ГДЕ-ТО ЕСТЬ ГОРОД… Повесть по мотивам "Колеса Времени" и земного бытия

[Джулин Моерад]

*****
   Закумарившись от прочитанного, Серёга вздремнул - и на него обрушился сон: тяжелей и реалистичнее всех прочих.
   Пред ним вновь предстал Аэмон ал Каар ал Торин - последний из королей Манетерен. На этот раз он был полупрозрачен и мерцал, как плохо настроенная картинка в мониторе, и вид у него был ещё более усталый, чем прежде.
   - Я знаю, что видно меня плохо, - начал он. - Твой мир стремительно рушится в Колесо, если не хуже. Он уже пересёк Арку и от того связь с тобой, что изнутри, что извне - затруднительна. Но именно сейчас ты можешь сделать то, на что не способен никто более! Именно по причине всеобщей беды в тебе обострились таланты, что есть у немногих: талант сновидца и сноходца, талант Проводника, что позволяет прикасаться к Изнанке Мира - плетению самого Создателя, талант нюхача, что способен уловить опасность: прошлую и грядущую. Сверх того: ты располагаешь вещью, способной направлять Силу самого Тёмного помимо его воли - как Калландор. Здесь, меж Вселенною и Колесом, такой возможности нет цены: ты можешь Принуждать необоримо, при этом - не покидая Свет. Вслед за вами в пасть Колеса летит ещё один мир: чрезвычайно похожий на твой - и там ты можешь предотвратить то, что погубило вас здесь. Собери решимость и мужество, это - единственный шанс: для них и для тебя. Когда-то ты завидовал Фродо и Дракону Возрождённому, мечтая так же послужить добру: пришло время сделать мечту былью! Один шанс - помни!
   Аэмон замерцал - и исчез. Но за миг до того Серёга - Ястребиное Крыло узрил за его спиною длиннейшие туманные коридоры, полные народу: одни были похожи на змей, другие - на лис.
   ...Он очутился в пультовой какой-то военной базы, зная о том столь точно и явственно, как то, что у него - одна голова, а не две.
   Хотя не голов - а душ как раз две и было: он пребывал в теле какого-то мужика, наверно - офицера высокого чина: кому ж ещё стоять по правую руку от президента.
   Мужику крепко, бешено не нравилось то, что здесь происходит. Он сам мечтал урыть "гондона" и пострелять всю его камарилью - да не решался. Подобно многим и многим, у мужика была семья и дети где-то на дальней правительственной даче, вдали от сего страшного места. И им, если он чего предпримет - светит расстрел, если не хуже. А посему - он вынужден терпеть, так как ценность этих родных жизней для него куда выше, чем миллион людей в далёком иноземном городе.
   А президент меж тем, дождавшись завершения приготовлений, чинимых проворным техником, толкнул прочувствованную речь о "единой и неделимой", а также о смерти, что сейчас, всего через три минуты от старта, постигнет супостата, дерзнувшего сопротивлятся богоносной воле нового, праведного, чистого мира. И что за супостата того, разумеется, никто не будет мстить, так как кишка тонка, однако удар тот запомнят все - и навсегда! И собравшиеся, с разной степенью показного энтузиазма, внимали ему - и среди них Серёга с ужасом видел смутно знакомые лица...
   Серёга напрягся - и с удивлением обнаружил, что напрягся и мужик. Он подумал: "ёма-е, ну и погань же ты после этого", - и офицер тряхнул головой, отгоняя непрошенный внутренний голос.
   - Тебе негде будет жить на этой земле, урод! - зашептал Серёга. - И твоим жёнкам-детям - тоже! СтОит этому гондону нажать "пуск" - и ответная ракета не заставит себя ждать! Первая - из множества! Они испепелят Землю, мудило, и тебе крепко повезёт, если твои детишки сгорят в пожарище либо умрут от "лучевухи"! Но куда вероятнее - их схарчат в качестве бекона: те, кто тоже останется жив! И хорошо, если сперва - убив да не потаскав с собой в качестве "живых консервов"!
   Офицер вздрогнул. И Серёга перевел свой-его взор на президентский стол.
   Там стоял самый обыхновенный ноутбук верхом на чёрном металлическом чемодане - и это была Смерть. А рядом - бронзовая пепельница. Всего лишь - пепельница: скульптура высотой в ладонь - нагая женщина, глядящая в озеро. Жизнь.
   Взмах руки - и пепельница взмывает со стола. Продолжение взмаха - и она с силою бьёт в затылок президента, склонившегося над Смертью. Президент медленно вскидывается, Серёга-другой отпрыгивает с линии огня, вырывая у одного из охранников автомат - и направляет на собравшихся. Кто-то лезет за пистолетом - но другой охранник бьёт того прикладом под дых. Остальные ошалело смотрят на Серёгу-офицера.
   - Всё, финита-ля-комедия! - говорит он. - Война отменяется, унесите эту мерзость!
   Президент стонет. Какой-то толстый чинуша переворачивает его и внезапно прыгает всей тушей тому на грудь. Раздаётся хряст, струйка крови устремляется к потолку из президентских уст.
   - Не делай это! ХРЕНЬ! - орёт Серёга чужою глоткой, ибо душу его затопил ужас, никогда не ощущаемый прежде. Сейчас может произойти нечто непоправимое. Здесь. Именно вследствие кровожадного ликования. ГДЕ?
   Однако собравшиеся не слышат его. Не желают слышать. Кто-то хватает кого-то за грудки и бьёт об стол, кто-то молча разряжает пистолет в голову рядом стоящему, кто-то судорожно хохочет.
   А рядом всё тот же невзрачный техник уносит чемодан со Смертью: как есть, не закрыв. Вдруг он останавливается - и неуловимо меняется в лице. Будто сквозь черты его проступили другие: с глубокими-глубокими глазницами, что тенями скрывают глаза. Парень быстро перехватывает чемодан - и жмёт на экране несколько аляповатых, багряно-красных иконок. После чего - разбивает ноутбук оземь.
   Серёгина очередь достала его пол-секундою спустя, оторвав от тела голову. "Я опять побелил!" - в голос произнесли мёртвые уста.
   ...А где-то с экрана раздавался грохот: далеко отсель с чиста-поля, простирая за собой пламенный плащ, взлетала ракета...

*****
   Резкий визг тормозов у подъезда прервал его грёзы. Далеко внизу блеснул свет фар, и тут же дальние огни за окном погасли, словно их кто задул. Дробный стук каблуков прянул вверх по лестнице, и Сергей Денисович привычно сжался, сражённый старым страхом.
   ...Старым! В следующий миг Серёга - Ястребиное Крыло расправил плечи. Действительно, чего боятся: вряд ли эта мразь - сюда: уж у Гальки-то всё схвачено да проплачено. А если и сюда - ему какое дело? Кто он? Гость. Перекати-поле! Могут, конечно, выяснить личность да поинтересоваться: как у него с ипотекой? Да только это тоже не страшно. Потому как рейдер Гриша, имея виды на его с Махой жильё, наверняка замолвил кой-кому словечко. Надо же: не было счастья, да несчастье помогло...
   - ...Эй, Галюха, открывай! - донеслось от входной двери.
   Серёга насторожился. Со стороны Галькиной комнаты не было слышно ни звука.
   - Открывай, проблядь, кому говорят! И нехрен прятаться, на работе тебя нет, в автопарке - тоже, папахен уверен, мол, ты дома. Открывай, не то дверь снесу!
   - Серый, ты, если чего - сможешь его окоротить? - жарко зашептала подошедшая на ципочках Галя.
   - А это кто? Муженёк твой?
   - Кабы он... Сынуля это. И, похоже, у него - ломка.
   - Колется?
   - Ага. Обычно он сам готовит, ещё и продаёт - думаешь, с каких шишей я такую хату оплачиваю? А тут, похоже, не подфартило ему. Вчера ещё жалобился...
   - Может, просто подождать: "копы" на ор приедут да вломят ему. Дверь крепкая?
   - Да ты чего, они ж его на "принудилку" загребсть могут, о людях подумай! - зашептала она испуганно и возмущённо.
   - И что ты предлагаешь?
   - Впустить да связать. Назар мой с Арсением, ну - с братом мужним, так делали.
   - Это ты для того меня к себе зазвала?
   - Нет, разумеется! Совпало...
   - ...Маман, гони монету, а не то я те дверь твою с потрохами вырву! У меня - гидрощипцы, ясно! - коридор содрогнулся от могучего удара.
   - Верёвка - где? - шепнул Серёга.
   ...Дверь не поддавалась: удары горе-сына что-то заклинили в замке, от чего Галина судорожно делала Серёге знаки руками: "мол, помоги", но ему было не до того. Схоронившись в углу за горою коробок, он ждал противника, держа в руках импровизированный аркан - и покидать свою позицию не собирался, так как то резко осложняло задачу. Наконец замок лязгнул, дверь заскрипела и в коридор ввалился здоровенный детина: всклокоченный и грязный. Он тут же бросил матери под ноги щипцы для резки арматуры, а какую-то кладь оставил в руках.
   - Баблос есть? - сразу приступил к делу он. - Знаю, есть. Гони!
   Трясущимися руками Галина протянула ему пачку купюр.
   - Что стряслось-то? - спросила она.
   - А ты не знаешь? - злобно ощерился он. - Бомбанули нас! Попы эти окаянные: сами, небось, шыряются, а нет, что б купить! Ещё и баблос отняли... У рейдеров долгануть пришлось. Эй, Трифон, заходь: долг платежом красен!
   Из коридорного мрака на свет ступил мужик: поджарый, нечёсанный и бородатый, видом схожий с облезлым медведем.
   - Хороша хатка... - присвиснул он, заглялывая в конец коридора. Сам с мамашей живёшь?
   - А то! - выпятил грудь "сынуля".
   - А кредит - плочен?
   - Само собою! - попытался расхохотаться "сын", однако заместо улыбки лицо его явило гримасу боли: похоже, ломка вступала в свои права.
   - Ладно, верю, - усмехнулся "медведь". Баблос пересчитывать?
   - Не моё - считай! Ширку только полож.
   Рейдер достал из-за пазухи пакет и протянул "сынуле".
   - Может, пригласишь, на чаёк там иль чего покрепче? - ухмыльнулся он Гальке - и внезапно ущипнул её за грудь.
   "Сынуля", глядя на то, даже бровью не повёл, а Галька попыталась изобразить улыбку. Вышла гримаса, что тотчас заметил и рейдер.
   - Чего, не нравлюсь? А ты по первому взгляду не суди. А мужик, что надо! Хош, докажу? И ухватил Галину снова, уже пониже спины.
   По звуку дыхания, доносящегося с лестничной клетки, Серёга понял: рейдеров - не менее пяти. Полное авто, и наверняка - все при "стволах". Это делало сопротивление миссией почти невыполнимой, даже если не глядеть на то, что и с одним рейдером - не совладаешь. И не потому, что у него - "ствол", а потому, что за спиною каждого из них стоит государство: несокрушимая глыба из "копов", попов, всяческой "спецуры" с пезидентами и прочей сволочи. И все они, как один, защищают этих упырей: своих предстоятелей, свою пасть...
   "А точно ли та глыба - несокрушима? - поймал себя на нежданной мысли Серёга. - Ведь падала она, глыба эта, и не раз. И прежние её служители стройными рядами отправлялись на мясо..."
   Мысль эта почему-то вызвала в душе Серёги шалую радость. "Интересно, а в котле у Гальки был точно свин или... коммуняка? Власть-то изменилась... - подумал он. - Правда, эти сволочи - остались те же, да не столь уж они и несокрушимы. Потому, что им есть, что терять. Баблос, бабы, возможно - даже дети, крыша над головой, в конце концов - жизнь. Им есть, что терять - и поэтому они слабы. А вот мне - нечего! Жена ушла, работы - нет, жилья тоже скоро не будет: поэтому я сильнее. Бесконечно сильнее! И если они сейчас не свалят - я порешу их всех!"
   - Эй, Тришка, кончай шур-амур, у нас ещё два объекта, а ночь - коротка! - на свет ступил ещё один рейдер: мелкий и сухой, словно богомол. По тому, как он двигался, Серёга определил: этот умеет драться всерьёз и, скорее всего, имеет за плечами школу единоборств, возможно - не одну.
   - А хуле! - наьычился "медвель". - Я своё дело быстро решу, вышибать лохов не опоздаем, пусть поживут ещё, под крышею-то..
   - Заткнись, урод! - коротко бросил "мелкий". - Щипцы подбери - и ходу! Рейдер криво ухмыльнулся, и от того сходство с хищным, не ведающим пощады жуком, стало едва ль не абсолютным.
   - Да пошёл ты! - заключая Галину в медвежьи объятия, плюнул первый рейдер. - Сколько уж нормальной бабы не имел, достали бляди ваши!
   Ответом ему был короткий удар рукоятью пистолета по темени. "Медведь" охнул и осел.
   - Запомни, Тришка! - держа егр на прицеле, процедил сквозь зубы "жук". - Мне из-за тебя работу терять в падло. А потому: встань и иди, а иначе - порешу за неповиновение, а мне ничего не будет: свидетелей-то - дохрена! И они все подпишуться, правда? - рейдер обвёл Галину с "сынулей" мёртвым, жучиным взором.
   - Что б тебе баба хрен откусила! - вставая, выругался "медведь". И, уходя, подмигнул Галине:
   - Я ещё зайду!
   ...Не дожидаясь, пока стихнет стук шагов на лестнице, "сынуля" прянул на кухню, дрожащими руками развернул пакет, зажёг керогаз и принялся "химичить".
   - Потом уколешься! - сказал Серёга, подсекая его и накидывая вервие.
   И в следующий миг пожалел о своей поспешности. Как известно, нервы у некоторых нариков перед ломкою - что струны, и от того: что сила, что - реакция у тех становится сверхчеловеческой, как у душевнобольных. Надо было подождать, пока охломон ширнётся да "отчалит", однако Серёге ну очень хотелось примерно наказать вышкребка - а зря!
   Во мгновение ока выпрыгнув из верёвочных пут, "сынуля" послал в голову Сергея Денисовича котёл с недоеденным коммунистом, проскользнул у ног и, умудрившись ещё и пакет подхватить, бросился в коридор.
   Серёга, увернувшись от котла, запустил вслед за ним ложку-поварёнку, и та со звоном огрела "сынулю" "по кумполу". Изрыная мат, тот пал на колени, схватил с пола кладь, с которой пришёл, и в следующий миг грянул выстрел.
   Серёгу спасло то, что кумарный нарик, торопясь, угодил ну совсем "в молоко" - и картечь пролетела рядом, расшибая в прах кастрюли на полке. В мгновенном прозрении поняв, что в руках у "сынули" - обрез, что ствола у него - два, и что следующий рой картечин наверняка заденет керогаз, от чего дом обратится в пламенный ад, Серёга схватил с камфорки плошку с химической дрянью, струёю запустил её в глаза "сынуле" и прыгнул следом.
   По плошке нарик не выстрелил - и у Серёги хватило времени дёрнуть на себя стеллаж. Гнилые дюбеля поддались - и море всяческого хлама обрушилось "сынуле" на голову, а вслед за ним - и сами полки. Там, под грудою дерьма, ухнул ещё один выстрел. Вметнулись пыль и щепки, "сынуля" заорал: видать, один из осколков впился в него - и стало тихо. Как следует двинув гада бутылкою по лбу, Серёга принялся деловито вязать обмякшее тело.
   - Всё, баста, спецоперация прошла успешно, противник обезврежен и ожидает правосудия! - расхохотался Серёга, потрясая обрезом и сумкою с патронами. Так с ним всегда бывало после действительно большой опастности.
   Злосчастный "сынуля", обмотанный вервием, что муха - паутиной, полулежал в углу. Толком не придя в сознание, он то стонал, то матерился.
   Галина сперва стояла неподвижно, как статуя, а потом, вихрем бросившись на Серёгу, покрыла его поцелуями.
   - Мама, больно! - простонал в углу "сын".
   - А то! - ощерился Серёга. - Это у тебя ломочка за твои делишечки! Вот покорчишься денька три - тогда и попустит, а я - пригляжу. Скажи лучше спасибо, что башка цела да керогаз - не прострелян!
   - Больно! - продолжал стонать "сынуля".
   - Чего это с ним? - всполошилась Галина.
   - Поранился, небось. Щепку себе засадил, когда стрелял из-под завала. Глянь сама, он теперь - тихий. А мне - противно.
   - Да у него - кровь!!! - заверешала Галина минутою позже. - Сыночка, милый, что ты себе сделал!!!
   ...Кровь обильно текла у "сынули" между ног. При попытке снять штаны он заорал, как безумный: пришлось резать ткань...
   Всё было ясно с первого взгляда: то, чем этот парень, наверно, хвастался перед девахами - ныне обратилось в кровавае месиво, из которого торчали ошмётки паркета с картечью вперемешку: наверно, та рикошетировала от бетонной проплешины, зиявшей посредь коридора. К счастью, крупные артерии с венами были не задеты: кровь текла тихо и ровно.
   - Чего... делать... - охнула Галина.
   - Перевязывать - и врача! - зло бросил Серёга, сооружая из тряпья жгут. После чего, несмотря на вопли "сынули", принялся заталкивать ошмётки мяса в петлю.
   - Галь, сваргань-ка это его нариковское варево, а я - введу, а то он от болевого шока и "кони двинуть" может!
   Но Галина столбом стояла на месте.
   - Ты... что делаешь?! - наконец выдавила из себя она.
   - Жгут налагаю, а иначе он кровью истечёт.
   - На... это?
   - А куда ещё? Нету - "этого". Отъебался парень, теперь живым бы остаться.
   - Как... отъебался?
   - Молча. Травматическая кастрация. И спасать - уже нечего, кроме его самого: помимо кровопотери возможен сепсис.
   В следующий миг Галина вцепилась Серёге в волоса.
   - Ирод, ублюдок, да он же меня теперь убъёт!!!
   - Пусть сперва выживет! - сплюнул Серёга, отцепляя Гальку. - А там, если что, вразумим повторно.
   - Не выживет... - как эхо, повторила рухнувшая на пол Галина. - Сынок, кровинушка - не выживет!?! А... как же я теперь за хату башлять буду: рейдера-то со свету сживут! Это всё ты, охломон, козёл сраный, без тебя бы он при хуе ходил!!!
   С этими словами Галина схватила с пола обрез и направила на Серёгу.
   - Умри, паскуда! - проскрежетала зубами она, нажимая курки. Раздался сухой щелчок, потом ещё один, ещё, ещё...
   - Хватит жать, он не перезаряжен! - расхохотался Серый, выхватил у Гальки обрез и шагнул в двери.

[Джулин Моерад]

*****
   Оказавшись на улице, Серёга понуро побрёл по направлению к дому, но в следующий миг ноги понесли его едва ли не в пляс. Мир наполнился запахами, звуками, чем-то таким, чему и названия нет в человеческом языке.
   Серёга слышал, как где-то под ногами, в старом, давно заброшенном подвале кипит мышиная жизнь: и блистательный кавалер - мышик поёт своей мышице оперную серенаду, подслушанную в давно разрушенном Доме культуры и переданную через невесть сколько мышиных поколений. А рядом, метрах в двух, за кирпичным контрфорсом, многочисленная мышиная семья оплакивает старушку-мышь, ушедшую в Великому Мышу на почти невероятном четвёртом году её огромной мышиной жизни.
   А далее, свернувшись в тёплом гнёздышке, совсем юный мыш мечтает стать таким, как Рипичип. Он знает это имя: та самая недавно посившая всеобщая пра-пра-пра бабушка, грызя в библиотеке книги, однажды прочла, что прародителя всего мышиного рода звали именно так.
   А ещё метрах в трёх пятеро мышей сгрудились возле раненого собрата. Шальной пёс изловчиося откусить ему пол-хвоста, что, конечно, не смертельно, но вот если разовьётся заражение кровИ...
   Потому они, вылизав рану и тем самым - сделав всё, на что достало их мышиных сил, молятся Великому Мышу. Твёрдо веруя - он никогда не оставляет в беде. Потому, что всё может! Решительно всё: обратить холод в тепло и камень - в корочку, он воздвигает и разрушает стены и подвалы, властен над небом и твердью земной, он может оживить мёртвого и, сверх того - для Него вообще нет смерти! И все, кто умер - на самом деле живут, далеко-далеко, по ту сторону звёзд, где есть всё, что здесь, но - больше и лучше! И иногда они посещают живых - потому, что под сенью Великого Мыша и даль, и самое Время - менее чем ничто! Однажды они вернуться - и здешний мир преобразится в тот, что за звёздами.
   А Ему от нас, серых, нужны всего лишь вера и любовь: друг в друга и друг к другу. И - смелость: защищать их. И упорство - не отступать никогда. И - дерзость: не склонятся перед бедою. И мечта - дабы было, зачемь жить. Дай лишь это - и Его длань не оскудеет во веки вечные! И - за пределами веков...
   ...Внезапно испуг от резкого звука заставил мышей обратить мордочки вверх, к невилимому небу. Серёга обернулся: возле одного из ближайших домов с визгом притормозила машина и из неё посыпались рейдера: те самые или другие: в темноте не разобрать.
    Страх нахлынул - и разом исчез. Серёга ощупал сумку, пересчитывая патроны. Шесть. Сойдёт!
    Схоронясь в подъезде, он перезарядил обрез и принялся ждать. Чёрная ртуть бушевала в душе, и он не без усилий изгнал её. Нет, сегодня ему нужна не кровь. И - даже не месть, а страх: лютый страх, "сгибающий ужас в изгибах коленей" тех, кто привых наслаждаться страхом чужим.
    Они привыкли к безнаказанности, они привыкли к покорности, да - они помнят о смерти и знают: порой можно сложить буйну-голову от руки потерявшего кров и разум человека. Но с этой малой опасностью они сжились, а вот то, что они сами могут стать дичью, предметом хладнокровной ночной охоты - такого в их головы не приходит никогда! Потому, что в их картине мира каждый - хоть чем-то дорожит, хоть кого-то - да слушает, хоть что-то - да желает "завтра". Но Смерть лишена всех этих качеств: у неё лишь одна страсть и стремление - погасить твой огонь, и иного - нет.
    Когда куривший у машины рейдер нечаянно осветил фонариком бок авто. Серёга выстрелил по бензобаку раз, потом - второй: и машина обратилась в пламенный шар, а куривший рейдер, сбитый с ног ударной волною, распластался на земле.
    Из подъезда выьежали его подельники и, матерясь, открыли стрельбу по подъездам. Серёга отошёл за стену, а когда запас патронов горе-вояк иссяк - выстрелил снова: по шербатому асфальту да лужам с тёмной водой - так, что осколки камней ударили мрази в лицо.
    - Террорист!!! Ебать!!! - заголосило сразу несколько рейдерюг и бросилось в темноту, в спасительные тени, к незримым деревьям и лужам с чёрной водой.
    Серёга выстрелил ещё раз - по балкону. Бегущих окатила волна каменного крошева с дробинами вперемешку. Один из рейдеров завизжал, как недоколотая свинья, рухнул в грязь, потом - поднялся и заковылял вослед сбежавшим товарищам, никто из которых не попытался ни помочь, ни даже подождать собрата.
    ...Плюнув им вслед, Серёга осторожно скользнул из укрытия, перелез через забор, прошёл двором и оказался на другой улице. Что-то нестерпимо кололо в бедро, и, запустив руку в карман, Серёга извлёк оттуда давнишнюю отвёртку. С неправдоподобно-гладкого жала её стекала капелька крови.
    - Что, приблуда квейндияровая, кровищи захотелось? - рассмеялся он. - А - хрена, сиди пока тихо! - и спрятал отвёртку обратно.
    В серых предрассветных лучах он рассмотрел обрез, и сплюнул по-новой: какая-то заграничная фиговина, патроны хрен достанешь, видать, нарик ничерта в том не понимал и принял хрень заместо денёг...
    Серёга со вздохом послал обрез и сумку в жерло подвальной вентиляции, а сам зашагал домой вдоль по улице, навстречу кровавому рассветному зареву.

