История Салавата. Автор - Вендель

[Vendel]

После небольшого перерыва решила возобновить свою писательскую деятельность. В следующих сообщениях буду постепенно публиковать свой новый рассказ (видимо, по главам).
Краткого и захватывающего описания я составить пока не могу, может, сделаю его позже)

Важно! В рассказе присутствуют стихотворения, автором которых я не являюсь. Им (автором) является поэт, найденный в социальной сети Инстаграм. Найти его можно здесь: https://www.instagram.com/_sa1avat__/

Еще ссылки:
Мой Инстаграм (буду благодарна за подписку): https://www.instagram.com/sane.writer_005/
Мой ТикТок (опять же, буду благодарна за активность): vm.tiktok.com/ZSgEkeK9

Что ж, приятного чтения, дорогие форумчане!

[Vendel]

Воин-поэт
Писательница Сэйн, совместно с @_sa1avat__

Часть первая. Глава первая. Детство.


Воин-поэт
•
Воин, доблестный рыцарь, борец,
Ценящий понятие "честь".
Да, не идеален уж этот малец,
Примите такого, как есть.
~
Хоть сердце его и ярко пылает,
Однако он добр ко всем.
Полно злых людей в мире бывает,
Добрых не осталось совсем...
~
От дурных поступков его оберегал
Один поэт, что в нём проживал.
Поэт романтичен, ласков, тактичен.
Глубокомыслен часто бывал,
А в связке с воином он так гармоничен.
Любого они сразят наповал.
~
Молод, хоть не мудр, но и не глуп.
Многого малый не знает,
Невероятный уж он жизнелюб.
Ведь часто о разном мечтает.
~
Внутри воина живет поэт.
Внутри поэта живет воин.
Интересный уж вышел дуэт,
И каждый другого достоин.
~
Вместе два этих неброских персонажа
Образуют парня, что простоват,
Но захватит сердце читателя абордажем.
А имя его: "Салават"
•
@_sa1avat__


