сразу после окончания нашей Академии. – И с этими словами декан протянул ему папку с бумагами и пожал руку.
– Мне очень приятно пожать руку художнику при Святом Престоле. Наш выпускник, получил такую должность и простор для творчества!  Это такая честь для   нашего факультета. И для всей Академии.
Рой вышел из деканата  слегка ошеломлённый и стал просматривать содержимое врученной папки. Среди  вороха бумаг с подписями и печатями курии Парадиза находился и диплом  гран-при за конкурсную работу на «Парадиз Бенуале,  банковский  чек на круглую сумму и авиабилет на  Рейс 703  Познань-Пардиз  на 4 мая.
Вечером  выпускной класс   профессора  Кшисиньского   в   пабе "Albo Tak" на Малом Рынке в полном составе отмечал  событие века: их сокурсник  Рой  ещё через месяц с небольшим станет  большим человеком.  Когда после вечерней мессы Папа Урбан IX обратился  с заявлением,  вся честная компания  юных живописцев была уже в добром подпитии.  В пабе работа телевизор, включенный на полную мощность во время трансляции заявления Святого Отца Церкви

"Дьявол зачастую подстерегает нас там, где мы меньше всего его ждем. В наших братьях, сестрах, в их помыслах и деяниях таится он, извращая их божественную душу и соблазняя их тем, что не подвластно ни одному человеку на земле. Он предлагает возвыситься и стать почти равным Господу, но все его обещания - ложь и пустая шелуха, внутри которой притаилась ядовитая змея."

Услыхав  эти слова,   Рой вздрогнул, как от пощечины.  И,  вслед  за этими  словами папы,  он услыхал  призыв  Никаса.
Прошло ещё часа полтора, пока  компания художников и художниц   добре подгулявшая в  пабе "Albo Tak"  выкатилась шумной гурьбой  на улицы Кракова  нестройно исполняя:

Pije Kuba do Jakuba, Jakub do Michała
Pijesz ty, piję ja, kompanija cała 
A kto nie wypije, tego we dwa kije   
Łupu cupu, łupiu cupu, tego we dwa kije

Компания  и не заметила, что виновник торжества отделился от них и отправился совсем в другую сторону.  Рой остановился у знакомой двери, ведущей в бакалейную лавку,  и осмотрелся по сторонам.  Радужные кольца от  света  фонаря бликовали   на пустынной мостовой и отражались в  небольших весенних  лужицах. Рой отворил дверь и,  пройдя через небольшой торговый зальчик,  направился к двери, ведущей в складские помещения. Где-то там его ждал Никас, с которым  познакомил его в своё время брат Иоганн со словами:

Honeste vivere, alterum non laedere, suum tribuere.