[Джулин Моерад]

. - Новые друзья

   Придя домой далеко за полночь и не застав Маху, Серёга тотчас провалился в сон, едва успев подумать, что окна напротив черны, а стало быть - Отрекшихся тоже нету дома.
   Ночь была омерзительна: снилась какая-то лютая космическая белиберда, в которой звёзды падали в жерло чёрной дыры, превратившейся после в раструб пылесоса, который держала мёртвой хваткой чья-то рука. Наконец, наверно - в полдень, безобразие кончилось - и Серёга смог поспать пару часов без астрономических кошмаров. Лишь перед пробуждением ему приснилась старица с лампадой, ведшая за руки живого Вована и тень Савелыча.
   - Это избежал, тот - нет, а ты? В Колесо угодил, да? Майся теперича с тобой... Ану быстро марш ко мне, да не задерживайся, ужо идут за тобою!
   - А кто идёт-то? - спросил Серёга сквозь сон.
   - Подружка твоя, Тому служащая, сама об том не ведая, да Душа Мрака, Приходящий с закатом, сети расставил, на тебя - да не для себя!
   Разом проснувшись и не найдя титана, Серёга обыскал дом и понял: если Маха с рейдером и останавливались здесь - то ненадолго. Пожав плечами, он пошёл к двери.
   Выйдя на улицу, он постоял немного, вспоминая Вована и его немудрёный рассказ, поглядел на Лидкин балкон, в пол-голоса выругался и решительно зашагал к подъезду.
   Двери не было. Вообще. Кирпичная стена выглядела только что сложенной, причём - всухую, но намётанный глаз Серёги углядел, что кирпичи пригнаны друг к другу до невозможности плотно. Почему-то вспомнился пол в подвале старицы...
   - Так, Вован пришёл - и демоны забаррикадировались, - хохотнул Серёга. - Но нормальные герои всегда идут в обход!
   Он вернулся домой, долго рылся на стеллаже в поисках верёвки да "фомки", потом пошёл на балкон - и после небольших приготовлений трос меж родными перилами и оградою соседей был готов. Разнесчастных три метра по канату Серёга пробежал, лишь слегка придерживаясь за стену.
   Дверь с балкона в комнату была открыта настежь.
   Сейчас, в лучах полдневного солнца, комната не казалась ни таинственной, ни зловещей: просто ободранная до бетона конура - и ничего более. Серёга заглянул в прихожую - разломанный хлам валялся на месте, и всё выглядело, как прежде: за исключением стены заместо входных дверей...
   Нет, изменилось ещё кое-что: в точности напротив окна была приколота икона. Присвистнув от удивления, Серёга подошёл к ней, попытался снять и рассмотреть поближе - но внезапно иконка не поддалась. Заинтересованный Серёга подковырнул икону ножом. Нож не проходил, хотя щель меж бетоном и бумагой несомненно, была. Сверх того - сама бумага стала жёстче железа, и царапины на ней не оставались.
   - Ай-да дела! - вслух произнёс Серёга - Ястребиное Крыло. - Похоже, без Силы тут не обошлось... Надьке показать надо.
   Он сделал шаг... и дальняя стена, странно искривясь, открыла коридор. Серёга отшатнулся - стена встала на место.
   - Во чудеса, - выдохнул Серёга и сделал шаг снова. Коридор открылся. Он был прямой, тёмный и уходил вдаль, сколько хватало глаз. Слабый сероватый свет сочился откуда-то сверху, обе стены были увешаны зеркалами. Серёге это зрелище неприятно напомнило тот коридор, которым проходил Ранд Ал'тор в первой книге - разве что звука капающей воды не было.
   Коридор был тих, будто склеп - и словно манил в свои недра. Криво перекрестясь да призвав Варду Элберет, Серёга решительно шагнул на пол из красно-зелёных клеток, и...
   Мир завертелся. Потеряв равновесие, Серёга - Ястребиное Крыло оперся рукою о ближайшее зеркало. Рука вошла в него, как во ртуть, поверхность заколебалась, пол взбрыкнул из-под ног и Сергей Денисович упал в зеркальные глубины.

"На черный день - усталый танец пьяных глаз, дырявых рук
Второй упал, четвертый сел, восьмого вывели на круг.
На провода из-под колес, да на три буквы из-под асфальта
В тихий омут буйной головой.
Холодный пот. Расходятся круги." (150)

   - донеслось откуда-то, возможно - изнутри головы. Серёга оказался словно в неком желе, странным образом переходящим в яркий солнечный день, в коем он узрил себя самого - лет на пятнадцать младше. А рядом была Маха.
   Они сидели рука об руку, мило болтая о чём-то приятном, как вдруг стоящий у ларька человек пошатнулся и упал.
   - Ой, чего это с ним? - всполошилась Маха.
   - А что, не видно - пьян в дрободан!
   - Может, подойдём?
   - А зачем? Глянь, он в тенёчек сверзился, отдыхает. Пошто мужику кайф ломать?
    Тем временем Серёгино чутьё кричало о совсем ином... но камни, на которые присели они, были такие тёплые, а Махина рука - столь нежна, что ни за какие блага и горести мира Серёга не пожелал бы прекратить очарование.
   И лишь когда, не меньше как получасом спустя, мужик мелко затрясся и из ушей его хлынула кровь, они вызвали "скорую". Которая, приехав, лишь констатировала смерть...

"Железный конь, защитный цвет, резные гусеницы в ряд.
Аттракцион для новичков - по кругу лошади летят.
А заводной калейдоскоп гремит кривыми зеркалами.
Колесо вращается быстрей,
Под звуки марша головы долой."

   Этот эпизод своей жизни он очень не любил вспоминать. Теперь пришлось - ибо Серёга вновь пережил его воочию.
   Он почти не знал этого парнишку с выбеленным перикисью, набриолиненым "хаером". Знал лишь то, что парнишка этот обретается где-то по соседству, да то, что он - гей.
   Эти парни... они не были местными, на своём районе Серёга знал в лицо каждого гопника. Они были явно из "понаехавших скинов", припёршихся по своим скинячим делам. Местные гопы предпочитали "быковать" на них разве что по пьяни, Серёга порой, под настроение, гонял...
   На этот раз они взялись за парнишку - гея. Били страшно, лицом об асфальт. А Серёга... он прошёл мимо. Не сдрейфил - с палкою в руке он мог разогнать их во все восемь сторон света. Просто... вокруг было слишком много народу - а Серёга не хотел, что бы молва причислила его к "секс-меньшинствам".
   ...Тот парень повесился, едва выйдя из больницы. А неделю спустя Серёга поймал и отметелил в кровь какого-то совсем "левого" скина, к той залётной кампании не имевшего ни малейшего отношения.
   И лишь год спустя узнав, что до паралича повредил парню позвоночник и его, Серёгу, искала "ментура". Искала - да не нашла: Серега был в "бандане", октябрьские ночи темны, а "скин" оказался единственным сыном одинокой и нищей матери, коей нечего было дать "ментам" за продолжение поисков...

"Поела моль цветную шаль. На картах тройка и семерка.
А бык, хвостом сгоняя мух, с тяжелым сердцем лезет в горку.
Кубов бильярдные шары от столкновенья раскатились
Пополам, по обе стороны,
Да по углам просторов и широт."

Они вновь были на "Тармон-Гайдоне", на общем сборе перед игрой. И какая-то махонькая девчушка слёзно умоляет мастеров взять её Порубежчиком: хоть в Арафел, хоть в Салдею.
   В доказательство серьёзности намерений она подкинула над собою пригоршню шишек - и всех их сбила мечом, но мастера были непреклонны: никакого "кросспола", мальчики - налево, девочки - направо.
   Из всех ключевых игроков за "героя - арафельца с колокольцами в волосах" выступили лишь Ишамаэль да Петька - Мэт. А прочие, включая Серёгу, промолчали, и девушка в слезах бежала прямо через лес, к далёкой станции.
   После того инцидента Ишамаэль лишь пробурчал, что уж теперь в лепёшку разобьётся - а победу Тёмному добудет - и вместе с Мэтом устремился в лес на поиски беглянки.
   А вот Мэт после тщетной погони устроил целое шоу: разжился в Майене бальным платьем с буклями - и ну в таком виде гулять через лагерь Белоплащников. А когда его попытались окоротить - вполне "по жизни" засадил самому крикливому рукоятью Ашандарея в пузо.
   Проделка сошла ему с рук - и немудрено: ключевой игрок, ничего не попишешь. Правда, потом, уже "по игре", он отличился вторично: раздобыв в Тирской Твердыне Тер'ангриал, дающим возможность не-направляющему гваздать Силой, он учинил Белоплащникам форменное побоище: они да некоторые Айз Седай больше всех орали против "кросспола".
   И почему-то сразу после той резни полный состав Чад Света направился не в Мертвятник, а... в сортир. И засели они там столь надолго, что "голос Тёмного" устал посылать на них Драгкаров - дабы те бомбардировали Чад призывами отринуть "медвежью болезнь" и "вернуться в Узор".
   Вот тогда-то он, Серёга, и оказался среди Белоплащников, и не кем-нибудь, а Капитан-командором, во главе десятка спешно переодетых Аильцев.
   А про Мэта в Белой Башне стали шептаться: мол, в тот день он Направлял "по-жизни". Тогда Серёга в то не верил, а вот теперь - пожалуй, да...

"А за осколками витрин - обрывки праздничных нарядов,
А под полозьями саней - живая плоть чужих раскладов.
А за прилавком попугай из шапки достает билеты
На трамвай до ближнего моста,
На вертолет без окон и дверей.
В тихий омут буйной головой,
Колесо вращается быстрей."

   ...надрывался голос в голове
   И при этих словах Серёга узрил место, где никогда прежде не был: то ли гараж, то ли чья-то квартира, захаращенная "по самое немогу".
   Девчушка с игры лежала там: то ли на матрасе, то ли на авточехле, глаза её были затуманены, как то бывает при жестокой обкурке, а в руке белел шприц.
   И тут же чувство близкой смерти окатило Серёгу - в точности как тогда, когда вешался Васька Свешников.
   - Брось шприц, там - погибель! - во всю мочь заорал Серёга.
   - Погибель не там, а здесь! - прогрохотал в Серёгиной голове незнакомый голос. И влед за голосом этим пол под ногами Сергея Денисовича стал проседать, увлекая того в земные недра.

[Джулин Моерад]

*****
   ...Здесь было сухо, как в пустыне, и пыльно, словно в старом шкафу. А ещё - здесь не было ни неба, ни стен: лишь паутина - колоссальные паутинные тенёта. Однажды Серёга - Ястребиное крыло уже видел такое: в далёком детстве, меж старых рам окна в кладовой. Тогда за пыльным стеклом взору его открылся целый мир - страшнее всех страшных сказок на свете: бездна серых полотнищ, которые непостижимым образом затягивали взгляд - туда, где на тонких нитях висели мухи: пустые шкурки некогда живых весёлых козявок, заживо высосанные притаившимся в тёмной воронке пауком.
   Они висели на тонких нитях: все как одна - крылатыми спинками вниз, и лапки сложены у груди - словно в невыразимой тоске по навеки потерянному солнцу, словно в предсмертной мольбе к предавшему их небу.
   В тот день Серёга впервые в жизни познал настоящий страх. И - настоящий крик, что рождается лишь от запредельного ужаса. В тот день он переполошил весь дом и кричал, рыдая, до тех пор, пока отец не распахнул кошмарную раму настеж. И в тот же миг наваждение исчезло: паутина стала просто паутиной, мухи - просто мухами, а паук - обычным мелким гадом, за которым и бежать-то влом.
   Но здесь старый кошмар вернулся - и обступил Серёгу, простершись от пыльной тверди до незримых небес. Ступая по щиколодку в пыли, раздвигая серые тенёта, давя рвущийся из груди крик, Сергей Денисович старался не глядеть по сторонам, боясь увидеть... увидеть...
   ...Они висели на тонких нитях: все как один - спинками вниз: мужчины, женщины, дети: многие - искалечены, некоторые - сожжены в уголья, и руки сложены на груди - словно в невыразимой тоске по навеки потерянному солнцу, словно в предсмертной мольбе к предавшему их небу.
   Серёга закричал - и крик его, едва покинув грудь, тотчас затерялся в пыли. Тогда он побежал, разрывая плетения, натыкаясь на сухие, шуршащие от прикосновения тела, выбиваясь из сил и теряя разум. Он вновь осознал себя лишь тогда, когда вдали обозначилось нечто привычное, нечто из этого мира: круг мрака, испещренного искрами звёзд. Из последних сил Серёга бросился ему навстречу.
   И разом оказался в проёме арки, огромной, как Млечный Путь... нет, не арки - титанической трубы. Позади Серёги всё тонуло в кромешней тьме, впереди сияли россыпи светил, а над головою, рассыпаясь искрящимся прахом, летели звёзды, словно арка засасывала их, как исполинский пылесос.
   А на краю трубы стояла фигура: высокая и стройная, в тёмном плаще, что развевался у неё за спиною, несмотря на мёртвую тишь: будто его трепал некий иной, нездешний ветер - тот, что бросает в жерло трубы полчища звёзд.
   А ещё стоящий пел: нечто невыразимо тягучее и тоскливое. Серёга не разбирал слов и лишь неким нутряным чутьём знал: это хорошо. Потому, что стоит их разобрать - и жизнь угаснет от такого отчаяния, какого человек и измыслить не может!
   Фигура обернулась - и Серёга тотчас оказался подле стоящего. И тут же узнал его. И почему-то - не испугался...
   - Здравствуй, странник! - молвил Шайи'тан, кривя тонкие губы в улыбке.
   - Здравствуй, Тёмный! - ответил Серёга - Ястребиное крыло, лишь потом осознав, кому он пожелал здравия.
   В ответ Шайи'тан протянул Сргею Денисовичу руку. "Эту руку не жми даже в самом красивом сне!" - прокричали в Серёгиной голове строки давно позабытой песни. Но рука пожала руку сама собой.
   В тот миг Серёга похолодел от страха, ожидая, что рука Тёмного окажется холодной и влажной, как пиявка. Но она оказалась твёрдой и горячей, будто накалённый в костре камень. А ещё Серёга не мог оторвать глаз от Шайи'танова лица: зачитанная до дыр книга лгала - лик тот вовсе не был гладким. На месте глаз на сером лице Тёмного чернели глубокие провалы, от которых невозможно было оторвать взор в попытке узнать, заглянуть, догадаться: а что там, на дне этих зениц?
   - Присаживайся! - сказал Шай'итан, и сам сел на краешек трубы, свесив ноги в галактическую бездну. - Я давно ищу беседы с тобой.
   - О чём? - прошептал Серёга.
   - О том, что ты сам жаждешь спросить - да некого.
   Серёга присел рядом, и от бездонной глуби под ногою у него едва не закружилась голова. Но в следующий миг явилась мысль: лучше упасть туда, в провал меж светил без конца и края, чем возвращаться назад сквозь паутинные тенёта.
   - Это место... что я проходил: зачем оно тебе? - спросил Серёга Тёмного.
   - А кто сказал, что оно - моё? - удивлённо переспросил Шай'итан.
   - Не твоё? А - чьё же?
   - Ваше, мой друг. Далеко-далеко отсюда месту этому придумали имя: "Наир" - "то, чему отказано быть". (151) В иных местах у него есть другие имена, либо, как у вас - оно вовсе безымянно, но, вопреки всяческим сказкам - даже безымянное место не перестаёт от того существовать.
   - Кто... в нём?
   - Вы. То, чему вы отказали в бытии. Люди: казнённые и забытые; просто - брошенные сородичами наедине со смертью; те, чья погибель признана справедливой, хоть это и не так; те, кто, изгнанный и проклятый ближними, наложил на себя руки - и те, кто изгонял и проклинал; ваши мечты: те, которые вы разбили, дабы соответствовать тому-сему, мечты, разбитые вами друг у друга, ваше отторгнутое детство, порушенная дружба, разбитые надежды, растоптанная любовь...
   О, там много чего есть: последние мысли сжигаемых заживо, последние мысли тех, кто умер от холода под беспощадным небом, забит у всех на виду, расстрелян за несовершённые злодейства, умер в каменных пещерах, покинутый товарищами, прыгнул из окна, не снеся травли... Конечное отчаяние, обращённое в бесконечную ненависть - вот что там!
   - Коридор и песня... они были об этом?
   - Нет. То - всего лишь уловка Ишамаэля: кто бы не зашёл к тем зеркалам - ему будет явленно то и именно то, чего он обоснованно стыдится: дабы у него раскрылся разум до самых, неосознаваемых самим человеком, глубин - и ловушка прочтёт: что в нём.
   Но я посчитал эту затею зряшной - и пригласил тебя к себе.
   - Зачем?
   - Затем, что ты нужен мне, а тебе - я. Ты догадывался, всегда догадывался о не-бытии Наира - и я подтвердил твои мысли. Теперь ты знаешь: место твоего кошмара - реально, и до него откуда бы то ни было - всего четыре шага.
   - Говорят, Создатель обещал воскресить их всех: я уж не знаю, как, - почему-то сказал Серёга.
   - Ты веришь в это?
   - Нет. Но не потому, что се - невозможно. А потому, что слишком много грязи сопровождает рассказы о Создателе... Если верить хотя бы десятой части - он только и мечтает упрятать кого в пекло на вечные времена. Пролив при этом слезинку: ах, как трогательно! А его мелочные требования к человеку?
   - Ты сам знаешь - их придумали люди...
   - А толку мне с того знания? От имени Создателя и именем его совершалась самая ядрёная, самая беспощадная мерзость, какую лишь можно сыскать на Земле! Даже "возрождение" - и то круто замешено на его имени и воле! А он-то никогда-никогда не пытался опровергать мерзавцев!
   - Уже интереснее... - протянул Тёмный. - Дальше, пожалуйста.
   - А что - дальше? - сплюнул в межзвёздный простор Серёга. Он сотворил человека, каким он есть - и тут же попрекает за это: Ева, мол, яблочко схарчила. Он распрекрасно знал о всяких там Каинах: ладно - его тормозить неспортивно: свобода воли... а Авеля предупредить - слабО? Содом и Гоморра... положим, поджарил он их правильно: насиловать гостей - последнее дело, но где он был потом, когда история та стала аргументом против геев, коих он, про между прочим, тоже сам сварганил, и, видать - к месту: вона сколько средь них талантов всяких, а вреда - ноль: уж нежданных-то детей те в колодцах не топили...
   Далее... а далее - вообще трэш и угар! Крестовые походы, Варфоломеевская ночь, инквизиция испанская, инквизиция германская, инквизиция кальвинистская, ах, простите - она иначе называлась... И всегда, ВСЕГДА обе стороны - правы и обе - воззывают к Создателю! Даже Сталина: упыря, атеиста и разрушителя той самой "веры", "возрожденцы" любили - в частности, за то, что он во время войны, зассав с переляку, церкви пооткрывал!
   Я уж молчу о самих "возрожденцах"! Погромщики, норовящие в штаны залезть: а куда ты совал окаянный отросток? В писю, в жопу или - в рот? И сколько сперматозоидов не по адресу изверг: ану гони разнарядку! Так: гондон - низзя, аборт - низзя, а вот трахаться - зя, для умножения рядов народа-богоносца! Богоносца, бля!
   Интересно, ту, первую ракету, что ради ядерного шантажа по заштатному городишке зафигачили - тоже святою водою кропили? А ведь - кропили! Интересно, с какими словами? "Спаси и сохрани", да?
   Серёга замолчал, тяжело дыша. Молчал и Тёмный.
   - А я тебе - по што? - наконец спросил Серёга.
   - Нравишься! - улыбнулся Шай'итан. - А ещё - ты к делу пригоден. У тебя талант особенный есть, сродни тому, что пышно расцвёл у Дракона Возрождённого. Называется - Проводник. То удивительное место, где ты бывал, не покидая сей мир, есть изнанка Узора - плетение самого Создателя - и ты способен воздействовать на него. Направлять - но не так, как то делают Айз Седай, творя новое, а - изменять созданное. Здесь, перед кончиною мира, народилось много подобных тебе, но ты, сверх того - наделил себя множеством душевных качеств, как оттачивающих этот дар, так и - привлекательных для меня.
   - Почему кончился мир? - спросил Серёга.
   - Ответ - у тебя за спиной. Наир. Он - перевесил.
   Говоря о Создателе, ты прав и не прав одновременно. Его... политика - дать вам власть исправить всё самим. Сперва - в этом мире и времени, а после... воскрешение мёртвых - не его, а ваше дело. Вполне себе техническое и не столь уж отдалённое, особенно - если сравнивать с предыдущими земными эпохами. Для себя Создатель оставил лишь восстановление духа, и не из смерти - из горя.
   Однако его благие намерения содеяли ад: нашлись места, которые исказились сверх всякого разумения. Выправить их было решительно невозможно; убить - значит: отречься от собственной благости, а сами они подыхать не спешили.
   Так возник новый закон: если мир накапливает слишком много Наира, он - рассоздаётся, будучи разорван тем, что в Наире есть. Это, если хочешь, "смерть вторая", после которой, хоть и через огромные гребеня, также возможна жизнь. По крайней мере, Создатель это обещал...
   Но я решил иначе: миры, переполненные Наиром, падают в мою ладонь - и я даю им жизнь новую. Каждому - своё: сообразно не только заслугам, но и мечтам.
   Тёмный замолчал. Молчал и Серёга. Ему хотелось спрсить, кто есть сам Тёмный - но он не решался. Ведь се - не проверишь, а раз так - любая ложь сойдёт за правду.
   - Что я должен делать... по твоему мнению?
   - Как всегда - жить дальше, - ухмыльнулся Шайи'тан. - Наш разговор - первый, но не последний. Ведь ты не в обиде на меня за то, что, зазвав тебя в гости, я не разжился чаем?
   - Да нет, интересно было...
   - Тогда - до встречи! Она состоится вскоре, потому, что ты нужен мне, а я - тебе. В отличие от множества тех, кто встречался, встречается, и ещё встретится на твоём пути. Потому, что лишь у меня - ответы: те, что жаждешь ты. Потому, что лишь под моей рукою тебя уже ждёт мир, где все мечты исполнимы. Любые! Полной горстью! А моя рука не иссякает никогда! Кстати - покажи свою находку.
   Словно заранее зная, что имеется в виду, Серёга протянул Тёмному отвёртку. Тот взял её и повертел в руках.
   - Забавная вещица нашла тебя, - ухмыльнулся он. - И - не без моей помощи. Сила внутри силы, сосуд и магнит для силы, от меня исходящей... Держи её - ещё пригодится! Больше, чем ты себе можешь представить! И - очень скоро...
   Но сейчас тебя уже ищут - и негоже пугать гостей своим безвестным отсутствием. И уж прости - память о беседе нашей я до времени удержу: Тёмный простёр руку у Серёги над головой. И Серёга на некий миг заглянул Шай'итану в глаза. Там, в глубине глазниц, они горели, как разбитые звёзды, и запредельная ярость с запредельным сраданием пополам истекали из них.
   А в следующий миг Серёга оказался на полу Снежаниной комнаты, сидя лицом к стене, а бок его за пазухой жгла накалившаяся неведомо от чего, отвёртка.