   Моя мать умерла, когда мне было девять. Отец - всего год назад, когда мне было четырнадцать. После его смерти меня хотели тут же забрать в войска Белого Короля, но я спрятался, потому что считал войну бессмысленной. Она и была бессмысленной, я совершенно уверен, и сейчас мои подозрения только подтверждаются. Но командир, ответственный за набор рекрутов, был совершенно другого мнения. Он публично объявил меня предателем и шпионом, а моих покойных отца и мать проклял. Как и меня. Я узнал об этом спустя месяц, когда увидел свой портрет, больше похожий на рисунок, на стене какого-то городка. На нем было написано красным «Разыскивается». Только тогда я понял, насколько плохи мои дела, и поспешил убежать оттуда. Меня тогда чуть не поймали, но... боюсь, я забегаю вперёд.
   Итак, я родился в городишке под названием Мойро в королевстве Белого Короля. Моя мать работала там же, помогая воинам. Она готовила им еду и шила одежду. В общем, делала все, что мужчины сами для себе сделать не могут. Отец был десятником войска Короля, но его я почти не помню. Война между Чёрным и Белым королем началась за два года до моего рождения. Я точно не знаю, почему, ведь мать этих историй мне никогда не рассказывала. Хотя, бывало, в редкие часы ее домашнего отдыха, она, присев у окна, брала меня к себе на колени и начинала свой рассказ о том, насколько красивым городом был Мойро до войны. «Тебе бы там понравилось», - говорила она семилетнему мне, поглаживая усталой рукой мои спутанные волосы. И все рассказывала, рассказывала... но про войну - ни слова. Иногда она говорила об отце. «Он был прекрасным человеком. Но запомни, Салават, война меняет людей», - и она была совершенно права. Как она была права...
   Отец приходил домой раз в год, когда позволял его служебный отпуск - в День Белого, то есть в день рождения Белого Короля, когда все праздновали что-то вроде начала нового года. И это были самые худшие дни в моей жизни. Отец приходил, принося с собой запахи крови и пота. Ими сразу же наполнялся весь дом, так что дышать становилось невозможно. Он клал на стол деньги - золотые и серебряные монеты - и начинал распоряжаться. Распоряжаться мамой, чтобы начинала готовить и украшать дом военными трофеями (окровавленными мечами и ножами), и мной, чтобы сходил и купил чего-нибудь покрепче. Потом садился и пил. Долго пил. С тех пор я ненавижу запах бренди. Потом начинал буянить и бить маму. Меня она прятала в чулан, где я сидел и дрожал, потому что боялся. Боялся за маму, ведь могло случиться, что он, бросая в нее бутылку, оставлял на ее хрупком теле раны поглубже, чем доставались ему на войне. И запрещал ходить к врачу, угрожая убийством. Так продолжалось трое суток подряд, и я почти не вылезал из чулана. Мне так хотелось встать, взять бутылку, и... я не знал, что «и», но что-то точно. Хоть что-нибудь. Но мама взяла с меня обещание не подвергать себя опасности. И я не подвергал.
   Потом отец уходил, а раны у мамы заживали, правда, очень долго. Сначала она не хотела показывать их мне, потому что я был слишком маленьким. Но я все понимал уже в пять лет. Именно тогда я научился бинтовать и лечить. Но в однажды мне это не помогло. И маме не помогло. Одна из ран загноилась. Как же ужасно она выглядела!.. Я умолял ее пойти к врачу, и плевать было на отца, но она отказалась. И однажды просто уснула и не проснулась. Умерла от потери крови или от какой-то инфекции. В следующий раз, когда отец приехал домой, я разбил бутылку и пошёл к нему с осколком. До сих пор помню острое чувство ненависти, которое питает и окрыляет. Которое делает сильнее, но потом убивает. Хотя я был маленьким мальчиком, мне казалось, что я уже взрослый. Гораздо больше отца. Помню это чувство, когда он, растерянно оглядывая опустевший без матери и заброшенный дом, начал осознавать, что натворил, а я едва не вонзил острый осколок ему в ногу. Но что-то... удержало меня. Это было что-то... светлое. И я говорю сейчас не о Белом Короле, которого все считали святым. Нет. Я не знал, что это такое, и до сих пор не знаю. Наверное, это была мама. Я знал, что она никогда не хотела, чтобы я стал похож на отца. Не хотела, чтобы я убил. Отомстил. Может, она и была этим светом. Поэтому в последний момент я остановился и подумал: «Нет. Не могу». Потом развернулся и убежал. Он, стоявший столбом посреди сумеречной комнаты, меня даже не заметил. Я спрятался в чулан, в темноту, как бывало раньше. Мне было гадко. Я только сейчас, казалось, осознал, что хотел сделать. Было чувство, будто я весь грязный. Это и было грязно. Тогда я поклялся себе, что никогда не стану ненавидеть. Поклялся себе памятью мамы. Поклялся, что никогда не стану убийцей.
   Потом я зачем-то убежал из дома. Наверное, боялся, что не смогу сдержаться, если увижу лицо отца еще раз. Пожитков у меня никаких не было, только маленькая деревянная птичка-кулон, подаренная мне мамой. Я ношу ее до сих пор. Эту маленькую птичку. Потому что помню. И ничего другого тут нет и быть не может.
   Каким-то волшебным образом мне удалось не пропасть в том проклятом городе. Это случилось через несколько дней после того, как я ушел из дома. И эти несколько дней были одной из самых памятных, потому что именно в это время я начал понимать суровость реальности. Раньше у меня была мама и остатки денег отца, на которые, собственно, мы с мамой и жили.
   Но на улицу я попал совершенно один, в тонкой рубашке, потому что плащ забыл дома, и коротких штанишках, которые мама не успела заштопать, поэтому они были дырявыми на коленях. Словом, вид у меня тогда был совершенно жалкий - просто представьте маленького мальчика в рваной одежде, добавьте к этому черные, торчащие во все стороны, засаленные волосы, большие темные круги под глазами и худенькое лицо в грязи, и вы получите мой примерный портрет. И ещё. Хотя я был довольно высоким для своих лет, но все равно терялся в толпе взрослых - кричащих, пьющих, сидящих, стоящих, гуляющих, да делающих все, что угодно, - людей. Они тогда казались мне чем-то невероятным, как и для всех детей. Тогда я думал про них именно «взрослые» и мечтал о том, что «когда стану взрослым»... В общем, я был обычным мальчиком с трудной судьбой, который потерялся на улице, а людям, жившим в «бедном» районе королевства Белого Короля тогда и своих проблем хватало, так что на меня никто не обращал внимания.
   Весь первый день я шатался по городу. Раньше мама не отпускала меня далеко, только посылал что-нибудь купить в лавках - мясной, тканевой и овощной, поэтому район я свой знал плохо. Сначала я просто шёл куда глаза глядят, пребывая в своих мыслях о клятве, матери и отце - просто шёл, пока чуть не попал под повозку какого-то торговца. Она тогда показалась мне ужасно большой, ведь я никогда таких не видел. Я во все глаза смотрел на это невиданное «чудо», пока не получил кнутом по ногам. Сейчас, возможно, это может прозвучать смешно, но мне тогда было не до веселья. С тех пор я боюсь садиться в повозки торговцев, потому что каждый раз вспоминаю мои «скитания». Так вот, после этой обидной сцены, на которую, впрочем, никто не обратил внимания, я пошёл в другом направлении, злой и разбитый. Но под ноги и вокруг смотреть все-таки стал.
   В Мойро тогда было не протолкнуться. В канун Дня Белого городок буквально трещал по швам от скопления воинов. Поэтому-то никто и не замечал маленького мальчишки, то и дело мелькающего среди «взрослых». А мне нужна была тишина. Вот я и забрел в самое тихое, но самое опасное местечко города - Притон. Так это вроде тогда называлось. Но, естественно, в свои восемь я не знал этого слова и даже удивился, почему это тут так тихо и так мало людей. Только один бродяга сидел и глазел на меня, пока я не ушёл от греха подальше.
   Как сейчас помню эту картину - жуткое место - небольшой переулок, гораздо уже всех улиц в Мойро - всего каких-то два метра между низенькими домами с выбитыми стёклами. Вместо окон - черные дыры, которые, казалось, косились на меня. Ну, и тот самый тип, который все на меня пялился. Остальные «притонисты» появились позже, когда я прошел вглубь этого района. Их было много - неожиданно много. Но запомнил я только одного - длинного, худого, с лицом, которое будто однажды прищемили дверью, и огромным носом, на который я все время смотрел, отвлекаясь от жестоких глаз. Уже не помню, откуда появились остальные, но тот спрыгнул с крыши. Помню, меня ещё поразило, как это так - спрыгнул, а ногу себе не сломал. Впрочем, это было не единственное впечатление от этого человека. У него был ужасный, мерзкий голос, которым он просипел:
   — Ты откуда, мальчик?
   Остальные неприятно загоготали, и из толпы донесся не менее мерзкий голос: «Хочешь к нам, малыш?». Но, естественно, я, как человек, которого мама учила быть вежливым, ответил именно прохвосту с ужасным голосом:
   — Я не отсюда. Я случайно здесь. Из дома сбежал.
   — И зачем сбежал? — хитро спросил Жуткий Голос, как я его назову вам именно так - для удобства.
   — Ненавижу папу, — серьезно ответил я. Хотя, чувство самосохранения все-таки взяло верх над вежливостью и любопытством, поэтому я попятился, увеличивая дистанцию между мной и Жутким Голосом.
   — А у него хорошая одежда. И сам он ничего, — просипел он.
   В толпе снова загоготали. Мне стало не по себе. Особенно от последней фразы. Хотя я был маленьким и совершенно ничего не знающим о мире, глупым я все же не был. И смекнул, что люди эти странные. И не только странные - страшные.
   Не знаю, что испугало меня сильнее всего, и настолько сильно, что я взял и побежал. Как я бежал!.. Но все равно ещё долго слышал жестокое гоготание толпы.