[Джулин Моерад]

*****
   - Эй, есть кто? - голос донёсся откуда-то снаружи - и чудовищная карусель захлебнулась, оставив Серёгу сидеть на полу, уткнувшись заплаканным лицом в угол ниже клочка обоев.
   - Фродо, ты? - неуклюже поднялся он, распахивая обьятия. - Как ты здесь очутилась?
   - На зов шла, - ухмыльнулась Надя.
   - А... если серьёзно?
   - Прибёгла к тебе домой, постучала, обнаружила, что дверь не заперта, зашла: тебя нет, гляжу - а с балкона на балкон - верёвка. Решила прогуляться.
   - И нашла меня. Ха, ты не представляешь, что здесь со мною было!
   - Рада послушать, - серьёзно ответила она. - А то я тебя тут, наверно, с пол-часа ищу. Ты откуда вывалился?
   - Из коридора.
   - Какого? Я только что из него.
   - Из другого, вон там! - Серёга указал на угол. - Если правильно стать - открывается.
   - Что, к Ба'альзамону в гости ходил, как Ранд?
   - Почти! - и Серёга вкратце поведал свою историю.
   - Заглянем, что ли? - предложила Надька.
   - Спасибо, сыт по горло!
   - Ну а я, пожалуй, схожу.
   - Зачем это тебе? Нет никакого коридора, и Тёмного - нету, обман один, глюк наведённый!
   - Может, и глюк... - протянула Надька. - Как ставать надо?
   Серёга показал - но коридор не открылся, как они ни ходили и не крутили головами.
   - Закрыли, сволочи! - процедила сквозь зубы Надька.
   - Похоже на то... слухай, а нахрена он тебе? Пакостная ведь штука - мозги выворачивает, самые больные мгновения жизни со стороны глядишь, после - хоть в петлю лезь, я без тебя бы точно с балкона сиганул. Нахрена?
   - А вдруг с Ним повстречаюсь, - серьёзно сказала Надька.
   - С кем? С Тёмным, что ли?
   - Именно! Жизнь достала, понимаешь, а так - хоть разнообразие... Кстати, шла-то я к тебе не на свидание, а по делу. Ты - инженер, правда? Работёнка имеется!

*****
   - Прости, Ни'блис, и пощади, если найдёшь нужным: твоему правосудию отдаюсь, ничего не тая! - Саммаэль церемонно стал на одно колено на клетчатом полу под венерианским небом.
   - Что произошло, Тэл Джанин? - Ишамаэль поднялся под купол, пройдя сквозь пол.
   - Мой поединок с Демандредом... клянусь, я не хотел его убивать, но труба... там, на заводе - слишком много развалин... она рухнула - и погребла его!
   - Полагаю, лгать тебе незачем, - просто сказал Ишамаэль. - Однако, ввиду чрезвычайности дела - стОит собрать здесь всех Избранных - и ты изложишь им обстоятельства произошедшего. А пока - встань с колена!
   Получасом спустя Избранные были в сборе.
   - Сообщаю: вчера один из наших собратьев именем Барид Бел Медар трагически погиб во время поединка, - мрачно начал Ишамаэль. - Сейчас Тэл Джанин Аэллинсар расскажет нам, как это было.
   - Мы сошлись в поединке на закате в старой части химической фабрики, - начал Саммаэль. - Полагаю, перечень всех Плетений, что применили мы друг против друга, излишен. Скажу лишь, что среди них не было запрещённых на дуэли, и ни один из нас не успел повредить другому - в том я ссылаюсь на секундантов моей и противоположной стороны.
   - Так ли это? - спросил Тедронай.
   - Так! - ответили Равин и Балтамель.
   - Что было дальше?
   - Заводская труба. По-видимому, она не выдержала сотрясений.
   - Почему он не переместился?
   - Скорее всего, не углядел. Мы были заняты отражением Плетений друг друга.
   - Секундантам есть что дополнить?
   - Нет. Всё изложено верно.
   - Есть ли вопросы у Избранных?
   - Есть! - вперёд вышел Асмодиан. - Интересно, Великого Повелителя над полем битвы никто не заметил?
   - Шутка слегка не ко времени... - проронил Ишамаэль.
   - Протестую, Ни'блис! - откликнулась Грендаль. - В старину такие поединки проводились во имя Создателя - так что Жоар Аддам кругом прав!
   - Мы не обсуждаем сейчас факты вторжения внешних сил в Плетение, - хмыкнула Могидин.
   - А самое время! - наседала Грендаль. - Давно пора признать, что здесь мы в руке Повелителя - больше, чем где бы то ни было!
   - Что ты имеешь в виду? - устало спросила Ланфир.
   - Наше появление здесь, хотя бы! Как мне помнится: и тебе, и Месаане, и Агинору, и особенно - Ишамаэлю, всегда было любопытно: точно ли зримый мир исчерпывается Единой Силой? Ведь имено это ты, прежде всего, хотела выяснить в Коллам Даане?
   - СтОит ли обсуждать сейчас Эпоху Легенд, - проронил Равин.
   - А что - стОит? - пуще прежнего взвилась Грендаль. - Виновность Саммаэля? Но если мы верим ему и свидетелям - он виновен быть как раз не может! Но точно ли труба рухнула сама? Или... в том проявилась воля Повелителя? А может - ещё кого-то?
   - Создателя - ибо он всегда стоИт за правду? - хмыкнул Балтамель. - Представляешь, верю!
   - Не смешно! - парировала Грендаль.
   - Зато мне смешно, - ответил Ишамаэль. - Изыскания относительно Повелителя и Создателя мы продолжим в другой раз, а пока Тэл Джанин Аэллинсар, прозванный Саммаэлем - оправдан и свободен за отсутствием состава преступления! Ты подтверждаешь это, Бе'лал?
   - Истинно так, Ни'блис!
   - А раз так - все свободны!
   
*****
   - Эпоха Легенд, Эпоха Легенд, может, ты расскажешь, какова она была - Эпоха ваша? - спросила Снежана Равина, догнав того во Вратах, ведших на улицы разрушенного Рима.
   - С чего это ты спрашиваешь у меня? - удивился он. - Ишамаэль с Балтамелем разбираются в истории куда лучше.
   - Я заметила. Но меня интересует не история, а жизнь. Как там было?
   - Не авторитетного собеседника ты нашла, - проворчал Равин. - Положение, что я занимал в тогдашнем обществе, было не из лучших.
   - Из лучших! - запальчиво произнесла Снежана. - Ты находился снаружи, а не внутри, потому твои оценки менее предвзяты. К тому же, копируя чужие творения, ты не мог не читать и не смотреть хоть некоторые из них.
   Равин помолчал, оглядывая руины некогда величественных строений, и сказал:
   - Ладно, верю. Но сначала, что бы было понятно, мне всё ж придётся начать с истории. Нашу Эпоху назвали Эпохой Легенд лишь после Разлома, а прежде она именовалась Эпохой Мира, в отличие от прежней, Первой, что любили называть Эпохой Войн либо, если мягче - Эпохой Зари. Наша Эпоха длилась свыше восьми тысяч лет...
   - Так много!
   - Я ждал этого вопроса! - улыбнулся Равин. - И много - и мало. Эпохе Первой - тринадцать миллиардов лет, если считать от создания Вселенной, четыре с половиной миллиарда - если от рождения Земли, или полтора миллиона - от первого костра, зажжённого человеческой рукою. В неё поместилась вся история вроде вашей, но - слегка другая, о подробностях её добро пожаловать к Балтамелю, а мы пойдём дальше.
   Они прошли квартал, перешагивая через обломки лепнины и витражей. Под ногою у Суерлэйн хруснул череп.
   - Лет за двести до Эпохи Мира наш мир выглядел почти, как ваш - до войны, и маялся теми же проблемами. Однако в те дни жила супружеская чета Тамерлин, которые, впервые за известную историю, научились учить Направлять.
   Способные к Направлению были и раньше, но плохо понимали, что, собственно, делают, а для объяснения своих рукотворных чудес напридумывали кучу учений, как здесь принято выражаться, "эзотерического толка". Подобно здешней эзотерике, эти учения были полны богов, сил и воли Мироздания, но о природе Единой Силы рассуждали либо неверно, либо вообще отсекали этот вопрос, полагая таковую "сверхестественной", а следовательно - непознаваемой. Супруги Тамерлин применили к явлениям Силы научный подход - и получили ошеломляющие результаты.
   Равин ненадолго замолчал, оглядывая панораму площади. Когда-то отсюда был виден собор. Теперь - кратер...
   - Поначалу их школа старалась быть незаметной, прячась среди множества других, где Силу использовали лишь тогда, когда крепко повезёт, либо развивали иные Таланты: снохождение либо разговор со зверьми. На то были более чем веские причины: их мир пребывал в длительном кризисе: войны, катастрофы да религиозный фанатизм стали обыденным явлением - вот супруги Тамерлин и опасались, что их открытие тотчас попадёт в руки одной из противоборствующих групп. А когда Айз Седай - так они называли своих учеников, стало достаточно много - они сами пошли на всемирный переворот.
   - Ты здорово излагаешь! - сказала Снежка.
   - ...Школьный курс истории, - рассмеялся Равин. - В отличие от него стоит заметить, что Переходные Года были не столь безоблачны, как то пишут в учебниках. И не мудрено: охладить страсти, коими тогда кипел мир, было невозможно без насилия. А против насилия человеку свойственно сопротивляться. Впрочем, цель оправдала средства - по всей планете был установлен мир, разгреблены мусорные кучи, миллионы людей были накормлены, а ещё больше - Исцелены. И вскорости человечество решило, что долгожданное счастье таки-настигло его.
   - Судя по твоему ироническому тону, это было не так?
   - Ну что ты, поначалу так и было! Происходил головокружительный прогресс в областях, о самом существовании коих до открытия Тамерлин люди и не представляли - создание Нимов, например. Техника, впрочем, тоже не была забыта - большинство-то населения Направлять не умеет! Однако очень скоро все усилия стянулись на создание всё новых и новых Плетений и предметов Силы, хотя, как верно заметил Элан, "принцип взаимодействия" Силы и материи, равно как и сущность обеих оставались непонятны. А сами возможности Силы уводили в такую туманную даль, что человеческий разум вместить не способен, а иного - не делали.
   - Ты имеешь в виду компьютеры? - спросила Суерлэйн, поддевая ногою чей-то истлевший башмак.
   - Нет, что ты, их-то клепали в избытке... Я - об усилении самогО ума. С лёгкой руки Тедроная я наслушался о том немало, и если объяснять вкратце - дело выглядит так: незадолго до открытия Тамерлин велись работы по взаимодействию человека и машины. Позднее они были свёрнуты - стало просто не до того, а потом, когда о них вспомнили и Единая Сила давала на этом пути куда большие надежды, нежели прежние технологии, их тотчас же свернули снова. Было это ещё при внуках Тамерлин - и негласный запрет на эту сохранялся до конца, а знаешь, почему?
   - Конкуренции боялись со стороны сверхразумных, - хмыкнула Снежана.
   - А вот и нет! Конкуренция и так была - не все рождались Айз Седай. Боялись иного - вдруг утерять волю левой ноги!
   - А это - как?
   - Слишком рассудочными страшились стать, хотя, на мой взгляд - чушь это: мозги не мешают сердцу, взгляни хотя бы на нашего Ни'блиса. И ударились в другую крайность: вокруг "человека, какой он есть" едва ль не религия возникла! Тебя не удивляет, Суерлэйн, что, несмотря на все чудеса Силы, люди нашей Эпохи не торопились менять, скажем, внешность? Я имею в виду - радикально, Маска Зеркал - не в счёт. И это - одно из множества мелких отличий нашего "там" от этого "здесь" - и в пользу вашего! У вас до войны телесные модификации - вплоть до изменения пола, производились в количествах немалых. И это - несмотря на, мягко говоря, несовершенную техническую базу! Даже соблазн бессмертия не заставил этих олухов отказаться - и превзойти "естественную человеческую форму"!
   - Быть может, это бы лишило их способности Направлять?
   - А кто-то пробовал? - Равин в раздражении пнул ногою человеческий костяк. - И, кстати: мы-то как раз Направляем, будучи вечны. Единую Силу, заметь - не одну лишь Истинную!
   - На то есть воля Повелителя!
   - Только ли она? Однажды, перед Троллоковыми войнами, наш уважаемый Ни'блис, безвылазно торча в Такан'даре, от нечего делать сформулировал и доказал "Теорему об эквивалентности", согласно которой все возможности Саидин повторены в Саидар и Истинной Силе - соответственно. А это значит - бессмертие возможно даже без превращения нас в машины: сразу тремя способами, заметь! Но мы отвлеклись...
   Другое отличие - так сказать, "воинствующее ненасилие". Зависти да пакости у нас тоже хватало, а вот, скажем, выругаться - ни-ни! Хамить - нельзя, манипулировать - можно! Нравы Белой Башни из книги, что ты читала, вполне соответствуют тому, что было накануне Падения в Тень в высших слоях общества. А "низших", по большому счёту, и не было. Всех воспитывали в одних школах, и очень крепко воспитывали, надо сказать.
   Прости за каламбур, Суерлэйн, но главный недостаток Эпохи Мира - это мир любой ценой.
   - Знакомо... - скрипнула зубами Суерлэйн, обходя полуоплавленное распятие. - Любую пакость забыть, мёртвых предать, увечного бросить - лишь бы не было войны!
   - Положим, у нас всё было не так сурово, - ответил ей Равин. - Система правопорядка работала отменно, и насилие было искоренено путём... помещения злодея в мысли пострадавшего: записанные или - реконструированные. Лишь с немногими, вроде меня, сей номер не проходил: я мыслил иначе, нежели авторы, произведения которых копировал - и мне трудно было испытать их... бурные эмоций жадности, особенно если учесть, что я всегда оставлял ссылку на оригинал, - Равин усмехнулся.
   А вот относительно утрат, так сказать, моральных - ты совершенно права! Таковых у каждого было во множестве - и однажды их накопилась критическая масса. Именно поэтому многие и многие радостно приветствовали связь с Повелителем: постоянная неудовлетворённость грызёт посильней горя - и не на миг не даёт забыть о себе! Серьёзных претензий при этом, вроде, никаких - но это только хуже: люди даже выразить не могли - что их гложет!
   - Мне придётся прервать вашу милую прогулку с беседою ради сообщения, что было неуместно там, при суде над Саммаэлем, - сказал Элан Тедронай, отворяя Врата прямо возле идущих. - Твой сосед, - глаза Ишамаэля остановились на Суерлэйн, - доподлинно имеет талант Проводника. Я выяснил это вчера, при помощи Ловушки Снов. Но это ещё не всё: он умудрился из этой ловушки на время исчезнуть - бесследно и неведомо куда. На мой взгляд, рассмотрения достойна лишь одна, хотя и очень экзотическая версия - им заинтересовался сам Великий Повелитель!

[Джулин Моерад]

*****
   Парень понравился Серёге сразу, хотя такое бывало нечасто. Высокий, с роскошной гривой кудрявых чёрных волос, с высокими скулами и слегка раскосыми глазами, на пальце - перстень, в ухе - серьга, и даже джинсы, несомненно, пережившие войну, а то и "возрождение", смотрелись на нём едва ли не нарядно.
   - Инженер, да? Электронщик, да? Микросхемы паять умеешь?
   - Есть малёхо.
   - Забираю!
   Позади облегчённо вздохнула Надюха.
   - ...Значит, так: твоя задача - ремонтировать "материнки", винчестера и прочую компьютерную требуху, что раньше выбрасывали. Но "раньше" кончилось, усёк?
   - Усёк.
   - График свободный, в смысле: когда ночь напролёт, а когда сутки - твои, деньга - переменная, но "левака" будет много, а заодно - можно в буржуйскую Сеть лазить. Скорость, конечно - дерьмо, особенно в сравнении с "раньше", но и это теперь - круто. В общем: здесь - Анклав, как в "Фалауте"!
   Серёге сравнение с Анклавом крепко не понравилось, но он смолчал.
   ...Работа действительно оказалась не пыльной. Вадик - так звали парня, натащил в подвал мастерской едва ли не всё, что мог найти: были и осциллограф, и толковые паяльники, а главное - печь для разогрева плат, отчего сверхтяжёлый труд по выпаиванию микросхем становился лёгким и приятным. Сергей Денисович и не заметил, как пролетело десять дней, тем паче, что спать да помыться можно было здесь же, в мастерской. Сверх того, тут была рабочая "стиралка" да утюг - по нынешнему времени роскошь едва ли не царская. В общем: живи - не хочу!
   Одни лишь сны продолжали терзать Серёгу - неведомо, почему и за что. По большей части это были те самые обрывки неведомо-чьих кошмаров, на которые, помнится, жаловалась Маха: чёрные горы, люди с рогами, картины рассыпающихся пылью городов, тысячи и тысячи тел, висящих на нитях в некоем пыльном, ужасном месте.
   Однажды приснилась Маха, что, распахнув одеяло, спала в жарко натопленном помещении. Поодаль на матрасах дрыхли ещё какие-то люди, и никто из них не видел, что над Махою, нависнув чёрной тучей, склонился Ба'альзамон, касаясь её лба пламенем из очей.
   И через пол-мгновения на Серёгу обрушились Махины мысли: целый калейдоскоп, нет - облако страниц разорванной книги, вихрь из клочков бумаги - извечных вестников разрухи, горя и войны.
   В стремительном мельтешании он увидел тёмный зал с "Москвой - Кассиопеей" на экране.
   
"Скоро ночь укроет мир черной пеленой...
Помнишь, как погас экран: мы и зал пустой?
День прошедший – споры не о чём.
Сладкий сон, где мы с тобой вдвоем." (152)

   - донеслось откуда-то. Оглянувгись во сне, Серёга в великов удивлении обнаружил: пел Ба'альзамон, отчего пламя из глаз его слегка покачивалось.

"Я так долго ждал тебя, верил и мечтал...
Столько раз казалось мне – этот миг настал!
Но открывала полночь мне глаза:
Лунный взгляд пустой стрелой пронзал."

   - длилась песня. И Серёга воочию узрил давно позабытый эпизод своей недавно начавшейся, такой счастливой семейной жизни. Они с Махой после долгого, словно эпоха, игрового дня, лежат вдвоём в одноместной палатке, грея друг друга теплотою тел, и ведут беседу, как всегда в те волшебные дни: ни о чём и обо всём...
   - Знаешь, мне порой кажется, что я тоже... Напрвляю. Когда чего-то хочу: всей душою, без остатка, - шептала Маха после того, как Серёга впервые в жизни рассказал ей - и никому более, свою "тайну тайн" - повесть о месте, где колышущиеся стебли рисуют весь этот мир. - Да только толку от того нет, увы. Хочешь - не хочешь, а приходится возвращаться в реальный мир, где Единой Силе и прочим чудесам места нет.
   - Отчего же - нет, - удивился тогда Серёга. - Ты ж сама только что говорила: Направляешь, когда сильно хочешь. Ведь это не только на играх случается - вон у меня как раз со стеблЯми этими - "по игре" ни разу не было...
   - Может оно и так, - прошептала Маха. Да только... знаешь, в такое лишь на игре и верится: призвали Варду Элберет - и на тебе светляки на каждом кусте - откуда и взялись-то? А слажали, скосопиздились да продули Морготу - тут тебе и гроза: Манвэ, значит, гневается... А по-реалу - не так...
   - Само собою - не так! - запальчиво ответил Серёга. - На играх люди чуда ждут, и от того оно - заметнее. А в реале мы чудеса на везение списывать склонны - и не видим, меж тем, как чудес там и этам - одинаково!
   - Вот именно... - задумчиво произнесла Маха. - Никто не ждёт - и чудеса не получаются. А если и есть они - фиг заметишь, хрен поймёшь и орка с два чему научишься! Всеобщее соглашение, так его перетак!
   - А не плевать ли на то? - ответил Серёга. - За нас всё равно никто не Направит! И какая разница: ждёт того кто или нет? Вон, Луна - восходит себе, дофига мильярдов лет как - и нет ей дела: ждут ли её, и есть ли кому ждать.
   - Так то - Луна, а то - люди, - отвечала Маха. - Луна лишь от земного тяготения зависит, а оно - завсегда одно и то же. А вот с людьми - совсем другое. Люди зависят все - и ото всех. И - не только работою, учёбою да крышей над головой. Сами желания наши - не наши вовсе, а уж мечты - и подавно. Разве было бы то, где и в чём мы сейчас, если бы множество людей не увлеклось, подобно нам, Толкиеном, Джорданом, Мартином да Муркоком. Так бы и мечтали поодиночке...
   - Ты сама ответила на свой вопрос, сказал Серёга. - Всё равно бы мечтали.
   - А вот и нет! Иначе бы то было! И - раз в сто меньше. Потому, что одному - всего не придумать, и уж тем паче - не пережить...
   - Возможно. Да нет - точно: в единстве - сила, вот только... так тоже не бывает, что бы все, не сговариваясь, захотели чего-то одного. Всегда есть кто-то первый... первые - и они увлекают прочих за собой.
   - Увлекают лишь тогда, когда прочие уже хотят подобного - да только выразить не могут. А если наоборот - то рано или поздно первые эти захотят того же, к чему стремится большинство, либо - другие первые, лучше этих просёкшие, чего народу надо. Вот потому-то, Ястребиное Крыло, против всех и не попрёшь. Даже королям, даже богам такое не под силу: возглавить - можно, изменить - нет.
   "Боги мои, боги, а я-то ту ночь и позабыл! - ужаснулся Серёга. - А меж тем то, что ныне разлучило нас, уже тогда шептало... Да что - тогда, оно ведь и до нашей встречи, небось, имелося... Я, дурак, голову ломал: какая муха нынче Маху укусила? А оказалось: муха-то всегда при ней была...
   А песня, меж тем, звучала дальше.

"Я разбивал в осколки ложь ночей,
Я шел к тебе, Тебе, мечте своей!
Верил и мечтал, тебя я ждал.
Звездный свет – холодный свет нас не согревал..."

   - и в мелькающем калейдоскопе картин Серёга различал тысячи и тысячи мелочей, что, собственно, и составляют человеческую жизнь: работу, учёбу, игры, споры ночь напролёт, шёпот под утро, когда, устав что-либо обсуждать, они валились друг другу в объятия, сами объятия: то жаркие, то - нежные... Потом появился Яшка - Промакашка, за ним - Люба с Вовой, бытовухи стало больше, а мечты... не меньше, нет - только теперь они у них всё более различались. Серёга стремился к людям - таким, какими он помнил их, а не к таким, что становились они на его глазах: задёрганные неведомой, ни к работе ни к быту не относящейся хренью, боящиеся прослыть "нищебродами", со всегдашней "боевой стойкой", стОит лишь кому-нибудь затронуть растреклятый вопрос "личной жизни", и всё более "двигающиеся крышей" по религии да политике.
   А Маха... похоже, "новые люди" нравились ей едва ли не более "старых". И она с нарастающим остервенением тащила Серёгу туда и к тем, от кого его с души воротило. И лишь когда по их "бывшей общей" кампании понёсся, разметая пары, вихрь злоебучего блядства, крепко усиленный достопамятными "Одноклассниками" - Маха стала с Серёгою солидарна... Как теперь выяснилось - не в мыслях, а от страха: боялась, что Серёгу "уведёт" какая-нибудь блядь, словно дурного баранА на верёвочке. А в душе у её проростало и стремительно крепло раздражение: на всё - и сразу.
   Что-то изменилось - и Серёга с удивлением увидал: глаза Ба'альзамона почти погасли. Теперь пламя плескалось в них совсем чуть-чуть, будто огонёк над золою. Порой с них срывались искры - и падали вниз, теряясь у Махи в волосах, словно слёзы. Но песня упрямо продолжала звучать:

"Меркнет день, и все же ночь пишет свой портрет...
Глаз твоих в кромешной тьме мне не виден свет...
Я один, печаль свою храню,
Растворяет ночь мечту мою..."

   - и Серёга, к ужасу своему, вновь пережил ту их последнюю общую ночь - в подвале у Старицы. Только теперь он видел происходящее глазами Махи: наконец-то ей встретился тот, рядом с которым можно забыть о куче повседневных мелочей, перестать бояться грозных "их", "тех", и "всех", так хорошо знакомых старшему поколению: которые всегда правы, потому, что они - и есть правда, вольная давать и забирать у человека то, что он заслужил, то бишь - всё подчистую. Потому, что тебя-то и нету, ты - фикция, винтик, муравей - даже не часть, а - сосуд для частицы целого: разве мы спрашиваем у бутылки - нравится ли ей то, что в неё наливают?
   А ещё - Маха была вне себя от радости: наконец-то забыть, выбросить, растоптать то, что всю жизнь соблазняло её дорОгою за окоём, вдаль от тесной этой земли, что бы потом, разведав путь, вернуться и взять этот большой мир с собою... Только здесь, лишь здесь и сейчас, а всё прочее - обратно: хоть Создателю в лицо, хоть Тёмному в Бездну Рока! От того-то и взбесилась она сверх всякого разумения, услыхав речи Старицы: о мечте, позволяющей избежать...
   ...Что-то случилось вновь: и вскинув во сне голову, Серёга увидал, что Ба'альзамон тоже стоИт в полный рост, и очи его пылают, что два вихря пламени. Серёга заглянул в них - рухнул в огненное коловращение.
   Так уже было: однажды в том самом тайном месте, исполненном стеблей, Серёга попытался достигнуть Звезды, так сказать, непосредственно, в надежде узнать, что внутри неё, а то и за нею... Затея едва не стоила ему, наверно, жизни, и речь здесь не о теле... Там, внизу, Звезда выглядела не как светило непередаваемой красоты, а как туннель пламени, пройти который до конца нет никакой возможности, потому, что всякий намёк на нити там кончается: она – их источник, но сама не создана ими.
   Здесь было то же самое. Почти... Пол-мига, падая в глаза Ба'альзамона, он натолкнуля на преграду. Это была необъятная чёрная сфера: и он уже видел её - на тёмной дороге к колючей стене. "Имя внутри имени" - пронеслось у его в голове.
   В следующий миг сфера подёрнулась рябью, как ртутное зеркало, и из неё проступил лик: серый и гладкий, с глубоченными провалами глазниц. Лик улыбнулся ему - и Серёге вдруг нестерпимо захотелось заглянуть глазницам на дно, дабы узрить - какие там очи? Он, кажется даже успел что-то увидеть, но закричал от ужаса -и  проснулся.

*****
   ...Ну, это, по крайней мере, можно объяснить, учитывая удивительных соседей и его, Серёги, о Махе беспокойство. А откуда, скажите на милость, вот такой сон?
   ...Он вновь оказался в прошлом: в собственном прошлом, а не чьём-то другом, правда, в не-разбери-каком его моменте.
   Он сидел на неведомо-чьей кухне: в меру неприбранной и захаращеной всяческим "хенд-мэйдом", как то всегда бывает на кухнях ролевиков, а вокруг бушевал старый, как ролевое движение, спор: имеют ли орки душу?
   Кто-то, кажется, Севка-Тролль, с жаром доказывал, что любой разумный, сколь бы ни искажён он ни был, без души не могёт. Какие-то девчата категорично отвечали ему: мол, орки - всего лишь говорчщие звери. А Петька-Мэт, когда страсти слегка улеглись, авторитетно заявил, что всё это туфта, ибо: человек ли, зверь ли - если болтает - значит, душа в наличии.
   У самого Серёги было особое мнение, сугубо практического толка: орки с троллями - это те же гопЫ, и если у них нет души - то и у гопников - тоже. Однажды он высказал эти соображения вслух - и нарвался на лютый ор убийственно-серьёзных особ, тотчас же определивших Серёгу "в фашисты".
   На этот раз он решил высказаться снова, краем сознания понимая: се есть сон, а во сне всё можно. Серёга даже успел набрать в лёгкие воздуха, когда картина сменилась.
   ...Теперь он со стороны наблюдал, как здоровенный мужик с каким-то кабаньим лицом и в волохатой, не по погоде, шапке, трясёт за грудки грязного полупьяного парня. Мужика Серёга видел впервые, а вот парня - нет. Кажись, он тоже работал на вагоноремонтном, на соседнем участке.
   - Где она? - едва ли не рычал мужик в лицо парню.
   - Да говорю ж тебе - сбёгла! Рейдера прогнали.
   - А они - где?
   - А тебе пошто? На "принудилку" не терпится?
   - Ты у меня попОй... - протянул мужик. - Колись - а то порешу!
   - Хрен ты себе порешишь, Иванко - дурень! - парень сплюнул сквозь зубы. - У меня кореша средь рейдеров имеются - мигом заграбастают!
   - А мне пофиг! - гарнул мужик. - И тебе будет - посмертно.
  Будто пустой куль, он легко оторвал парня от земли и несколько раз коротко и страшно приложил того об стену, после чего заломил руку так, что раздался треск.
   - Веди и помни: лишь то, что ты мне нужен, стоИт меж смертью и тобой!
   ...Картина сменилась. Теперь Серёга парИл под потолком какой-то грязной комнаты, где обреталось дохрена мужчин, что толпились вокруг плотно уставленного снедью стола.
   - Это не я, это он!!! - раздался истошный вопль со стороны двери и вслед за воплем в комнату ввалился давнишний мужик в сопровождении грязного парня.
   - Где Марья? - прямо с порога прорычал мужик.
   - Кто-кто? - пяным голосом поинтересовался один из гостей.
   - Жена моя! С Калинина, 12!
   - А нам откуда знать? И ты, того, не ори, знай, куда занесло!
   - Плевать, куда! Вы её выселяли!
   - Ишь ты, спохватился! Как бабло башлять - вас не дождёшься, а как выселяли...
   - Нету у нас её! - хохотнул другой гость. - Такой - не ебали.
   - На "принудилку" иди! - встрял третий. - Там тебе и жена, и сват, и брат...
   - Ага, семья во всей красе! - захохотали уже несколько.
   - Ячейка общества... - подхватили другие.
   - Блядей и нищебродов! - подытожили третьи.
   - Вали отсель! - прикрикнул на вошедшего дюжий мужик с лошадиной харей. - Мы не всегда такие добрые...
   - Я - тоже. - глухо сказал вошедший.
   - Че-е-го!? Ану повтори!
   - Мрази - не повторяю!
   - Да ты сбрендил! К стенке, падло! - один из "гостей" выхватил пистолет и наставил на вошедшего в упор.
   Вошедший сделал неуловимое движение - и пистолет, выстрелив прямо в пузо "лошадиноголового", поменял хозяина... вместе с рукою. И со следующего мига время почти остановилось.
   Безрукий продолжал стоять, точно столб, и из предплечья его неправдоподобно медлено капала кровь. Ещё один "гость" завис в полёте над столом, пока вошедший хватал и метал с него ножи да вилки, отчего глаза прочих гостей проросли стальными цветами. Кто-то начал стрелять - и попадал в своих, кто-то устремился к окну, оставив в руках вошедшего ногу, и тот принялся пользовать её, как дубину. Секунд за десять всё было кончено.
   - Ну, чего стал - вали! - обратился вошедший к грязному парню. - Тебя я жрать не намерен, не то, что их: мужик впился зубами в оторванную руку. В горячке боя он потерял нелепую шапку, и без неё Серёгиному взору предстали рога: пока - небольшие, но уже - острые.
   ...Картина сменилась. Теперь Серёга лицезрил какую-то "заброску", из тех, где не осталось не только окон, но даже перекрытий. Давнишний визитёр был здесь - и он был троллоком, в точности, как тех рисовали иллюстраторы "Колеса времени": здоровенный, шетинистый, со свиным рылом на лице да рожищами по обе стороны головы.
   Подле него над костром было подвешено старое ведро, а в нём кипело какое-то варево. По другую сторону очага лежала оторванная рука с ошмётками рукава на ней, а на рукаве, слегка запачканная кровью, красовалась эмблема самой известной в городе коллекторной компании.
   Но троллок смотрел не на них, а на нечто маленькое, что целиком закрывала его ладонь. А из обильно поросшею щетиной груди доносились звуки - Серёга не сразу понял, что троллок поёт.

"...А ти, мила, скажи в отвіт:
Дивись, яка чудова ніч.
Весна іде, красу несе,
А в тій красі радіє все,
Весна іде, красу несе,
А в тій красі радіє все!"

   Серёга даже не удивился, что троллок поёт по-украински: здесь, на юго-западе, он успел изучить "мову" по крайней мере - настолько, что бы понимать собеседника. Да и песню эту он слыхал не впервые. Потрясало другое - пел троллок! И пел о любви.

"Мамо моя, прийшла пора,
А я весела, молода.
Я жити хочу, я люблю,
Мамо, не лай дочку свою."

   - продолжал меж тем сидящий у огня. Рука его слегка повернулась навстречу Серёгиному взгляду - и тот, наконец, узрил, что держал монстр столь осторожно и нежно.
   Ошибки быть не могло: перед ним было старое фото, а на нём, во всём блеске юной красы являла себя Тимофейко Марья - бывшая жена Виктора Олегыча.
   - ...Я жити хочу, я люблю! - повторил троллок, воздев рыло к пролому в потолке, сквозь который виднелось чёрное, беззвёздное небо. И слёзы покатились по щетине его щёк.

[Джулин Моерад]

*****
   ...В величайшем волнении Агинор вышел на терассу, когда-то бывшею огромным балконом. И взволновало его не то, что только что он наблюдал чужой сон, коим, меж тем, был сочетан из нескольких ясновидческих актов. Почему-то он не мог успокоится после лицезрения последней картины: с фото и песней.
   Вообще-то ему такое видалось не впервой: те троллоки, что были превращены, а не рождены ими, нередко вспоминали своё человеческое житьё. И порой искали тех, с кем были знакомы, так сказать, "при жизни". Правда, чаще всего поиски те имели целью сведение личных счетов, либо, изредка - нечто вроде страстного томления, густо замешанного на ревности, что плохо кончалось и для предмета вожделенья, и для тех, кто оказывался рядом. Но то и это всегда было грубо. Грубо, свирепо и прямолинейно, как желание жрать всё, что в пасть пролазит. А здесь... его троллок испытывает... любовь, тоску, желание отыскать, обнять родную душу?
   Это было ново... Да что там - ново: то было куда удивительней, чем рождение у троллоков Мурдраала! Надо бы найти этого героя - наконец-то он, Ишар Моррад Чуайн, вновь обнаружил нечто неведомое! Так почему же хочется не лететь навстречу открытию, а слушать ту немудрёную песню снова и снова?
   Агинор огляделся. Он стоял на обширной террасе, образовавшейся после того, как ударная волна ядерного взрыва срезала у небоскрёба верхушку. Здесь, среди бетонных зубов стропил, он оборудовал себе жилище: жилище с видом на смерть: тот хаос из камней, железа, стекла и костей, в коий обратилась столица, откуда пошло начало конца.
   Здесь, на вершине башни, уцелевшей благодаря капризу интерференции волн, разумеется, не жил никто, кроме него - Ишара Чуайна. Как и во всём городе: после ноябрьской катастрофы жители сгорели в огненных штормах, сожрали друг друга, либо - разбежались.
   Отсюда, с господствующей высоты, во всей красе был виднен каменный лес бывшего города: обломанные и покорёженные здания, похожие на кости некоего немыслимого кладбища чудовищ. Целые горы автомобильных остовов, нагромождённые там, где ударные волны встретили преграду, и застывшие потоки стекла пополам со сталью - там, где огненный шторм бушевал особенно сильно, и древняя цитадель, когда-то бывшая символом огромной страны, чьи башенные часы никогда не зазвонят вновь, и даже та самая площадь с вплавленными в камень лицами президента со преданным народом.
   К приходу Агинора она уже не светилась и пришлось слегка обработать её Силой, дабы зелёное зарево зажглось вновь. Сверх того - Аганир сделал так, что картины вплавленных лиц, хитро переотражаясь в воздухе, витали над стеклянным полем, словно неупокоенные духи - ему всегда нравилась, как говорят здесь: "кладбищенская романтика".
   Однако сегодня величественный и мрачный пейзаж не радовал. А в голову неведомо-отколь лезли совсем иные, не присталые Тому-Кто-Избран-Править-Миром-Вечно, мысли: интересно, сколько народу тогда, в день красного праздника столетия кровавой революции: хрипели под неподъёмными завалами, либо - уносились в пасть огненного шторма: безногие, обожженные, заживо гниющие от радиации - и вот так же голосили затменному ядерным грибом небу: "Я жити хочу, я люблю!"
   И не дожидались ответа...

*****
   - ...Всё, баста, гуляй, Ванюта! - разбудил его Вадик утром одиннадцатого дня. - Вот получка, до завтра свободен! Серёга, не веря своему счастью, принялся считать изрядную пачку банкнот.
   Первым делом он сгонял на рынок и разжился тряпьём, не забыв прикупить пару нарядных платьев для Махи. Далее, в мех-маге купил предмет давней мечты - велосипед: старый, конечно, но в сборе и смазанный. Потом сбегал на продуктовый базар - и вид настоящих колбас вызвал у него едва ль не обморок. По дороге назад он купил толковую бритву, одеколон и крепкую дюралевую трость - незаменимую вещь, если склонен гулять по ночам.
   Подпевая под музон из плеера, позаимствованного в мастерской, заливая радость пивом из соседней лавки, Сергей Денисович всей душой отдался долгожданному благолепию. Шалый от счастья, он завернул на знакомую улицу и поднялся на этаж. Дома никого не было, причём - давно: Серёга в таких делах был спец. Даже один человек оставляет по себе следы - а уж четыре, да за десять суток... А если тебя ещё и Создатель чутьём наградил - в давности пребывания людей и сомнения не возникает.
   Вышел, поглазел на соседние окна. Вроде - никого. Проверять не хотелось - беседа с Отрекшимися не входила в сегодняшние Серёгины планы. Вместо этого он завернул к "Мавзолею": шикарному ресторану - единственному подобному заведению в городе.
   Само собою, "Мавзолей" был на месте, и даже вывеска, снятая, как теперь понимал Серёга - ввиду коммунизма, была водружена на прежнее место. Подрулив к входу, Серёга спешился. Зазывала - официант на входе почему-то отсутствовал.
   - Мне бы вискарика, грамм пятьдесят! - крикнул он в зияющую пасть входа.
   - Чего, чего? - раздалось изнутри.
   - Вискарика, говорю. С собою, - Серёга для верности помахал деньгами.
   - А на хуй не хочешь? - спросил голос, и тут же заорал, как резаный: - Не на-а-а-до!
   - Надо, Федя, надо! - до Серёгиного уха долетели звуки ударов. - Я те покажу клиентов отгонять! Совсем спятил, охломон! Только об этой расфуфыренной бабе и думаешь! А она - иностранка, понял! И ты для неё - что дохлый глист в сортире!
   Минутою спустя из дверей "Мавзолея" показался метрдотель - маленький и лысый, как Ленин. При виде Серёги он с досады сплюнул.
   - Бомжам не наливаем. Проваливай!
   Серёга не обиделся - слишком много счастья свалилось на него за сегодняшний день. Лишь подумал, что, возможно, сведшая с ума официанта иностранка - ни кто иная, как Грендаль. И тут же подивился своей мысли: "Месяц назад ни в жизнь не поверил бы, что Отрекшихся встречу, а нынче думаю о них едва ль не как о приятелях! А чё - соседи!" Рассмеявшись с того, Серёга отправился дальше.
   - Добрый человек, подай копеечку! - донеслось из-за спины.
   - Да хоть десяток! - воскликнул Серёга, не оборачиваясь. Но мгновением позже, обернувшись - оторопел. На лице простоволосой нищенки не было глаз - лишь две рваные раны.
   - Кто это тебя, мать? - только и смог выдохнуть он.
   - Да никто - сама вырвала. Невмоготу было на смерть детишек смотреть.
   - Что, "лучевуха"?
   - Это я - "лучевуха"! - гордо выпрямилась нищенка. - Сама породила, сама и со свету сжила! А ты бы что сделал, соколик, коли б увидал, что детишкам твоим ступни обкарнали, дабы из борделя не сбёгли, да языки отрезали - что б под насильниками не кричали?
   Страшная догадка осенила Серёгино сердце.
   - Послушай, мать, а ты, часом - не Виктор-Олегычева жена?
   - Она и есть, - просто ответила женщина. - Бывшая. Прогнал он меня! С детями вместе! А потом - и думать забыл.
   - Ну и паскуда же он после этого! - едва ль не прорычал Серёга. - Ну, теперь держись, оглоед - недолго тебе по земле ходить осталось!
   - Ой, не надо, соколик, посильнее силы по следу евойному идут. Тринадцать сердец из камня с Зеркалом Правды во главе! А за спиною у них - сам Жнец Мира, для которого и могила - не преграда!
   При этих словах Серёгу окатило таким запахом зла, что он, швырнув женщине банкнот, опрометью бросился прочь - зимнему Солнцу навстречу.
   Мрачно насвистывая "Агату Кристи", он вихрем мчался по центральной улице, когда звонкая песня, как трубный зов, заставила его свернуть к площади перед старым, давно закрытым кинотеатром. Песня доносилась оттуда.

"Я вижу, что вехи на трассе дали волю клыкам,
Скалятся в водной толще в ожидании виража.
Я вижу свою волну - это лучшая в мире волна,
С пенным гребнем до неба, где звёзды в страхе дрожат!" (153)

   - пела черноволосая девушка с гитарой, успев собрать вокруг себя немалую толпу. Серёга спешился и попытался пролезть ближе.

"Я вижу свою волну - она лучшая за мой век,
Не будем же вспоминать тех, кто упустил свою,
Точка разрыва неба с землёй и в точке я - человек,
Словно в прицеле - и пули уже поют."

   Он никогда не слышал этой песни, хотя считал себя знатоком: и в роке, и в ролевом творчестве. Никогда! А песня меж тем была удивительна: более чем достойная песня. И от неё хотелось встать в полный рост, отбросить суету и мелочи, рассмеяться и... взлететь.

"Времени только на шаг - один до края Земли,
Куда меня вёл мой путь, где все виражи круты,
Не будем же вспоминать тех, кого погребли
Такие же волны всего за шаг до мечты."

Один и последний шаг - с гребня на небеса,
Ломать Петровы Ворота вспененным злым ключом.
Я - вестница океана, я - соль на ваших глазах,
Я не жалею и даже не думаю ни о чём!

Нет времени - только шаг из точки разрыва - верх,
А Посейдоновы кони рвут поводья из рук.
Меня ждёт моя волна: она - лучшая на мой век,
Ведь только она смогла меня на небо вернуть!"

   Серёга оглянулся - и не узнал сограждан. Где и поделись мрачные рожи вперемешку с полупьяными харями! На девушку смотрели... лица. И в них читалось одно-единственное стремление: "Вверх!"

"А впрочем - не по плечу, пули канут в фонтанах брызг.
И благовловенье неба снёс воздушный поток,
А я оборвала нить и рухнула с гребня вниз.
И, знать, была высоко, раз падать мне вышел срок.

Единственный за мой век,
А впрочем - мне по плечу!
И вечность была - разбег.
И только шаг - и лечу..."

   - Прекрасная песня, Тамика! - раздался голос у Серёги за спиной. - Великолепно отражает то море страстей, что владели мною в начале пути в Такан'дар, с точностью необычайной.
   Серёга - Ястребиное Крыло рывком обернулся. В полушаге от него стоял Ишамаэль.
   - Порой добро и зло ходит одними дорогами - но попадает в разные места, - спокойно ответила девушка.
   - Несомненно. Когда-то я писал об этом.
   - "Анализ осознанного значения". Читала и удивлялась: как тебя угораздило сделать то, что ты сделал, после такого?
   - Лететь хотел. С гребня волны, - усмехнулся Ишамаэль. - И уже не важно, вверх или вниз. А ты всё спасаешь?
   - Тебе неведомо, что делаю я! - с вызовом произнесла девушка.
   - Уже - ведомо, благодаря одной весьма стервозной барышне. Зная, что падение не остановить, ты уводишь в большой мир тех, кто ещё способен уйти. Не правда ли, Элисан - Седай? Или лучше - Тамика - Седай, а?
   - Верин. Под этим именем я освободилась. Ты не запутаешь меня прежними ошибками, Тедронай, Ишамаэль, Моерад, Моридин. Или, может, ты предпочтёшь величаться Ба'альзамоном?
   - Мы не в Двуречье, что бы пугать фермеров, особенно, если те разбежались.
   Серёга - Ястребиное Крыло оглянулся. Многочисленные слушатели рассеялись неведомо куда. Они остались на площади втроём.
   - Сложно быть храбрым у самого края, - ответила Верин. - Но они унесли в памяти то, что должнО, а вот унесёшь ли это ты, Элан?
   - Если ты о песне - уже унёс.
   - Я - о знании. Ты не задумывался: почему приверженцев Тени сюда перенеслось от силы несколько десятков, а идущих в Свете - сотни и сотни? С чего это такая асимметрия?
   - Добавь сюда тысячи из иных миров, - ухмыльнулся Ишамаэль. - Твой Создатель трусит и заменяет числом качество.
   - А может - дело не в этом?
   - А в чём, о Элисан Премудрая? - Ишамаэль присел в шутовском реверансе.
   - Ответ - у тебя за спиной, но ты привык смотреть лишь вперёд.
   - Ты - о моём соседе?
   - Нет, о Тёмном. Здесь его влияние ещё слабо, ваша связь прервалась - и ты снова свободен в выборе. Потому-то и отпускает он вас за пределы Колеса с большой неохотой: здесь сбежать легче - и этого он обоснованно боится.
   - Пусть даже так - сомневаюсь, что Создатель позволит мне... как ты любишь выражаться - "избежать".
   - Ты не пробовал.
   - И неохота. Бытие смертного - ничто в сравнению с властью Избранного!
   - Здешнему люду недолго бы оставаться смертными, если б не падение. За пару сотен лет этот мир обогнал бы Эпоху Легенд, приобретя тот самый темп бесконечности, за которую ты ратовал. И вскоре была бы побеждена Смерть, а потом - и Время, возможно - твоим умом и руками! В Колесе привыкли смотреть назад, восстанавливая утраченное, а здесь позади - темнота, а впереди - вечность!
   - Была. - отрезал Ишамаэль.
   - Была и будет. Но уже - не здесь.
   - Меня утомил разговор с тобой, Тамика. Пожалуй, я поищу себе более весёлую кампанию. Моего соседа, например, Не правда ли, Сергей Денисович?
   - Он не тот, кого ты ищешь.
   - Знаю, но он - оттуда. Так сказать, дважды сосед.
   Серёга почувствовал - что-то происходит. Воздух задрожал, как возле высоковольтного трансформатора, кожу закололо, волосы на руках стали дыбом. Так продолжалось минуты две, потом Верин бессильно опустила руки.
   - Он уже попал в Колесо, - прошептала она. - Что ж ты, дитятко...
   Сам не свой, Серёга повёл велосипед вослед Ишамаэлю. Прямо посреди площади открылись Врата, по другую сторону которых громоздилось мрачное здание "Мавзолея".
   - Сегодня здесь тебя прогнали, - ухмыльнулся Ба'альзамон пылающим ртом. - Зайдём вместе?

*****
   - Ну тебя и понесло! - то ли упрекал, то ли восторгался сонный Вадик, когда далеко за полночь, едва стоя на ногах, Сергей Денисович ввалился в мастерскую, обгоняя сам собою катящийся велосипед. - Надеюсь, гулянка того стоила? - от Витальки явственно пахло анашой.
   - Более чем, - отдуваясь, ответил Серёга. - Знаешь, с кем я квасил?
   - Судя по тебе - с целым гаремом.
   - А вот и не угадал! С Ишамаэлем - предводителем Отрекшихся!
   - Ты ба! А я и не знал, что ты - фанат RPG!
   - Типа того, только этот - не из компьютера, а настоящий.
   - В смысле, демон?
   - Можно сказать и так.
   - Положим, верю. Слегка. А знаешь, почему?
   - Потому, что я в стельку пьян?
   - Не угадал. Потому, что единственный демон и дворецкий здесь - я!
   При этих словах печатные платы взвились со стола в воздух, образовав вихрь.
   - Ну как тебе полтергейст?
   Серёга аж сел на ступеньках.
   - Впечатляет!
   - А тот так умеет?
   - Умеет, конечно. Как он портал открыл - сам видел.
   - Ух ты, телепорт? Я не умею.. а страсть как хочется! Познакомишь?
   - Попробую.
   - А какой он из себя?
   - Телепорт? Дырка в воздухе.
   - Нет, Ишамаэль твой.
   - Выше тебя, худой, волосы тоже черные да длинные, но - гладкие, лицо точёное: подбородок, скулы - всё торчит, так в аниме рисуют, глаза...
   - Не разбери-поймёшь какие и одет в чёрное с белыми отворотами, да? - ошарашенно продолжил Вадик. - Так я его вчерась видел, он здесь песни покупал.
   - Чего ты так застремался?
   - Причина есть, серьёзная, - платы, с начала беседы неподвижно зависшие в воздухе, тихо отправились по местам. - Понимаешь, он тоже умеет, только круче, в разы круче, я это просёк, когда он в закрытой лавке зачем-то сквозняк вызвал.
   - Теперь веришь?
   - Приходится... А всё равно, познакомь, а? И кстати, о чём вы говорили, если не секрет?
   Серёга принялся рассказывать. Пришлось начать едва ли не с азов: что есть фэнтези и Колесо Времени, кто такие ролевики, что такое игры. Вадик слушал, затаив дыхание. Потом Серёга перешёл к событиям недавним - тут посыпались расспросы, а Серёга - Ястребиное Крыло, отвечая на них, вспоминал их странную беседу в ресторане, после того, как едва ли не целующийся от восторга метрдотель провожал их в нижнюю залу.
   По сути, говорили они ни о чём. Серёга спросил: стала ли Снежана Избранной - и получил утвердительный ответ. На вопрос, как они здесь очутились, воспоследовал чудной рассказ, из коего получалось, что Снежка призвала их едва ли не с книжных страниц.
   Серёга узнал, что Маха с Гришей и детьми, появившись пару раз, больше носа не казали: после того, как их пугнула Семираг. Ишамаэль подтвердил, что Старица, вторая жена Артура - Ястребиное Крыло Тамика, основательница Белой Башни Элисан Тишар, и Верин Седай - одно лицо.
   Ещё рассказал, что после запечатывания Узилища Льюисом Теэрином Теламоном пленён не был, но вынужден был жить рядом с Шайол-Гулом, так как в других местах Тёмный не мог сквозь печати оградить его от порчи на Саидин. Особенно туго пришлось до Троллоковых Войн; потом, когда раскололась первая печать - стало легче.
   Он рассказал, как основал Чёрную Айя, как через Тел'аран'риод отдавал приказы Повелителям Ужаса, ведшим в бой троллочьи орды, как лично прибыл для разгрома Манетерен, и как королева Элдрин, пожертвовав собою, сразила его.
   А кроме воспоминаний ничего-то и не было: на вопрос, что за коридор навестил Серёга, Ишамаэль ответил лишь, что Ловушка Снов была поставлена им на любого, кто зайдёт, дабы узнать о нём побольше. Только теперь Серёга понял, что Тедронай мог заранее ждать его одного, и цель сего "узнавания" так и осталась не ясна.
   А ещё он понял, что пьян куда меньше, кем кажется - но нервное напряжение вставляет не хуже спирта.
   - Ахренеть - не встать! - подытожил меж тем Вадик Серёгин рассказ. - Слушай, круто это! Хочу знакомство свести, авось пригожусь.
   - И что, к Тёмному подашься?
   - А почему бы и нет? Здесь-то чего делать?
   - Верин говорит - избежать можно.
   - Ага, померев, - хохотнул Вадик.
   - Она самому Ишамаэлю выбор предлагала!
   - Нет никакого выбора, дубины вы все!
   - А чего так?
   - Завтра расскажу.
   Слегка обидевшись, Серёга лёг спать - но, несмотря на выпитое, сон не шёл. Тогда, достав из кармана измятую книжечку, он жадно впился в неё глазами, словно в ней содержались ответы на все его вопросы. Начав чтение, он дал себе слово на этот раз дочитать всё до конца.
   Развернув бумагу, он обнаружил, что непрочитанным остался лишь один рассказ: "Мир - Повелителю!".

[Джулин Моерад]

4. - Мир - Повелителю!

МИР - ПОВЕЛИТЕЛЮ!

   ...Город не спал, несмотря на то, что жаркая ночь накрыла его покрывалом пыльным и серым. Не спал, хоть ни одна звезда не сияла в облачном небе, тускло горели фонари и темны были фары машин, кое-где стоявших у дороги.
   Город не спал: горячий ветер терзал во тьме деревья, подымал с иссохшей земли пыль, ухал железом крыш, скрипел оконными рамами и невидимым кулаком бил в двери. Лишь кое-где в проёмах окон рдел свет – дрожащий и слабый, словно то были свечи, а не лампы. Город стонал и ворочался во сне, по десятитысячному разу переживая собственную разруху, убожество и кромешний мрак, застилаюший грядущее.
   Через этот-то город, грезящий и бредящий без сна, пробирался Элан Морин Тедронай, второй этого имени, к Храму Великого Повелителя Могил, что профаны днём именуют крематорием.
   Крематорий потрясал... Глядя на него, Элан уже не первый раз задавался вопросом: кто, когда и с какого нездешнего вдохновения сотворил сие?  Истинный "Храм Смерти Второй": три бетонных жерла, открытых на три стороны света на манер колоссального цветка, и три громадных двери в них... Когда хотя бы одна распахивалась - иллюзия пути в никуда, дороги без возврата была абсолютной. И если в мире где и есть святилище, посвящённое Тёмному - то это здесь.
   Элан осторожно подошёл к сторожке: следует удостоверится, что сторож - один. Бутылка была заготовлена заренее: именно такая, как надо. Сторож предпочитал коньяк - зато держал рот на замке и никогда не лез смотреть действо.
   Без каких-либо расспросов избавившись от коньяка, Элан ступил на площадь, где в дневное время похоронные процессии ожидают своей очереди отправить покойника по пути в никуда. Пройдя сквозь щель меж порталами врат, он оказался в месте, о самом существовании которого скорбящие родичи и не подозревали: закрытом внутреннем дворике в самом центре каменного цветка.
   Здесь не было ничего - лишь три наклонных бетонных стены с трёх сторон, чёрное небо над головой, да заасфальтированный круг по центру, немного ниже уровня каменных плит. Когда-то, как слышал Элан, здесь намеревались поставить рефлектор с мощной лампой, дабы он бил вночи лучом в небо. Наверно, это было бы грандиозно, особенно если низкие облака либо - туман: этакий перст, пронзающий небеса. К сожалению, на светильник, как и на всё мало-мальски толковое, у казны денег не хватило...
   Зато этот потайной дворик оказался свободен и не нужен решительно никому - что не могло не радовать. Элан достал из угла садовый шланг, которым каждый вечер дворник сметал с площади пыль, протянул его к асфальтовому кругу - и открыл кран. Спустя четверть часа впадина наполнилась водой, став из пыльного пятака - чёрныи зеркалом. Теперь он порылся в карманах, достал фонарь, включил его, направив на воду - и бледная тень так и не построенного великолепия озарила вершины бетонных порталов.
   Ещё идя "к храму", он догадывался, что придёт раньше всех в этую бурную августовскую ночь. Днём в городе было беспокойно: бастовали сразу три завода, в центре демонстрации нескольких враждующих партий подрались между собой, какой-то отморозок, свалив фонарный столб на проспекте и оборвав тем самым проводку, парализовал сразу всё троллейбусное движение - в общем, наплыва народу ждать не стОило.
   Элан сел на корточки, глядя в непроглядную тёмную воду - не в первый раз радуясь тому, насколько удачно он выбрал место. Лишь здесь - и нигде более, ты чувствуешь себя во взаправдашней Бездне Рока. И пусть озеро у ног наполнено не лавой, а чёрной водой - это лишь потому, что Повелитель отлучился куда-то ещё. Но он вернётся - непременно вернётся, ибо знает: этот мир также должен принадлежать ему.
   По едва заметной дрожи на чёрном зеркале вод Элан понял, что уже не один. Из противоположной щели показалось сразу семеро: Саммаэль, третий этого имени, две Семираг: первая и вторая, четвёртая Ланфир, Месаана, Демандред и тёзка: Тедронай-первый.
   В который раз Элан мысленно восхитился своей придумке: раздавать номера, дабы имена - не иссякали. Он перенял сей метод из наименования королей из "Песни Льда и Огня" - и сам показал пример к исполнению, став Ишамаэлем Вторым, не споря о первенстве. Первенства вообще не должно быть - это первый и основной закон братства: всё доверие и слава - лишь Великому Повелителю Тьмы! Ему одному: он - наш лидер, лишь ему служим, его приход приближаем по мере сил, и под его дланью - все равны. Каждый давший клятву - Избранный, и избран будет, пока клятва - крепка...
   - Приветствую вас во имя Повелителя и именем его! - Элан стал перед пришедшими на одно колено.
   - Приветствуем тебя во имя Повелителя и именем его! - став на колено, ответили пришедшие.
   - Что привело вас сюда, в место, где Повелитель близок к нам?
   - Жажда служить ему!
   - Что есть служба Повелителю?
   - Приближать день торжества его!
   - Что нужно для этого сделать?
   - Разрушить сей мир временный - дабы Повелитель, освободясь от тенёт чуждого бытия, возвёл его заново!
   - Мир - Повелителю!
   - Мир - Повелителю! - ответили Элану семеро голосов.
   Они подошли к чёрному зеркалу - и присели вокруг него.
   - Да решит Повелитель - кто станет Ни'блисом его: в день этот и до дня следующего! - провозгласила Семираг-вторая. Саммаэль-третий достал из кармана деревянный кругляш и опустил его в воду. Потом закрутил в пальцах волчок, поставил в углубление - и пустил на середину круга. С по-минуты волчок вращался на своём пловучем основании, потом завалился на бок - и, опрокинувшись, указал своим острием на Элана-второго.
   - Тебе - водить... - сказал Саммаэль едва ли не сочувственно.
   Элан без лишних слов понимал его. Быть Ни'блисом - это принадлежать лишь Повелителю, забыв обо всём своём: слышать других, не говоря сам. Честь и тягота одновременно - но лишь при смертельной угрозе можно отказаться от неё. А смерть Тедронаю-второму сегодня, вроде, не грозила.
   - Мы собрались, дабы послужить Повелителю, - торжественно начал Элан-второй. - Но что можем мы дать ему?
   - Наше горе! - сказала Ланфир.
   - Истинно так! Но для чего оно Повелителю?
   - Для победы! Каждое горе наше есть неправота Создателя, а если Создатель неправ...
   - Мир - Повелителю! - вскричали все с воодушевлением.
   - Какова еще польза от горя нашего? - спросил Элан-второй.
   - Преодолевая его так, как желает Повелитель - мы разрушаем сей мир временный, дабы Шайи'тан: наш истинный владыка, пересоздал его! - ответил Саммаэль.
   - Верно! А польза третья?
   - Истребить в себе сердце былое - и сковать иное, нерушимое! - с трепетом в голосе ответил Элан-первый.
   - Ибо лишь с новым сердцем можно содеять новый мир - мир Повелителя! - закончил Элан-второй.
   - Мир - Повелителю!
   - Мир - Повелителю!
   - Мир - Повелителю! - прозвучало средь лепестков бетонного цветка.
   - А теперь - отдайте Повелителю горести ваши - залог тожества его! - сказал Тедронай-второй. - Да не дрогнет сердце у первого!
   - Я начну! - вперёд вышла Ланфир.
   Как вы уже знаете, я живу с матерью. И месяц назад у неё завёлся новый муж...
   - Злой? - спросила Семираг-вторая.
   - Напротив - хоть на хлеб маж. Иначе и не бывает: мошенники - они такие...
   - Квартиру хочет?
   - А то! И меня, возможно - взгляды пониже спины - ещё те.
   - Отвадить - или сразу в Такан'дар?
   - Отвадить. Прошлого-то мы с помощью бледной поганки уже к мурдраалам отправили: как бы не заподозрила чего.
   - Предлагаю вариант: - сказал Элан-второй. - Возможно ли выяснить: продолжает ли он искать тёток по службам знакомств - такие, как он, редко останавливаются.
   - Ещё и как ищет! Я его телефон видала пару раз.
   - Прекрасно! Хакеры есть?
   - А как же! - хохотнул Демандред.
   - Тогда - выкради его телефон. На сутки - потом, типо, найдётся. Этого хватит, что бы предъявить твоей мамаше все его похождения, в лучшем виде. Потом ты сливаешь с мамкиных фотоальбомов весь её интим: как я помню, пароль у тебя имеется. Далее - стратегия такова: сперва мы организуем ей нападки ревнивой стервы...
   - Которой буду я! - вновь хохотнул Демандред. - Задружусь с ним в лучшем виде - люблю под целочек перед козлами косить...
   - И она, то есть - он, сольёт ей все жениховы похождения. А после, когда у них будет самая кульминация корриды - та же "стерва" сольёт на свой и его аккаунты весь мамкин интим. Мамка решит, что то - его месть, и - разругается навек: потому, что Повелитель затмит разум их!
   - Мир - Повелителю! - воскликнули собравшиеся.
   - Как бы не удавилась, - мрачно проронила Ланфир. - А то мне ещё совершеннолетие не вышло.
   - Ладно, приглядим. Кто ещё?
   - Я! - вперёд выступила Семираг-вторая. И - тут же осеклась, словно на плечи ей пал невидимый мешок.
   - Говори, - тихо сказал Элан. - Перед Повелителем нет стыда и стеснения: пока мы верны клятве - можно всё!
   - Отчим... он изнасиловал меня. Мать - не верит, ещё и избила.
   - Да выжжет Повелитель разум его! - вскричал Саммаэль. Кричать хотелось и Элану-второму, однако - нельзя. Он сам ввёл это правило: Ни'блис, одевая корону, останавливает сердце в груди. Положение, что он занимал, обязывало не чувствовать ничего, либо хотя бы - того не показывать. Не слово - но дело! Слова сейчас - привилегия других.
   - Возможно ли их... к мурдраалам? - спросила Ланфир.
   - Увы, нет. Мне - тринадцать: любимое число Повелителя. Умрут они - мне найдут опекуна, а это - сумасшедшая тётка: драчливая, что троллок, и помешаная на религии.
   - Так может - всё ж лучше к ней? - спросила Месаана.
   - Ещё варианты?
   - Он пьёт? Отчим, в смысле? - спросил Тедронай-первый.
   - Ещё и как!
   - А мамаша?
   - Она его спасает, сучара! Хотя порой и пьёт с ним...
   - Тогда - метанол! Древесный спирт пополам с водой - и заменить водку. Смерть гарантирована, и никто не придерётся: ну бухнул алкач не того. Только надо, ёто б он один то потребил: от малой дозы метанола не помрёшь - но ослепнешь.
   - Ослепнешь?! - выдохнула Семираг. - А... под коньяк то замаскировать можно?
   - Можно, и даже легко: тот же состав плюс эссенция - так палёные коньяки делают.
   - Тогда - в коньяк! Она от него не откажется. Потом он всё равно до дна выхлещет и сдохнет, а вот она... - Семираг задыхалась от ярости. - Она никогда и ничего видеть не хотела - вот теперь и не увидит вовеки веков - пока Повелитель не разобьёт душу её!!!
   - Мир - Повелителю! - воскликнули все.
   - Саммаэль, ты?
   - Пару минут, Ни'блис. - Я тут жду кой-кого, так что - пока без меня. И вообще - я встречать пошёл.
   - Да направит Повелитель твои пути! - напутствовал его Элан.
   - Я скажу, чего скрывать - Повелитель всё равно видит, - к черному зеркалу подошла Месаана. - В общем, я влюблена и сделать с тем не могу ничегошеньки.
   - А кто он? Человек, достойный Повелителя и мира его?
   - То-то и оно, что нет. Хипстер, смиренец, в "дорогое мироздание" верит.
   - Что мешает послать его к троллокам?
   - Да я ж говорю - любовь! Жить без него неохота!
   - Ну, это решается легко! - Элан Тедронай, второй этого имени, позволил себе улыбнуться. - Позвони Агинору - он хоть и болен, а тебя обслужит.
   - Чем, Ни'блис?
   - Лекарством от любви. Любовь есть наша воля - и только наша, а что против воли той - должно быть разрушено. И это легче, чем кажется: всего лишь курс правильных транков и прочих "колёс" - Агинор подберёт. Совет также прошвырнуться с Саммаэлем по клубам: трах с барышней - отличное лекарство.
   - Благодарю, Ни'блис!
   - Не меня, а Повелителя - в этом его воля!
   - Мир - Повелителю! - воскликнула Месаана.
   - А вот и мы! - в круг вошёл Саммаэль, ведя за руку какую-то девчушку.
   - Знакомтесь: Аран'гар, первый этого имени! - весело прокричал он.
   - Кажется, Балтамель у нас есть, - усомнилась Ланфир.
   - При чём тут Балтамель, это же настоящая Халима!
   - Что - транс? - спросил Демандред с интересом. - Взаправдашний, а не так, как Бе'лал?
   - Ага! И - совершенно наш человек. Сегодня она - за меня!
   - Она не давала клятв...
   - Это не важно! - строго произнёс Элан-второй. - Отдать Повелителю горе своё вправе каждый.
   - Правильно, потом клятву даст. Вы как услышите - сразу врубитесь!
   - Пусть Аран'гар говорит!
   Парнишка в кокетливом платье вышел вперёд.
   - Жизни мне нет, - начал он. - Мать - псих, всё время выгоняет, ненавидит за то, что я... такая, школа - дерьмо, кампания завелась одна...
   - Кстати - о кампании: Ни'блис, у тебя термит остался?
   - А как же! Я без Погибельного огня - никуда. А что за дело?
   - Кампанию поджарить. Аран'гар показала, где бухают они. Подвал развалин, понимаешь? Шашку с запалом из старого телефона - туда, а потом: лишь дождаться, как зайдут.
   - А не убегут? - несмело спросила Аран'гар.
   - Не успеют, - успокоил её Элан, второй этого имени. - Шесть тысяч градусов, как на Солнце: стейк в единый миг!
   - ЗдОрово...
   - Ага! - весело пихнул Аран'гар в плечо Саммаэль. - Ниблису - верь, ему такое - не впервой!
   - Кстати: как с поселением нового Избранного? Если всё время выгоняют - это не жизнь.
   - Пока - у меня, - сказал Саммаэль. - А дальше - спонсора подыщем.
   - Ты не дрейфь! - подбодрила Аран'гар Семираг-первая. - То, что у Саммаэля дом - что тот теремок, ещё ничего не значит!
   - Да, домик у нас - на пол-троллока, - вздохнул Саммаэль. - И денег примерно столько же.
   - Зато у тебя мама - мировая! - воскликнула Аран'гар - И - Балтамель.
   - Что есть - то есть. Наш человек! К нам не ходит исключительно от того, что не верит ни во что, а так: и коммуняк ненавидит люто, и "возрожденцев", и попов, в общем - без пяти минут Избранная. Грендаль!
   - Ой, а чего? - спросила Аран'гар.
   - А то не знаешь? Психиатр она на пенсии - потому психов от толковых людей завсегда отличает.
   - Я должен... должна ещё кое-что сказать! - воскликнула Аран'гар, и в голосе её звенело отчаяние. - У меня... СПИД.
   - То есть - ВИЧ? - как можно резче оборвал её Элан, понимая, что так - надо. Сейчас неуместны ни сочувствия, ни поддержка: лишь слово Повелителя. Только оно!
   - Да... - прошептала Аран'гар.
   - Поверь, нам это не важно, - второй раз за вечер Элан позволил себе улыбнуться. - А уж тем более - не важно Повелителю. Мы, давая клятву, умираем в тот же миг - и с мига этого всё, что прочим кажется нашей жизнью - лишь воля Повелителя. А для него нет жизни и смерти: он вечен, Поселитель Тьмы! И мы, Избранные - вместе с ним.
   - Да, но... спонсоры?
   - Пусть крепче молятся своему богу, дабы не порвался презерватив! А если порвётся - нам нет дела до мира временного. Лишь Повелитель и мы: братья твои, а остальное - не важно.
   - Плохие новости! - в круг зашёл Асмодиан. - Могидин... она ушла к Повелителю. И я настаиваю: сдержав свои клятвы! - последние слова он едва ли не крикнул.
   - Что с ней, что с ней? - понеслось отовсюду.
   - Не выдержала родаков. Электроток сквозь сердце. Да, она отказалась их кончать - но перед смертью сорвала трубу, а там, под ними - бутик! Так что теперь её родственнички по миру пойдут и друг друга порешат, а я - помогу!
   Нестерпимо долгая тишина повисла в воздухе, кто-то всхлипнул, кто-то - заскрипел зубами.
   - Наша сестра отошла к Повелителю! - возгласил Элан, которого тоже душили слёзы - но это был долг Ни'блиса - его долг. - Она исполнила клятвы до конца - и ныне пребывает в Такан'даре в ожидании освобождения и возрождения. Встанем же, братья - и исполним, что должно.
   Все подошли к зеркалу вод.
   - Ныне мы жертвуем кровь свою: по капле - и да разольётся она морем, затопив этот временный мир!
   - Мир - Повелителю! - по рукам пошли иглы, багряные капли пали в чёрную воду.
   - Да вспыхнет она Погибельным огнём - и мир сгорит в пламени!
   - Мир - Повелителю!
   - Да станет она землёю - и опрокинет мир в могилу!
   - Мир - Повелителю!
   - Да замёрзнет она льдом - и заморозит сей мир!
   - Мир - Повелителю!
   - И да ступит сестра наша в мир обновлённый - в мир Повелителя!
   - Мир - Повелителю! - крикнул кто-то из-за спины.
   Из прохода вышли двое - третьего они волокли на руках.
   - Агинор, Балтамель, - что с Бе'лалом?
   - Тётка... простонала девушка с запёкшейся кровью на лице.
   - Несите сюда, к свету! - приказала Семираг-первая. - Ни'блис, посвети!
   - Так, переломов нет - синяки и садина, - говорила она минутой спустя. - Голова болит?
   - Есть немного...
   - Ага, сотрясение, поедешь со мной!
   - Да что с ней стряслось? - спросил Демандред.
   - Или не слышал - тётка, - оборвал его Тедронай. - Она её давно избивает.
   - Ликвидация? Бе'лал, ты согласна?
   - Нашёл время спрашивать! - возмутилась Семираг.
   - Да! - зашлась в крике девушка. Да-а-а!!!
   - Ключи?
   - Они - у меня, - сказал Агинор.
   - Отлично! Вот паутинник: ты знаешь, что делать.
   - А - что? - спросила Аран'гар. Мне - можно?
   - Можно, да не сейчас. Паутинник - это гриб такой: сперва ничего, а дней через десять - отказ почёк. Успеешь ещё Повелителю послужить.
   Семираг увела Бе'лал, Демандред пошёл их проводить, а заодно - заплатить за такси.

[Джулин Моерад]

  - Есть ли ещё горе, дабы отдать Повелителю? - спросил Тедронай. Вообще-то это вряд ли было уместно после таких известий - но Ни'блис должен быть образцом хладнокровия - иначе мечта о новых сердцах, неразрушимых и беспощадных отдаляется, а это - против служения. Элан Тедронай, второй этого имени, создавая традицию, старался не упускать таких мелочей: ведь он искренне верил Повелителю - и жаждал передать эту веру братьям.
   - Тогда - время клятвы! Среди нас - новый собрат: знает ли он служение?
   - Знает! - вперёд вышли Балтамель с Саммаэлем.
   - Пусть повторит здесь и сейчас: перед Шайи'таном - Великим Повелителем Тьмы, перед нами - Избранными клятвой, и перед ветхим сердцем своим!
   - Клянусь ветхим сердцем и жизнью временной, ибо нет у меня более ничего, - начала Аран'гар дрожащим голосом. - Словом и делом служить Великому Поселителю Тьмы Шайи'тану!
   - Мир - Повелителю! - воскликнули собравшиеся.
   - Ибо лишь он есть надежда помимо надежд - Тот, кто войдёт, дабы пересоздать мир, разрушит всё, что было прежде, кроме того, что само пало в его ладонь!
   - Мир - Повелителю!
   - Отныне и навек я отрекаюсь от жизни своей, бросая её в горнило Такан'дара! - Аран'гар отрезала прядь волос и бросила в тёмную воду. - Ныне умерла я, и мир временный надо мною более не властен - лишь Повелитель Могил!
   - Мир - Повелителю!
   - Лишь его волею длю я бытие здесь - и лишь для торжества его - творю видимость жизни!
   - Мир - Повелителю!
   - А торжество Повелителя в том, что прав он в споре со Создателем: ибо Создатель бросил мир в горести и боли - и не спешит менять ничего!
   - Прочь - Создатель!
   - Поэтому - лишь на Повелителя уповаем!
   - Мир - Повелителю!
   - Но труден путь Повелителя в мир временный.
   - Мир - Повелителю!
   - Но мостим мы дорогу верную: из костей, крови и слёз: тех, кто, Создателем прикрываясь - вызывал, лил и сеял их!
   - Мир - Повелителю!
   - А для торжества дороги той - я клянусь не прощать ничего, никому и никогда - и лишь к братьям своим снисходительна буду, пока они клятвы хранят - под сенью Повелителя.
   - Мир - Повелителю!
   - И клянусь мстить с неодолимым упорством, дабы причинить максимальный урон врагам: братьев и моим, а через то - и всему миру временному, ибо верую: враги Повелителя - наши враги!
   - Мир - Повелителю!
   - А для того, и дабы вместить новую судьбу - отрекаюсь я от сердца ветхого, что проклято навек смирением и всепрощением! Ибо именно в сердцах - преграда Повелителю: исторгни их - и он войдёт!
   - Мир - Повелителю! Да исторгем и разрушим мы преграду любую!
   - И прошу я Повелителя вложить в меня сердце новое, беспощадное и нерушимое, что не ранится никогда, лишь становясь прочнее! Лишь такие сердца достойны Избранных, лишь мир таких сердец угоден Повелителю!
   - Мир - Поселителю!
   - И клянусь я помнить здесь и в вечности: нет жизни моей, нет сердца моего - кроме как в Повелителе! Посему готова я отойти к Повелителю в любой миг - ибо нет смерти для мёртвого! И держусь я клятвы, что бы ни случилось, ибо она - сердце моё, а без неё - нет меня! А пребывание своё в мире временном отдаю я в руки братьев - по воле Повелителя, что грядет! Да погибнет мир временный и все, кто не Избран, да воздвигнется новый, совершенный, что создаст из костей жизни ветхой повелитель наш - Шайи'тан!
   - Мир - Повелителю!
   - Мир - Повелителю!
   - Мир - Повелителю!
   Элан Тедронай, второй этого имени, зачерпнул воды из черного зеркала и брызнул в лицо Аран'гар.
   - Влагою Шайол Гула, кроплю тебя, смертию Такан'дара окропляю тебя, вечностью Шайи'тана озаряю тебя, прими Повелителя!
   - Мир - Повелителю! - прошептала Аран'гар, слизывая капли.
   - Отныне и навек ты - Избранная!
   - Для Повелителя.
   - Служить!
   - Повелителю!
   - И в вечности он свяжет всех нас - и мы будем вместе!
   - Мир - Повелителю!
   На несколько минут воцарилась тишина.
   - Всё, можно причащаться! - сказал Элан Тедронай, второй этого имени.
   - А есть - чем?
   - А как же! - сказал Асмодиан. - Старый скаред - в моей котомке. Жёсткий был, зараза - долго тушить пришлось, от того и опоздал. Зато - тёплый ещё. Тебе, Ни'блис - первый кус!
   - Нет больше Ни'блиса здесь, а есть собрат ваш! - Элан снял с головы невидимую корону и бросил её в тёмные воды. - А первый кус - новой Избранной!
   - Что это? - спросила Аран'гар, глядя на мясо.
   - Не что - а кто, - наконец-то улыбнулся Элан. - Бывший человек - осколок мира временного: наш-то Асмодиан в морге работает.
   - А в бутылке - настой на крови. Истинно кровавая Мэри!
   - Эй, братцы, мне-то оставьте! - воскликнул вернувшийся Демандред.
   - Да мы только начали!
   - Кстати, Семираг - сегодня можно ко мне с ночёвкой. Отчима твоего спровадим к мурдраалам на выходных.
   - Да и вообще - свалим-ка мы после этого дела на выходные за город! Я местечко одно знаю на бережку канала: там путь через болото, так что всякая шваль - исключается по определению.
   - Замётано! Заодно и отпразнуем нисхождение во мрак всяко-разных!
   - А я ещё трупня подгоню - теперь не на причастие, а просто на шашлык.
   - Везёт же тебе: мясо - и бесплатно!
   - И - всегда свежее!
   - Ну, не всегда - но выбор есть.
   - Эх, подольше бы лето - терпеть ненавижу зиму!
   - Знаешь, я - тоже.
   - А ещё - классно, что мы - вместе.
   - Ну так мы ж братья.
   - И сёстры!
   - А также - неопределившиеся личности. Нет, это я не про тебя, Аран'гар, а - про Бе'лала.
   - Бедняга...
   - Да уж... зато теперь - заживёт!
   - Точно ли?
   - Да, факт. Маман там тихая.
   - Знаешь, а я взрослеть не хочу: взрослые - они сплошь сволочи.
   - Ага, и смиренцы.
   - Ещё и Создателю верят...
   - Так мы и не повзрослеем: у Повелителя время - что тропа: куда хочешь - туда шагай!
   - Эх, скорей бы освободился он...
   - Так мы же и освободим: рано или поздно кто-то из нас таки-дорвётся до чего важного - и пиздец миру временному! Либо - подтолкнём события.
   - Второе, как по мне - ближе: вон отовсюду орут, что не сегодня-завтра - ядерная война.
   - А как её подтолкнуть?
   - А так: на следующем служении разыграем в лицах: кто кому с бодунища приказ отдал, а кто - исполнил. Имитативная магия!
   - Тогда уж - во многих вариантах: обставим судьбу, что крысу в норе!
   - И начнём - на пикнике в выходные. Мозговой штурм, там,обкатка сценариев...
   - Ага! Под человечинку пойдёт распрекрасно! Ну что, мир временный - пизда тебе!
   В следующий миг сидящие разом обернулись - ибо в чёрном зеркале вод изменилось что-то: неуловимое и важное. Там мерцала звезда: большая и багряная, как кровавый глаз.
   - Мир - Повелителю! - вскричали все разом.
   ...Пробираясь по ночному городу домой и будучи вынужден идти мимо центра, Элан Морин Тедронай почувствовал спиною тяжёлый, недобрый взгляд. Он обернулся: у обочины стоял серый автомобиль, а возле него - обрюзгший человек в дорогом костюме. И, как назло - автомобиль было не обойти, да и назад - дорога уж слишком прямая: сплошная стена без поворотов да дворов.
   - Эй, парень - подь сюда! - крикнул он.
   - А с чего это? - максимально нагло ответил Элан.
   - Подь - не пожалеешь!
   - И не подумаю! Мне чужого не надо.
   - А вот и пойдёшь, мальчик! - плотоядно усмехнулся дядька. - Потому как ты у моего охранника - на прицеле. В общем: либо ты мне отсосёшь, либо я тебе - отстрелю. Решай!
   - Великий Повелитель - помоги мне! - прошептал Элан Тедронай, второй этого имени.
   В следующий миг с чёрного неба сорвалась ослепительная молния, автомобиль прянул ей навстречу роем багряных искр, а обрюзгший мужчина, рухнув наземь и хватаясь руками за дыру меж ног, тонко и противно завыл.

[Джулин Моерад]

*****
   Задремав, Серёга вновь увидел чужой сон, что его, после всех произошедших событий, нисколько не удивило. Он витал, аки дух бестелесный, неподалёку от парочки идущих за руку молодых людей. Одну он узнал тотчас: Светлана Снежана, только - подросшая и одновременно - помолодевшая: Серёга во сне тому нисколько не удивился.
   А вот парня - её спутника, он видел впервые. Вроде - ничего особенного: роста высокого, но не слишком, худой, но тоже - без фанатизма, волосы - до плечь, не более, одет... а не разбери-поймёшь: вроде плаща, что готы носят, а может - и вовсе какая новомодная хламида от-кутюр: уж больно материя качественная - так и сверкает: то тьмою непроглядной, то - сталью.
   И ещё забавно: глаз у парня не видать. Нет: брови там, глазницы - на месте, а - не заглянешь, будто тени какие их прячут. ЧуднО...
   Вокруг ниг прихотливо менялись пейзажи, вызывающие то восторг, то страх, то - трепет, как то бывает лишь во сне, но Снежке с парнем было не до того: они оживлённо беседовали. И впервые за невесть сколько лет Сергей Денисович видел её такой счастливой.
   Рад был и парень, хотя... не поймёшь. То ли он пытается отговорить её от чего-то, не особо при том напирая, то ли - напротив, отговаривает лишь для виду, а на самом деле - рад её решению.
   - Ты точно хочешь туда, во временный мир? - спрашивал её парень, хитро улыбаясь.
   - С тех пор, как я узнала, что мне не нужно рождаться да расти там, а лишь - взнуздать уже рождённого - я считаю секунды до мига, когда вновь послужу тебе и твоему делу!
   - Да, но даже тогда чужая память - не подарок. К тому же - мы не побывали ещё во множестве мест!
   - Разве тебе трудно провести меня там во снах? Ведь ты не покинешь меня? Никогда?
   - Мне ничего не трудно, - серьёзно ответил парень. - И я не покидаю тех, кто горит верностью ко мне. Что ж, да будет воля твоя...
   Они вышли к циклопической арке, в которую в вышине рушилось целое море звёзд.
   - Помни: я всегда жду. И твой мир - ждёт тебя - вековечно! - сказал парень, простирая Снежани руки на плечи.
   - Я помню, что лишь ты - ждёшь всегда! И я вернусь не одна!
   Она обернулась ко створу арки: туда, откуда неслись во тьму полчища звёзд, и в несколько шагов достигла края.
   
"Дай мне, ад,
мой
плащ
пламенный,
Озаряй подъем
в град -
в мир
временный!
Пламеней, мета,
в ночь
вклиниваемая!
Откачнись, плита,
прочь
скидываемая!" (154)

   - прокричала она высокому небу - и прянула в звёздную круговерть.

*****
   - Позволь мне войти! - вместо привычной мелодии послышалось у Снежаны за спиной над антарктическими льдами.
   - Входи! - улыбнулась Суерлэйн. - Зачем такие церемонии?
   Туфли Ланфир ступили на лёд.
   - Нам надо поговорить! - торопливо сказала она. - Без свидетелей. Совсем - без. Я раздобыла у Равина пару исказителей метки - они выиграют для нас время.
   - Время - на что? - спросила Суерлэйн.
   - На беседу и решение. Активируем - и айда в твой город. Я проверяла: Избранные либо в делах, либо - по норам, у тебя никого нет, идём!
   - Хорошо, идём, - ответила Снежана, хотя её слух поцарапало слово "норы" относительно жилищ прочих Отрекшихся. - В какое место открывать Врата?
   - Тебе - видней.
   От вековечных льдов они шагнули на улицу ночного города вблизи старого, заколоченного кинотеатра.
   Город не спал, несмотря на то, что зябкая ночь накрыла его покрывалом сырым и серым. Не спал, хоть ни одна звезда не сияла в безвидном небе, не горели фонари и темны были фары машин, кое-где стоявших у дороги.
   Город не спал, хотя холодный ветер утих и более не терзал во тьме деревья, подымая с мёрзлой земли пыль и гоня по улицам клочки бумаги - извечных вестников разрухи, горя и войны. Но всё равно - лишь кое-где в проёмах рдел свет – дрожащий и слабый, свечи, а не лампы. Свет будто боялся покинуть провалы окон, быть заметным, увиденным - и двое путниц тотчас затерялись в кромешних тенях, средь незримых деревьев и луж с чёрной водой.
   - Что ты хотела сказать мне со столькими предосторожностями? - спросила Суерлэйн, когда они, осторожно сняв Силою дверь, вошли под своды заброшенного кинозала.
   - У меня есть одна просьба к тебе, - начала Ланфир. - Услуга - за услугу.
   - За какую из услуг? За обучение?
   - Нет, что ты... - голос Ланфир утратил твёрдость и в нем проскользнуло волнение. - Если тебе нужны доказательства - они будут. Ты неожиданно нажила себе врага, Снежка. И не кого-нибудь, а Грендаль!
   - Интересно, что я ей сделала... в её воображении?
   - Убила Демандреда: ни больше, и - не меньше!
   - Она что, питала к нему чувства нежные?
   - Не смешно! Камарейл способна питать симпатии лишь к одному-единственному человеку: себе самой. А ко всем прочим она испытывает лишь три чувства: вожделение, презрение либо - зависть. Угадай, какое из трёх - твоё?
   - Постой, но это - глупо. Я никак не посягаю на её место: уж в области устройства разума я не смыслю нишиша!
   - Ничего, скоро будешь, Месаана позаботится. Но ты уже перешла ей дорогу, и - иначе, нежели думаешь: тебя уважает Балтамель - уважает, понимаешь, вместо того, что бы увлечься и бросить, то же - с Бе'лалом, и даже Равин - "Аред-без-сердца", воркует с тобой, точно голубок!
   - Ешё и Ишамаэль... - задумчиво произнесла Снежана.
   - Нет, Элан раздражал её всегда - и как человек, и как Ни'блис. Но теперь, когда вы спелись и устранили Демандреда - она вдвойне ненавидит и боится вас. А ненависть Камарейл - вещь редкая и от того - особо опасная.
   - Честно говоря, мне нет до неё дела, - ответила Суерлэйн. - Передай это Грендаль, если сможешь.
   - А до чего - есть? До мечты о победе и торжествах в Такан'даре? Ты уверена, что это достижимо?
   И, не дав Снежане и рта раскрыть, Ланфир с жаром продолжила:
   - О, да - Элан предвидел это! Предвидел - да ничего сделать не мог. Он - и не мог, слышишь! А знаешь, о чём я? Да о том, что без Повелителя мы вскорости перегрызёмся, как пауки в банке - до последнего! Мы не можем иначе, понимаешь? Потому, что имеем лишь видимость величия, видимость власти, особенно - в этом Создателем забытом мирке, где о самом бытии нашем знаем лишь мы сами, да ещё, пожалуй - твой сосед!
   Мы всё более слушаем Ни'блиса лишь по привычке, да ещё потому, что он дал нам надежду, но как только она иссякнет - Тедронаю на троне не усидеть. Потому, что сам трон превратится в фикцию!
   Так уже было, Суерлэйн: на континенте Шончан, после Разлома. Почти весь он накануне удара Ста Спутников был под Тенью, и что же? Какая-либо видимость порядка иссякла менее, чем за пару лет - и не восстановилась вплоть до вторжения Пендрага. Впрочем, и в местах иных, если бы не Элисан... хотя, нет - Белая Башня всё равно возникла бы. Потому, что те, кто не пал - стремились к общности и благу.
   - Ты защищаешь их?
   - Я констатирую факт. Факт того, что твоя великая заслуга - уже не защита. Ни от таких, как Демандред, ни от таких, как Грендаль. Держись меня да Ишамаэля - и помогай ему: словом и делом!
   - Я сделаю всё, что в моих силах!
   - Прекрасно! Тогда ты поможешь мне. Быть может, для тебя это прозвучит новостью - но здесь у нас всех есть враги.
   - Кто? Дракон? Так мы же его ищем!
   - Нет, не он. Здесь обретается Тамика-Седай, она же - Верин, она же - Элисан Премудрая: основательница Белой Башни. Она мешает нам: сильнее, чем ты можешь себе представить. На её стороне - силы непостижимые: вроде тех, что давали везение Мэту и дар обращать увядание вспять - Ранду Ал'Тору. Поэтому справится с ней чрезвычайно нелегко, особенно если учесть, что она и Тедронай не способны повредить длуг другу - так стало из-за некоей их связи ещё во времена Артура - Ястребиное Крыло.
   Мы даже найти её не можем: и в обычном мире, ни в Тел'аран'риоде, а меж тем она, как и мы, ходит по земле. Я потерпела поражение, по заданию Ни'блиса пытаясь выследить её, впрочем, Могидин - тоже. А ты, Снежка, имеешь дар Искателя такой силы, каких не бывало и в Эпоху Легенд! Ишамаэль не поручал тебе этого дела, так как бережёт тебя - но если ты поможешь ему - это и послужит нашему делу - и укрепит твои позиции.
   - Не знаю, справлюсь ли: Дракона-то найти не удаётся...
   - Это - иное! На Тамике не сошёлся клином Свет, и она, в отличие от Теламона - прекрасно знает, кто она. Ты - можешь! По крайней мере - попробовать...
   - Я не знаю её. Читала - не более.
   - Это легко поправить. Тел'аран'риод приведёт нас к той, кто знает.
   - ...Это - здесь! - сказала Ланфир, когда вниманию их двоих предстала здоровенная неприбранная квартира.
   - Сколько бутылок... - протянула Суерлэйн.
   - И их наличие в Мире Снов говорит о том, что стоят они здесь уже давно. Хорошо, что не видно обитателей - тебе бы они не понравились вплоть до выжигания Погибельным Огнём.
   - Рейдера или "возрожденцы"?
   - Первые.
   - Они мне уже безразличны.
   - Неужели?
   - Кота не беспокоят проблемы мышей.
   Ланфир посмотрела на Суерлэйн так, словно видела впервые.
   - Надеюсь, Бе'лал всё ж не прав, - наконец сказала она.
   - О чём ты?
   - О квейндияровом сердце.
   - Это не важно. В конце концов - узнать: квейндияр ли перед тобой, можно лишь одним способом.
   - Каким же?
   - Попытаться разбить. Кстати: кого мы ищем?
   - Жену твоего соседа.
   - Она - здесь?
   - Да. Разве ты не знала?
   - Нет... как-то не интересовалась.
   - Она уже давно бежала от него. Через день после провозглашения тебя Избранной.
   - Чего так?
   - Наверно, любовь...
   - К водке, что ли? - спросила Суерлэйн, разглядывая этикетки. - "Московская экстра"... Надо же: Москвы нет, а водяра - осталась. Так где спит его... Маха-растеряха?
   - Терпение, Снежка! Сейчас она начнёт видеть сны - и мы узнаем всё, что нужно. Между прочим, с твоим соседом такой номер уже не проходит: он сам стал Сновидцем - и не из слабых. И это - помимо таланта Проводника... Так, она начинает видеть сон... надо же, как раз о твоём соседе.
   - После того, как променяла его на водку и рейдеров?
   - Представь себе - да! Человеческий разум устроен сложнее, чем одна лишь воля с интеллектом. Днём она решимостью гонит все сомнения, расчищая место для одного лишь чувства - привязанности к своему новому другу. А ночью - вспоминает о том, что радовало её прежде - и чего в новом друге нет. Превратности любви - не одна лишь Грендаль ведает, как работают её тайные пружины.
   - Ненавижу любовь!
   - Неужели - совсем? - помрачнела Ланфир.
   - Да. Кроме той, что есть стремление к общей цели.
   - Меж тем, пора направить её сон в нужное нам русло. Смотри, как это делается!
   - ...Теперь ты знаешь, кого искать?
   - Более чем! И, поверь, я сделаю всё, дабы найти её!
   - Я вижу, у тебя появился и личный интерес?
   - Да! Она - уводит, даёт возможность избежать. А я не хочу, что бы избежал - кто бы то ни было!
   - Ты найдёшь её?
   - Не её - место. Для этого нам надо покинуть Мир Снов - мне удобнее искать из реального.
   - Ты заметила, что она способна Направлять?
   - Да, и удивилась чрезвычайно! Айз - Седай - и так скосопиздилась!
   - Положим, не Айз - Седай, а дичок: неразвитый и невежественный, способный Направлять лишь в миг величайшей страсти... но в остальном - ты права.
   - Я нашла искомое. Сейчас открою Врата.

[Джулин Моерад]

*****
   - ...Это - здесь? По-моему, тут тренировались во владении Погибельным Огнём: ни дать, ни взять - Взорванные земли! - сказала Ланфир, оглядывая окрестности: изрытые, мёрзлые и безвидные.
   - Да, тут. Правда, сам подвал я почему-то не ощущаю, но где-то должна быть и дверь.
   - Не обязательно. Дверью могли быть как раз Врата, открывающиеся перед теми, кого они опознают: в Эпоху Легенд такое было повсюду.
   - Перед тем, кого опознают? А - что именно? Маской Зеркал это обмануть можно?
   - Маской Зеркал - нет. Однако... Тедронай однажды проделал такое.
   - Как он того добился?
   - О, это - целая история! При помощи Маски перевоплотился барышней, специальным Тер'ангриалом имитировал направление Саидар, но главное - использовал Накопитель Духа. Это такой, незаконный, в общем-то, Тер'ангриал, с помощью которого можно сделать... нечто вроде отпечатка души. Равин в бытность, как у вас говорят, "пирата", пользовал подобное. Ишамаэль лишь усовершенствовал идею - но скандал был нешуточный! Его даже на время отстранили от проектов Зала Слуг.
   - Чьи Врата он прошёл?
   - Своей бывшей жены - Латры Посо Декуле, выдав себя за неё.
   - Он был женат на Латре?!?
   - Да. Несчастливо. Только - ему не говори. ...Так сможем ли мы войти?
   - Теперь - несомненно! Если воспоминания Махи верны - Тамика привечает гостей, а значит, если Маха окажется на её пороге - дверь будет открыта.
   - Я уже говорила: Маска Зеркал не поможет.
   - А кто говорит о маске? Похоже, у меня завалялся тот самый тер'ангриал. - Суерлейн сунула руку во Врата на поясе, и достала небольшой алый кристалл.
   - Откуда у тебя... это? - охнула Ланфир. - Тебя снарядил Ишамаэль - а ты не сказала?
   - Не понимаю, что тебя взволновало, - пожала плечами Суерлэйн. - Разве Ни'блис - нам враг? Тем более, что это подарил не он.
   - А кто? Равин?
   - Да... - сказала Суерлэйн с некоторой заминкой.
   - Этот тер'ангриал... он работал там, у Махи?
   - Он работает всегда, когда я - в Тел'аранриоде. Вообще-то... я выпросила его, дабы фиксировать всё, что делаю в Мире Снов. Мне трудно даётся Сноходство - вот я после и работаю над ошибками.
   - Цена жизни Демандреда... - проронила Ланфир с видимым облегчением. - Знаешь, я уважаю твой выбор: такие вещицы - великая редкость.
   - Пора начинать?
   - Да!
   ...Дверь нашлась тотчас, как только Суерлэйн извлекла из памяти тер'ангриала образ Махи.
   - А кто это под дождём мокнет? - раздался из темноты тоненький старушечий голосок, - и вслед за голосом во мраке отворился прямоугольник света и выплыла масляная лампа. Её держала тонкая, словно сухая ветка, рука.
   - Таки-пришла, избежать решила? Ну и молодец, заходи! Мужа твоего пока здесь нету - да это не беда. Теперича он точно избежит - за тобою откуда хош вырвется...
   - Не избежит! - твёрдо сказала Суерлэйн, отсекая Старицу от Источника. - И никто не избежит! Потому, как заслужи...
   Она не закончила фразы, так как нечто, схожее с тяжёлым мешком, обрушилось на сами её мысли - и погасили их.
   
*****
   Едва продрав глаза после попойки с Ба'альзамоном, ночного чтения и незапомнившегося, но явно - крышесрывного сна, Серёга узнал, что на сегодня работы не предвидется, что его даже несколько огорчило. Наскоро умывшись, приняв душ и дёрнув для опохмелу какой-то настойки из Вадькиных запасов, Серёга решил, что на сегодня он, пожалуй, приключений не желает.
   И даже когда Вадик, смеясь, сказал, что теперь для полноты карьеры ему осталось лишь нанести визит Шайи'тану, Серёга не рассмеялся, а на вопрос: почему, ты, мол, такой смурной, лишь ответил: "так, снилось всякое..."
   К Серёгиному удивлению, Вадик принял ответ с серьёзностью необычайной, и тут же предложил, "для укрепления духа" - сразится по сети в "Цивилизацию", "Героев меча и магии" или, если Серёге стратегии не в кайф - то хоть бы в "Дум".
   Серёга согласился. Но - лишь после моциона. Причиною была голова: нет, она не болела с похмелюги - Сергея Денисовича терзало похмелье иного рода. От прочитанного. А ещё - от того, что Снежкин опус - ни разу не выдумка, а едва ли не документал. Нет - обвинительный акт в процессе: "Тёмный против Создателя". И не нужно иметь семь пядей во лбу, что бы врубится: кому по справедливости достанется, нет - уже досталась победа.
   На этот раз Серёга направил путь своих колёс в сторону Вагоноремонтного - хотелось похвастаться при кое-ком: кем он был и кем стал. Однако день явно не заладился: даже в этом простецком деле Серёгу ждало обидное разочарование. Надюхи на смене не было, и если верить малознакомому бригадиру Женьке - она вообще отсутствовала в городе. Укатила, мол, к каким-то знакомым в Медведки.
   И директора не оказалась, от слова "совсем". На этом свете, то бишь. В тот же достопамятный день, когда Вована не стало, а Серёга был с треском уволен, директор попёрся на "химку" заминать скандал. Да там и остался: под руинами трубы, что рухнула со старой части завода - на новую. И теперь заместо него командовал какой-то малохольный мужик с загребущими руками и колючим взглядом.
   Один лиш Виктор Олегыч "наличествовал в количествах и, едва увидев Серого, повлёк его за собой.
   - Покойный Вовка болтал: мол, ты со всякой мистикой накоротке - выручай, в долгу не останусь! - зашептал он, даже не спрося привычного "как дела".
   - А что стряслось? - не понял Серёга. - Я тебе чё, экзорцист?
   - Хоть экзорцист, хоть демон, мне пофиг! - ещё жарче зашептал Олегыч. - Сны меня преследует, представляешь? Которую уж ночь.
   - И что за сны? - спросил Серёга, ощутив под ложечкой неприятный холодок.
   - Да вперемешку! То жена моя бывшая снится, то мужик какой-то.
   - И что с того? - облегчённо переспросил Сергей Денисович. - Где ты тут мистику нашёл?
   - А вот где: мужик тот, представляешь, с рогами! Чёрт, то бишь. А жена - и того страшнее: вместо глаз - дыры, да сама - словно мертвец. И спрошают в два голоса: где ты, мол, был, когда дитёв твоих порешили?
   - И где же? - мрачно спросил Серёга, памятуя вчерашнюю встречу.
   - Тебе сказать или сам догадаешься? - ощерился Олегыч. - Нахрен она мне сдалась после того, как к сталкерюге перебежала? И прицепы ейные мне похер! Вернее, как раз они-то - и нахер не сдались, так как не педофил я. Всю жизнь пилом пилила: мол, всё лучшее - детям... Вот они и выросли: выблядки неведомо-чьей манды, и первые за мамкой утекли! ...Э, Серый, не надо! - воскликнул Олегыч, глядя, как у Серёги сжимаются кулаки. - Я ж, того, по-мужски, упростил! Сама она съебалась и детешек уволокла! Сама, слышишь!
   - Слышу... - выдохнул Серёга, чуя, как давнишняя отвёртка колет в бок.
   - И... чего скажешь?
   - А хер его знает, чего. Видал я жёнку твою, и ежели то, что она говорит - хоть на треть правда: тебе проще сразу повеситься.
   - Предупреждение принято! - облегчённо выдохнул Олегыч. - Теперь я один - никуда ни ногой. Кстати: тебе лучше тоже отсюда сваливать.
   - А чего - так?
   - А того! На следующий день после увольнения твоего здесь Галина была. Ну, ты знаешь - бухгалтерша наша.
   - А почему "была"? Она ж работает.
   - А того, что была, дале слухай! Припёрлась в полном опизденении, будто обкололась чем, аль мухоморов нажралась - и ну орать: "Где Серый?"
   Мы - к ней: "Дык, нету! Сама ж и рассчитывала".
   А она: "Серого подавай, я ему моргала выйму!"
   Ну мы видим: дело худо, скрутили её да в бывшей кафешке на третьем этаже и заперли, так как там ломать нечего. Ещё и тюфяка кинули: "проспись, мол, и не полоши народ." Да одного не учли: балкон там - она с него и вышла. Дождалась товарняка - и прямо на путЯ. Пополам...
   А ещё через недельку к нам "копы" зарулили. "Работает ли у вас такая и такая?" - будто не они её до крематория везли.
   Мы: "Ну, работала, да из окна сиганула, а что?"
   А они: "В квартире ейной трупак обнаружен. Сын её родный, нарик известный: связан, хуй отстрелян, и от потери крови - сдох".
   Ну, мы поахали - поохали: не знаю, как кто, а я об сынуле том представление имел - едва не затащила под венец меня Галина наша. Шучу, конечно: ночевал у неё пару разов, не более. Так сыночка тот - такое уёбище, что и клейма ставить негде: небось, другие нарики его и порешили. Держу пари - он и её ебал, да что - пари: она сама по пьяни проговорилась!
   Но то я так думаю, а за других - не ручаюсь. А Галина о тебе в тот день на весь завод орала, так что шёл бы ты отсель, Серёга! Тем паче, что в городе со вчерась неспокойно: страхи-переляки какие-то на людей средь бела дня нападают, мысли глючные не спросясь, лезут, народ только о порче да колдовстве и треплется, а тут ещё - ты...
   ...Вернувшись в подвал, Серёга до заката и ещё пол-ночи резался с Вадькой в "Героёв", причём - выбирая для себя исключительно сторону чертей, "некросов" либо - болотных гадов. Раньше ему нравились люди с эльфами, ну ещё - колдуны с варварами, но сейчас он остервенело жаждал извести с монитора весь род людской под корень. Его старания в сим деле вызвали у Вадьки неподдельный восторг и перекрёстный допрос: где это он так насобачился в "Героёв" да не растерял с годами умения?
   А у Серёги в глазах каждая нарисованная людская харя скалилась ухмылкою Галины, нажимавшей курки - в запредельной ярости к тому, кто заслонил её от смерти в лице паскуды-сына...

*****
   - Ну как, пришла в себя, голова не болит? - участливо спрашивала Ланфир, сидя на корточках перед Суерлэйн, отсечённой и к тому же - крепко спелёнутой Силою.
   - Что... это... было... - с трудом спросила Снежана.
   - Она была! - ответила из угла Тамика, приобретя вид юной черноволосой барышни. - В одиночку избегать не решилась, тебя с собой захватила.
   - Что это значит? - уже более твёрдо спросила Суерлэйн.
   - Это значит, что я не забываю тех, кто вернул меня к жизни! - яростно зашептала Ланфир. - Именно поэтому ты - здесь, и у тебя снова есть шанс: спастись, а не рухнуть в небытие вместе с ними всеми!
   - Ты хочешь сказать...
   - Да, тебя оглушила я, Тамика - не при чём.
   - Но... зачем? Немедленно отпусти!!
   - Затем, что бы ты перестала падать! - не обращая внимание на мечущие молнии глаза Суерлэйн, продолжила Ланфир. - О, я более чем понимаю тебя: раньше бы не поняла, но здесь, насмотревшись на ваши реалии... однако это - пусть и оправдание, но - не выход! Да, я понимаю - ты горишь желанием отомстить всем твоим обидчикам и им подобным - но вместе с ними ты убиваешь весь мир, и всех, кто жил и жив здесь. Пойми: они тысячелетиями на что-то надеялись - а теперь ты стираешь всё подчистую!
   - Не я! - ощерилась Суерлэйн. - Они убили свой и мой мир до меня - и меня не спросясь!
   - Верно. Но ты окончательно лишаешь их надежды на спасение и возрождение!
   - Неправда! Хотя я и хотела им смерти вековечной - но веду их под руку Великого Повелителя, который возродит их!
   - Это - одно и то же... - устало произнесла Ланфир. - И глаза мне на то открыла, представляешь - опять же ты: там, на чердаке Балтамеля, во время нашего философского спора. Тёмный не только жаждет пересоздать все миры - но и пересоздать сами души. Я не знаю: в кого и во что, но ничему что было бы знакомо нам, там места нет.
   - Увы, это правда, - отозвалась Тамика. - Что создаёт Тот - не ведаю даже я. И - никто, кроме него самого да Создателя. За препоною цветных облаков по ту сторону Бездны Рока не был никто из живущих. А если и был - рассказать о том не в силах. Тот - зло не столько потому, что норовит разрушить всё и вся, приближая падение тех миров, где дела идут "не очень" - а потому, что он не желает оставить камня на камне. Потому все имена, что придумали ему люди - неверны, ибо не полны. Отец Лжи, Лишающий Зрения, Повелитель Могил, Пастырь Ночи, Отравитель Сердец, Губитель Душ, Клык-для-душ, Древний Враг, Сжигатель Травы, Погубитель Листьев - лишь следствия, а не причина. Наиболее точное его имя - ЖНЕЦ МИРА. Подобно тому, как срезанной траве уже не стать травою - то, что захватил Тёмный - миром уже не будет. Колесо - лишь отсрочка, водоворот, кружение растираемых мельницею зёрен. Муке - не прорасти вновь...
   Но пока мы живы и дышим - надежда есть всегда! Сколько бы ты не пребывала во тьме! Сама твоя жизнь, твои мысли, твоё дыхание - берут начало в Создателе. А потому - ты верно пришла сюда, Майрин Эронайл. И её привела - тоже верно. Уж на что не люблю насильно спасать - да тут особый случай. Важна она для Тёмного - страсть как важна! Уж одно это - причина. А так: не избежит - исчезнет даже отсель к Повелителю своему, как мир в колесо рухнет. А ведь может и не исчезнуть, а избежать, тебя да меня послушав, а главное - уразумев, что Тёмный её за ничто купил - горьким горем воспользовавшись. Да и сам он, говорят - горе горькое, слеза Создателя, жалеть отказавшаяся...
   - Всё, что показывал Тёмный нам и Дракону Возрождённому - суть мороки, - продолжила Ланфир. - А истина - Чёрный ветер Мачи Шин! Да ещё - персональные искусственные мирки для избранников зла, что снятся каждому из нас. Именно за эти мирки Серые Люди (155) отдают Тёмному свою плоть, именно память о них заставляет нас швырять всё новые миры в пасть чудовишу! Признайся, Снежка - ты уже видела эти сны! Ну и что там? Милые мечты, что можно достичь и на Земле? Правда? А ведь - правда! Что тебе снится? Любящие родные? Добрые друзья? Какие-нибудь приключения, о коих ты мечтала когда-то? Утраченная любовь? Неизведанная нежность? Что?
   - Не что, а кто! - резко сказала Суерлэйн. - Шайи'тан - Великий Повелитель Тьмы! - последняя надежды тех, кому нечего терять, властелин разбитых сердец, тень мечты оскорблённой, плод погибшего милосердия да повелитель конечного отмщения. Не будет более по-людски, слышите! И самих людей - не будет!

[Джулин Моерад]

*****
   "Не будет более по-людски, и людей - не будет!" - словно бомба, взорвалось в Серёгиной голове, едва он смежил веки после яростных игровых баталий. Поначалу мысль эта показалась ему его собственной: ещё бы, пол-ночи громя на экране бессчётные людские полчища, он только об этом и думал. Но мысль повторилась. И на этот раз Серёга явственно осознал: она - не его.
   А в следующий миг пред его мысленным взором встала... Снежка. Он не мог понять - где она, но тотчас понял: ей плохо. Плохо настолько, что и жизнь не мила. А ещё - несмотря на всё своё могущество - сейчас она ничего не может сдеоать, и зовёт на помощь всех, кто способен её услышать, а значит - его.
   Он не знал: что делать и как - но что-то делать было, несомненно, надо: однажды он уже бросил её наедине со страшной судьбой - и это не должно повторится. Любой ценой - и ни при каких обстоятельствах! И, сам плохо понимая, что делает, Серёга... потянулся.
   Всё было, как тогда, в первый раз в далёком детстве: странная судорога свела ладони, будто он вцепился во что-то невидимое. В следующий миг это "что-то" потянуло его куда-то... в сторону, и он стал... нет, не двигаться, не лететь а... выворачиваться наизнанку. Он просто не знал, с чем это сравнить, ни одно из чувств "посюстороннего" мира и рядом не лежало. Это не было ни больно, ни неприятно, хотя сопровождалось особенным, ни на что ни похожим ощущением, сначала – телесным, а потом...
    Потом Серёга оказался в мире своей давней, полузабытой мечты. И мир тот был страшен: колоссальное пространство, наполненное нитями, каждая – толщиной в бревно. И они беспрерывно колеблись в некоем танце и пели, как тысячи органов. Он ощутил сеья крошечный жучком на одной из травинок в степи, терзаемой бурей. Нет, не то, больше, неизмеримо больше! Нити словно проросли сквозь комнату, сквозь сам воздух, привычные формы стали стремительно выцветать и сдвигаться куда-то "вверх", образовав бесконечно далёкий "потолок", а Серёга, став взглядом, ринулся "вниз".
    И взору его открылась "мировая прялка", о существовании коей он успел позабыть. Это была звезда – ярче и прекраснее любого света, который ему доводилось видеть. Нити вырастали из неё: - на была их источник, двигатель и песня.
    В следующий миг Серёга потянулся к ней. И – раздвоился. Часть его коснулась её лучей, другая – продолжала висеть, вцепившись в приглянувшийся стебель. И его затопил свет. И он стал нитью, под стать прочим.
    Он увидел, вернее - ощутил Снежку, крепко опутанную нитями, словно кокон. Она тщетно тянулась к Звезде, но - не могла: нити мешали. А ещё - она призывала громадную округлую махину, что громоздилась над миром, как грозовая туча, источая такой запах зла, что, буде в том мире у Серёги ноги - он бы не устоял.
    Но Снежка кричала - и то, что заключала в себе махина, было её единственной надеждой. Цепляясь за стебли, Серёга приблизился к колоссальному кокону, едва не теряя сознание от злого смрада - и "ощутил" его. Кокон был монолитен - в отличие от всего, что было в этом мире: если его и составляли перепутанные стебли - Серёга их не различал. Зато здесь плавали какие-то ошмётки... нет - тоже стебли, но - не связанные со звездой внизу. И они... словно сочились из кокона.
    Стараясь игнорировать заходящееся в крике чутьё, Серёга попытался оседлать один из этих "неправильных" стеблей и ковырнуть им кокон. Безрезультатно. Тогда он "пересел" на стебель обычный - и, раскачав его, попытался достать им Снежку. Стебель натолкнулся на плетёную преграду - и не причинил ей вреда.
    - В прошлый раз ты был ближе к истине, Проводник! - раздался голос неведомо отколь: кажется, из колоссального кокона. И Серёга понял.
    ...Надрываясь от запредельного усилия, теряя сознание от смрада беды, он, цепляясь за стебли, что норовили отшатнуться от него, тащил на себе и за собою чёрный хобот, берущий своё начало от великого кокона. По мере приближения к Снежке хобот тоньшал, превратившись сперва в канат, а после - и вовсе в нить. Зато теперь его можно было просунуть сквозь плетение, пленившее Снежану. Так он и сделал.
    Во мгновение ока нить вновь стала сперва канатом, а затем - хоботом. Волна чёрной ртути ударила Серёге в душу - и обратилась в пламя. Пламя пало на Серёгу - и затопило его. По телу пробежал смертельный холод, электрический ток... Огонь и лед!.. При мимолетном прикосновении к ним их не различишь!
    За миг перед тем, как покинуть место, названное Проводниками Эпохи Легенд "миром причин", Серёга успел узрить, как кокон, спеленавший Снежану, рвётся в клочья, и она сплетает из огненных нитей некий грозный узор.
    ...Ланфир всегда считала себя специалистом в области быстрых Плетений, но на этот раз даже она не успела ничего понять. Чёрный огонь, рождённый Силой самого Тёмного сорвался со Снежаниных рук - и это при том, что пол-часа назад Тамика объясняла ей: мол, отсюда до Шайи'тановой Силы - не дотянешься. А вот - дотянулась... Или он - до неё...
    Удар был страшен. Если бы не мудрёное Плетение, наверно, то самое, легендарное "пламя Тар-Валона", что сотворила Тамика - быть бы им в тот же миг вышибленными из Узора - прямо пред Создателевы очи. А так... лишь одной стены не стало.
    Вместо неё разверзглась бездна, наполненная какими-то стеблями. Они были пугающе реальны, реальнее того, что люди зовут реальностью: чёрные, гибкие, шершавые, танцующие и гудящие, озаренные желтоватым светом, льющимся неведомо отсель. Майрин едва не шагнула в их гущу, вслел за круглой платформой, уносящей Суерлэйн к бесконечно далёкой зале старого кинотеатра. И лишь окрик Тамики: "Ты куда собралась, на Источник прыгнуть хочешь!", остановил её.
    - ...Таки-помог ей, оглоед! - ругая неведомо кого, причитала Тамика получасом спустя. - Верно люди говорят: простота хуже воровства! Спасатель-без-головы выискался! Сила есть - так и ума не надо! Ещё и лакуна оторвалась - и как не вовремя!
    - Мы... в Лакуне?!? - ужаснулась Майрин.
    - А где ж ещё, - усмехнулась Тамика. - Но ты не бойся: уж кто-кто - а Создатель нас не оставит!

[Джулин Моерад]

*****
   - Беги! раздался тоненький голосок из угла комнаты, едва Серёга, разбуженный яростным сном, попытался вновь смежить очи.
   - Беги! - повторил голосок. Серёга оглянулся - и увидел в углу махонького мышА. Мыш был в шляпе с пером и при шпаге.
   - Надо же, теперь Рипичип грезится, - проворчал он. - Что было в том вискаре?
   - Это не сон! - с жаром заговорил мыш. - А я - не Рипичип. А вот тебе надо бежать. Немедленно! Понимаю - герою позорно покидать поле боя, но оно уже взято врагом, а ты, увы - уже не герой. Тот сон, что был у тебя прежде - не сон вовсе! Ты помог самому Тёмному дотянуться до Снежки, действуя через Мир КистЕй, что Тёмному недоступен, пока он отделён от этого бытия.
   Беги! Ты ещё вернёшься! Нет, не сюда: здесь, увы, всё кончено - но вернёшься в сражение с тем же врагом! Впрочем, кто знает - возможно, есть способ вырвать этот мир даже из длани Повелителя Могил. Потому, что Аслан - не ручной лев, а узнать свои пределы мы можем лишь одним способом - попытаться превзойти их. Но - не здесь: уже не здесь и пока  не здесь. Беги!
   Беги! Со мной - волшебное зерно, съев которое, ты станешь мышью - и тебя ничто не остановит! И возлюбленную твою мы позовём за собой, и всех, кто последует за нами. Весь наш народ уходит, покидая этот мир. Торопись! Беги!
   - Что за чертовщина: снова, что ль, мыши завелись! - рявкнул Вадик, кидая в угол башмак. - Во я сейчас вам дырку-то и заделаю - перестанете шастать, как у себя дома!
   Вадик, как был: в халате и босиком, прошёл в угол, и Серёга видел, как сами собой прогнулись доски пола, закрывая щель. Ещё он видел махонькое пшеничное зёрнышко, блестящее, словно золото. Оно лежало на самом краю доски, и свалилось вниз, в смыкающуюся щель.
   ...Засыпая, Серёга ещё долго слыхал под полом возьню, писк и звук грызущих дерево зубов. Лишь, наверное, под утро он стих.
   
*****
   - Где ты была!!! - на весь кинотеатр кричала Могидин, растянувшись в проходе от того, что неловко выпрыгнула из Врат. - Ты цела? Здорова? И вообще - точно ли это ты?
   - Малый багряный кристалл был передан мне, после совместного по Миру Снов скольжения! - нараспев сказала Суерлэйн, обнимая Лиллен. - Полагаю, ты первой нашла меня, почувствовав его?
   - Фуф, слава Повелителю, вроде - ты... Но - где ты была? Ища тебя, мы чуть не выпотрошили город! А Ишамаэль велел арестовать Грендаль. Это - она, правда?
   - Наконец-то! - Врата в пол-стены распахнулись прямо под венерианское небо, и оттуда хлынула толпа Избранных с Ишамаэлем во главе.
   - Ты нашлась! - кричали они наперебой.
   - Да, нашлась... Впрочем - я и не терялась. Прости, Ни'блис, мне не удалось остановить Тамику - по причине предательства Ланфир. Она соблазнилась этим... избеганием: мол, сколько бы ты не пробыл во Тьме, путь к Свету всегда есть... И это - не из страха! Она предала Повелителя, усомнившись даже не в победе его - а в правоте! Подробности я расскажу позже: лежать на полу спелёнутой Силой - удовольствие не из приятных. Но прежде - освободите Грендаль: она не при чём, а значить - невиновна.
   
*****
   Мелодичный звон раздался за спиною Суерлэйн, когда та, стоя в ледяном гроте глубоко под антарктическими льдами, проводила рукою над Зеркалом Правды.
   - Войди, Камарейл! - не оборачиваясь, сказала она.
   Грендаль вошла.
   - Что привело тебя? - улюбнулась девушка. - Ведь я при всех сказала, что не имею к тебе никаких претензий.
   - Это и привело! - выпалила Грендаль. - Зачем ты это слелала?
   - Что именно?
   - Пощадила меня! Тебе достаточно было сказать слово, нет - даже высказать подозрение, и Ишамаэль да Семираг с Агинором тотчас познакомили бы меня с Погибельным Огнём, если не хуже. Ты знала, что я умышляю на тебя, только не ври, что - нет: во время суда над Саммаэлем ты получила доказательство. Ты могла истребить меня одним лишь словом, навсегда, но - не сделала этого. Почему?
   Суерлэйн надолго задумалась.
   - Как называется эта вещь? - наконец спросила она, рукою указав на зеркало.
   - Зеркало Правды... - в голосе Грендаль промелькнул ужас.
   - В этом и есть ответ. "Правды", понимаешь? Мне не нужны ваши междоусобицы и игры, мне не нужна власть над миром и корона Ни'блиса: то, чем сплошь и рядом живёте вы. А знаешь, что мне нужно?
   - Не ведаю! - выдохнула Грендаль. - Раньше мне были понятны все, даже Ишамаэль с его головоломными убеждениями; я думала, что понимаю тебя, а оказалось - нет. Так что же нужно тебе, Ледяная Дева?
   - То же, что Ледяной Деве сказок моей земли. Честная победа! Такая, что бы придраться было не к чему. Но - не для себя - а для Великого Повелителя Тьмы Шайи'тана! Я хочу, что бы он одолел Создателя не силой, но - правдой. Потому, что у них не война, а... спор. Игра в Ша'рах. И я хочу, что бы он победил, не нарушая правил. Только такой выигрыш порадует его сердце, лишь такая победа изменит мир навсегда!
   На несколько минут воцарилось молчание.
   - Хочешь, я расскажу тебе, как устроен разум? - нарушила тишину Грендаль.
   - Хочу, конечно - ведь ты в этой области - первая. Но, к сожалению, не сейчас: нас зовёт Ни'блис.

*****
   - Я собрал вас, дабы напомнить о том, где мы очутились, - возгласил Ишамаэль, отбрасывая длинную тень на венерианские скалы. - Сегодняшнее предательство вынуждает меня к этому: заставить вас вновь понять, что иного выхода, кроме как к Великому Повелителю Тьмы, отсюда нет и быть не может. И уж если от Повелителя вдали зерно предательства проросло даже в сердце одной из Избранных - стОит заметить: это не только измена, но и величайшая глупость из всех возможных и мыслимых.
   По причине поисков Дракона мы бываем лишь в тех местах, где может обретаться он - но пора вспомнить: как выглядит этот мир за пределами тех мест, что стало с ним, что станет, и то, что вся его надежда - лишь в Повелителе и нас!
   При этих словах далёкие раскалённые скалы по ту сторону купола исчезли, уступив место иным картинам.
   Взору собравшихся предстало бескрайнее белое поле, залитое светом ярого, беспощадного солнца. И даже отсюда, за миллионы километров, свозь морок изображения, явственно ощущалось, как там бешено, нечеловечески холодно. А у края окоёма, сквозь дымку невиданного на Земле со времён Криогения мороза, была видна покосившаяся башня и ещё какие-то строения - белые, словно клыки ледяного дракона.
   Картина сменилась. Теперь на ней был иной город: когда-то - огромный и богатый, а теперь - похожий на кладбище великанов: необъятное море остовов зданий тянулось острым бетоном стропил к тёмным небесам. А в небесах над городом вставало зелёное зарево, и в нём поминутно проступали раззявленные рты искажённых смертной мукою стеклянных лиц.
   Вновь мигнуло. Теперь вокруг притихших Избранных расстилался морской берег, и громадные волны раз за разом лизали грандиозные горы костей, в тщетной попытке вернуть в лоно океана и вновь дать жизнь его почившим обитателям.
   Далее был лес. Скелет леса: великое множество обгорелых стволов от горизонта - и до горизонта, кое-где припорошенных свежим саваном снего.
   Потом - ешё один город: тоже - разрушенный, но ещё кое-как живущий. Прямо перед смотревшими простиралась улица, с обеих сторон обрамлённая неровными фестонами зданий. В ближнем из них располагался бар, и полуголая барышня задорно визжала в объятиях двух молодых людей. А вдали, за сонмишем строений, над ними склонила стальную главу Эйфелева башня.
   ...На этот раз был посёлок. Почти не порушенный, и почти безлюдный: лишь двое людей сидело прямо в пыли на сельской площади. У одного язва на пол-головы сочилась зелёным гноем, заливая глаза, но он, уже вряд ли что видя, продолжал обнимать за плечи свою облысевшую спутницу, что мерно качала полуразложившееся тело малыша.
   ...И снова - город. Возможно - красивейший на свете. Когда-то... Теперь он являл собою мешанину кирпича, стекла и костей. Огромная статуя, когда-то стоявшая на холме, раньше, наверно, обнимала весь мир - но теперь, лёжа навзничь, словно силилась дотянуться до останков тех, кому радовала взор. И - не могла...
   - Полагаю, этого довольно? - прервали морок слова Ишамаэля. - Здесь некуда бежать, и избегать тоже - некуда! Ланфир поступила не только преступно, но - глупо. Надеюсь, теперь, после увиденного, никто не захочет последовать по её следам.

[Джулин Моерад]

*****
   - Беги! - прозвучал в голове Серёги далёкий голос, когда он, восставая ото сна, привычно шарил рукой в поисках титана. И, вспомнив, что его здесь нет за ненадобностью - вновь пал на ложе, в объятия ускользающей дрёмы.
   - Беги! - повторил голос: и Серега увидел, словно поверх знакомой комнаты - иную. В ней, спиною к печи, сидела старица, пред нею прямо в воздухе висела залитая в стекло картина, а между ними - разноцветный узел из светящихся нитей. Старица обернулась и повторила в третий раз: громко и ясно, прямо в Серёгины очи - Беги!
   - Беги, тебе больше нечего здесь делать! - кричала она. - Ты уже и так натворил больше большего: и что стОило, и что - нет. Клеймо на тебе, слышишь! Того - личная печать! О, конечно - ты не помнишь о вашей беседе, да только он - не забывает ничего и никогда! И - позовёт, уж не сомневайся! Жнецом стать захотел? Или - сразу в Избранные намылился? Так знай: дар Того - призрачный! Нету у него чего человеку подарить, да он к тому и не стремится. "Фауста", небось, помнишь? Чем Мефистофель его искушал? "Остановись мгновенье, ты - прекрасно?", да? Так вот - это здесь! Тем, кто помогает захватить для него новые миры, Тот в награду выделяет это самое мгновение. Нечто особенно-счастливое, для каждого - своё, с куклами заместо людей! И все, кто пошёл под руку его, где б они ни были и что бы не делали, в глубине души стремятсь то мгновение вновь пережить, и ради того - на всё согласны!
   - Беги! Четырёх дней не пройдёт, как из уст того, кого Тот по твою душу прислал, узнаешь ты правду лютую, что всякой лжи страшней - и тогда будет поздно! Быстро срывайся с кровати - и вон! Я буду ждать тебя у кинотеатра: ближе нельзя - твои соседушки заметят, а там - ко мне в подвал и что-нибудь придумаем! А Маху твою - вместе вытащим, обещаю!
   - Так ведь вы... и сейчас в подвале? - сквозь сон удивился Серёга. - До города - не меньше часу пути!
   - Дурак, да? - ехидно спросила старица. - Да, в подвале, да не там, но Врата-то - пошто? - и справа от неё отворился прямоугольник, ведущий в тёмную ночь, подсвеченную огнями свечей, а не ламп.
   - Ноги - в руки, да на улицу! - скомандовала старица, преображаясь юной девой. - Быстро!
   Серёга, словно продолжая спать, соскочил с постели, натянул штаны, рубаху, куртку - и выглянул в окно. На дворе было - хоть глаз выколи, как то и бывает в два часа по полуночи самых длинных ночей в году.
   Продолжая дремать и словно видя где-то внутри головы Тамику, застывшую у излома щербатой стены, он проглотил остатки вчерашнего кофе, мельком глянул на Вадика, что-то сладко бормочащего во сне - и вышел во тьму.
   Ночь обожгла его холодом. Город не спал, несмотря на то, что зябкая ночь накрыла его покрывалом сырым и серым. Не спал, хоть ни одна звезда не сияла в безвидном небе, не горели фонари и темны были фары машин, кое-где стоявших у дороги.
   Город не спал: холодный ветер терзал во тьме деревья, подымал с мёрзлой земли пыль и гнал по улицам клочки бумаги - извечных вестников разрухи, горя и войны.
   Ветер ерошил тусклое зеркало луж, ухал железом крыш, скрипел оконными рамами - теми, где стёкол не было. Лишь кое-где в проёмах рдел свет – дрожащий и слабый, свечи, а не лампы.
   Свет будто боялся покинуть провалы окон, быть заметным, увиденным, и запоздалый прохожий обходил стороной дома, где было слишком много света. Но Серёга ломился сквозь мрак напролом, ибо в голове его непрестанно подгонял голос Тамики: "Скорее! Скорее! Скорее!"
   Проехала машина - и с проворством ящерицы Серёга привычно вжался в темноту, в спасительные тени, незримые деревья и лужи с чёрной водой.
   - "Копы"! Только сейчас их и не доставало! - всердцах сплюнул он.
   Машина остановилась - и из неё, кряхтя, вылез человек, чей силуэт показался Серёге смутно знаком.
   - Ну, спасибо, Иван Матвеич, почти до дому подбросил! - произнёс силуэт голосом Виктора Олегыча. - Если что - добро пожаловать за запчастями, за мной - не ржавеет!
   Громадная тёмная тень отделилась от чердака дома напротив и прыгнула на асфальт. Виктор Олегыч обернулся. Тень заметили и не успевшие отъехать "копы", и один из них, высунувшись из машины, включил фонарь.
   Тень оказалась человеком не меньше двух с половиной метров росту, одетого в причудривые лохмотья, а на голове его поблескивали рога. Серёга на миг оцепенел , узнав того самого троллока, что не раз ему снился.
   Миг спустя троллок прыгнул. И, наверно, ещё через миг с зав.снабжения было бы всё кончено. Но из открытой двери по троллоку полоснула автоматная очередь. Тот завыл и скрылся среди теней.
   Зажглись фары. В их свете, отражённом полуразбитой витриной, было видно, как ещё один "коп" подымает с земли Виктор-Олегыча, а первый - шарит лучом фонаря по стенам: сперва там, куда унёсся троллок, а после - во все стороны.
   Луч, плотный, словно стекло, ударил в глаза Сергею Денисовичу, а следом послышалось:
   - Эй, глянь - тут ещё один! Кончать или половим?
   - Тебе помочь? - раздался в Серёгиной голове смутно знакомый голос. И тотчас же душу Сереги затопила чёрная ртуть, жидкое пламя, бешеный поток, буря всех бурь.
   Мир был смят и разлетелся клочьями, вновь собравшись в образ Вадькиного подвала, покинутого получасом назад.
   - Ты чего, Серый? - ошалело спросил его Вадик, привстав на кровати. - Ботинки, куртка... куда ты ходил?
   - Сам не знаю... - пробормотал Серёга, глядя на свои глаза, отражённые зеркалом. И по склере, и по радужке в них плавало множество чёрных точек.
   - Лунатик? Ну ты даёшь! Ну да то не беда - иди ко мне, я тебе кой-чего с головою сделаю, ну, как эти... "экстрасексы". Потом до самого рассвета тебя даже пушка под ухом не разбудит, проверено!

[Джулин Моерад]

2. - Понимание причин.

   Утро началось, как всегда - с работы: прибыло море "левака" и даже "на-поесть" времени не оставалось. Серёга, наконец-то дорвавшись до настоящего дела, с головой ушёл в труды, да так, что даже близкий взрыв не оторвал его от пайки процессора. Лишь за поздним ужином он спросил своего работодателя: "Что это было?" И получил ответ: "Неужто не знаешь? На презика нашего святого покушение. То ли коммуняки, то ли сатанюги, то ли другие попы. Поезд ихний с половиною вокзала вщент разнесли, да зря: не было их там: небось, сразу в "Мавзолей" укатили... А ты чего, не бегал поглядеть?"
   Серёга не бегал. Поевши, он сел паять "левак". И лишь вечерком напомнил Вадьке про рассказ, но тот отмахнулся.
   - Поживи ещё в блаженном неведении, - ответил тот. - В наше время знание - не сила, а умножение скорбей!
   Так пролетело три дня, в ходе которых за бешеной работой ничего особого не произошло. Разве что - кроме очередного сна, не похожего на все прочие, что крепко врезался Серёге в память.

*****
   ...Серёга был везде и нигде, как того никогда не бывало прежде. Бестелесным духом он витал меж тёмным небом и сирыми полями, то ли ища что-то, то ли от чего-то скрываясь. Но поля были пустынны и однообразны - разве что кое-где торчали голые скелеты декабрьских деревьев, в немой мольбе протягивая ветви вверх, а вот небо...
   Небо было стальным! Там, за облаками, оно отблескивало булатом, будто кованый купол, ниже в стремительном полёте неслись чёрные тучи, но у земли было тихо, как в запечатанном подвале - и будто в подвале, в воздухе витал едва уловимый дух тлена.
   ...Два огня вспыхнули у горизонта. Серёга, даром что бестелесный, зябко вздрогнул, и всё нуто его зашлось в едином крике: "беги!". Но он не мог. Он прикипел к месту, словно связанный, будто он разом стал мухой, пойманной в каплю янтаря - и теперь был способен лишь смотреть.
   Из-за горизонта вылетел поезд. Он мчался прямо через поля без путей и какой-либо дороги, подрагивая на ухабах, отчего огни фар его рыскали по сторонам, словно ища кого-то.
   И с появлением безумного состава мир преобразился: по полям пронёсся свирепый ветер, из земли в небеса ударил сноп молний, озаряя колоссальную чёрную гору вдалеке. А тихо стоявшие тут и там деревья, ожив, принялись хищно шарить вокруг себя ветвями. Но даже они шарахались от тех, кто стремился поезду вослед.
   Поезд был не один. То догоняя его, то слегка отставая, за ним мчались некие существа. Одни: багряно-красные и гибкие, вились потобно чудовищным змеям, оглашая окрестности звуками множества флейт. Другие: громадные и черные о четырёх ногах, бежали молча.
   Серёга затаился ещё тише, если такое было вообще возможно, проклиная стук откуда-то взявшегося у него сердца. И с ужасом заметил: поезд и не думает, обогнав его, скрываться за окоёмом. Напротив - он, Серёга, стремительно летит поодаль и слегка впереди локомотива, и это его силятся поймать ожившие деревья.
   ...Трубный рёв вырвался из недр страшного состава. И вслед за ним, перекрикивая флейты, прогремел его, Серёгин голос.
   "Из-за таких, как ты!!
   Как ты!!!
   КАК ТЫ!!!",
   - с лютой, запредельной яростью орал другой-он.
   В следующий миг стальное небо треснуло, в проёме обозначился кромешний мрак, Серёга вмиг оказался впереди летящего состава, злые фары ослепили его, пронзая до костей... и он проснулся.

*****
   А на день четвёртый после обеда Вадик объявил "стоп-машину", рассчитался с Серёгой, достал из шухляды бутылку виски, налил Серёге и себе, и начал:
   - Как ты, надеюсь, понимаешь, нынешний пиздец приключился не вчера. Он очень давно приключился, задолго до моего, да и твоего рождения. При Союзе начался, а точнее - во последней трети Совка.
   Полагаю, ты в общих чертах знаком с советской историей да с тем, как менялось мироощущение людей в нём: последнее нетрудно установить, проглядывая тогдашние кинофильмы. Так вот: и в Октябрьскую революцию, и во время репрессий "тридцатых", и в Отечественную войну, и после войны дела наши были плохи - но небезнадёжны.
   Небезнадёжны до тех пор, пока были живы люди, способные рассказать, что такое "частная инициатива": те, кто застал капитализм или хотя бы НЭП, и те, кого они воспитали.
   Почему так? Да потому, что разница между "советским народом" и всеми прочими - как раз в том, что первый не способен вершить свои дела сам. "Чего сверху скажут - то и будет!" - так, несмотря на глухое недовольство и кухонную ругань Брежнева, мыслило большинство наших сограждан. "Сказали - коммунизм, значит: строим, сказали - социализм: пытаемся выжить, скажут - капитализм - тоже как-нибудь выкрутимся: они ж, те кто распоряжаются, завсегда объяснят: что да как".
   Вот он, Серёга, наш наиглавнейший порок! "Сверху объяснят!" - так он называется. Обрати внимание: в бывшем Китае капитализм получился, несмотря на то, что "кормчий Мао" шерстил народ почище Сталина, а в сравнении с хуйвейбинами революционные комиссары - просто кладезь ума! А знаешь, почему у них вышло? Потому, что на момент кончины "старого Бздуна" ещё живы были те, кто помнил прежние времена! Они-то и научили: как жить при капитализме, не ожидая команды сверху!
   - А чего это ты Китай "бывшим" назвал? - спросил Серёга. - Его-то ядрёная война не задела...
   - Потому, что нету его уже! - резко ответил Вадик. - Но мы отвлекаться не станем, терпение - и ты сам всё поймёшь.
   Итак, году этак к семидесятому в Совке практически не осталось тех, кто привык думать своей головой не только на поле боя, плюс голова та пребывает в добром здравии, несмотря на старость. Заметь: чуть раньше был свергнут Хрущёв и свёрнута "оттепель". Вот тогда-то и расцвело пышным цветом пресловутое: "сверху скажут", да "они дадут". Не забывай, Серёга - решительно всё при Союзе принадлежало государству: земля, квартиры, предприятия, результаты твоего труда, размер цен и зарплаты, образование, твоё здоровье, даже то, в чём ты будешь ходить, что читать, смотреть и слушать!
   Причём многое из фундаметально важного можно было лишь получить из лап державы: жильё, например - иначе на него в жизнь не заработаешь! Вот отсюда и пошла треклятая совковая вера во всемогущих "Их", что, хоть и не всегда справедливы, зато гарантированно не оставят "ни одну дочку без серёжки". А что б о тебе не забыли - нужно лишь рьяно обивать начальственные пороги да рыдать в три ручья: в точности как тот туземец размазывает сопли пред ясны очи почитаемого идола!
   Но, по ходу дела, случилось и ещё кое-что. И об этом, Серёга, стОит продолжить после небольшой музыкальной паузы.
   Вадик встал, подошёл к компьютеру, чего-то пощёлкал мышью - и из колонок понеслась песня - до того тягучая и мрачная, что сразу захотелось удавится.

Не читайте стихов, не срывайте замков,
Не снимайте оков во веки веков!
Вы беде вопреки не тяните руки,
Если зов из реки иль по горло - пески.

Если кто-то уже на грани-меже,
Будь всегда "в неглиже" - так спокойней душе.
Если кто не дошёл и тебя не нашёл,
А ты мимо прошёл - и тебе хорошо,

Будет вашим этот зов из реки,
И задушат вас пески!
И никто вам не протянет руки,
Беде вопреки! (156)

   - Что это? - охнул Серёга.
   - Песня. Очень к месту.
   - Я где-то слышал эту музыку, - поёжился Серёга, перед мысленным взором которого почему-то встала исполинская арка, в которую падали звёзды.
   - Вряд ли, - хмыкнул Вадик. - Эта композиция сочинена одной очень малоизвестной группой. Быть может, лишь у меня и сохранилась... ах, нет: писал я её на флешку одной дивчине. Она потом, представляешь, ещё и минусовку купила. А ты где её умудрился слыхать?
   - Не знаю... Будто сам Тёмный поёт! Жутко...
   - Вроде того... Собственно, мой рассказ - о том, как мы исполнили его завет. Итак, продолжаем!
   Ты когда-нибудь наблюдал, что делает пёс, если его долго не выгуливать? Сперва он воет и скребётся, потом - ссыт тебе в тапки, потом - под дверь, потом - в своё логово, хотя мог бы того и не делать: звери чистоплотны. А почему всё ж делает? Внимание привлекает! Мол: бедный я бедный, пожалей, хозяин, иначе сам опаршивею и дом твой засру! Кстати, вышеупомянутым туземцам тоже свойственно такое - заниматься самомучительством, если идолище медлит с дождём. "Сжалься, мол, иначе сами себя и друг друга искромсаем".
   Ты не представляешь себе, сколько дерьма в области искусства было накалякано с середины семидесятых до начала восьмидесятых! Тут тебе и несчастная любовь во всех мыслимых видах, окромя однополой, и "производственная драма" с бессильной хулой на бюрократию, а главное - те фильмы да книги, что сам народ провозглагал "жизненными". В них - смиренчество на смиренчестве да смиренчеством погоняет! Например: тётка-дядька никак не может разобрать: кто из супругов краше: от прошлого брака либо - теперешнего. "Ах, как жизненно!" - вздыхали у телевизора старые бляди.
   Или - такой расклад: парень долго боролся за правду, таки-одолел начальственного гада, но тем временем он него ушла жена. "Ах, ох, какой герой, но - "се ля ви" - жизнь такова... Подспудная мораль: кабы не трепыхался - и женка бы не скурвилась, и дети бы при батяне остались: при Совке-то при разводе дети всегда оставались с матерью, даже если та - психопатка, стерва и блядь.
   А как много соплей разводили вокруг "школьных годов чудесных" - словами не передать! Хорошего учителя давит плохой директор, детки друг в друга влюбляются, а - низзя... Представляешь, Серый, "любофф", не секс - заметь, по школам преследовалась. Не "де юре" - так "де факто"! И после этого они удивлялись обилию разводов при тогда ещё терпимой жизни?
   Но самый сок содержался в тех опусах, что прямо или косвенно призывали не высовываться. Даже - на помощь ближнему, угодившему в бытовую передрягу. Сына менты избили - молчи: ещё и тебе добавят, либо - хуже - с работы турнут.
   Дочь начальственный сынок насильно трахнул - молчи вдвое и ей пасть заткни, для её же блага внушая, что сама виновата. А не смолчите - тут пиздюлями не отделаешься: подставят и из партии прогонят, а бывших партейцев даже в дворники не берут.
   Внук пишет чегой-то, аль на гитаре лабает - гляди в оба, а лучше - запрети, ибо у тебя растёт тунеядец. Трёх лет не пройдёт, как загремит он в тюрягу за торговлю заграничной джинсой - "фарцовкой" тот промысел назывался. И придётся дедуле-ветерану на партсобрании краснеть - не уследил, мол... А уж дочери его - матери парня, и вовсе в петлю лезть пора: в кино того не покажут, да каждый "совок" и так знал: что такое ПЛОХАЯ МАТЬ и какие орг.выводы с того коллеги делают.
   Особая шняга - детские сказки с несчастливым концом, преподносившиеся как "горькая правда взрослой жизни". До сих пор удивляюсь - почему это детишки не стали массово самоубиваться, либо - трахаться меж собою, не глядя на пол и возраст - после таких сказочек выхода два: кокнись сразу, либо - гульни напоследок.
   Но самое поганое - бетствия хороших ребят преподносились, как высокий подвиг: мол, за правое дело - жизни не жалко. Да только народ иной вывод делал: закрой глаза, зачем тебе смотреть, ежели кому-то херово. И не кривись, Серый: конечно, всё это говорилось не прямо в глаза. А в тех вещах, что поталантливей - и вовсе присыпалось ебучей заумью о диалектике жизни да безднах человеческой души.