[Vendel]

   Тогда быстро темнело, поэтому я стал искать ночлег. Не знаю даже, на что я надеялся, шатаясь по какой-то площади. Тогда, в детстве, я ещё думал о том, что есть люди, которые жалеют и помогают слабым. Этакие герои из сказок, которые помогают тем, кто в беде. Именно такого я и ждал. Но он не пришёл. Именно в тот момент, в который раз обойдя главную площадь кругом, я понял, что у людей хватает своих проблем. А мои я должен решать исключительно сам. И никак иначе. И никто мне не поможет.
   Было сухо и жарко. Очень хотелось есть, но ещё больше - пить. Я решил подождать. Но был уже вечер, круглая площадь с какой-то статуей внутри опустела. Позакрывались небольшие лавчонки со всякой ненужной всячиной; с едой, на которую я старался не смотреть. И единственным моим спутником осталась статуя  - это был всадник на коне. Я сел под копыта лошади и заплакал. Вот так - просто. Так и заснул, глядя в чёрное небо без звёзд.
   Проснулся я от ужасного гула большого количества голосов. Сначала, помню, я подумал о том, почему дома столько людей. Потом - о том, что у меня больше нет дома. И только потом открыл глаза. Площадь была наполнена людьми, причем стояли они практически друг у друга на головах, и это не преувеличение. Некоторые кричали и спорили между собой, но смотрели все на одного человека, стоящего на крыше одной из лавок - я с ужасом узнал своего отца.
   — Эти отродья Чёрного отобрали у нас семьи! Отняли наши дома! Заставили покинуть все, чем мы дорожили! Они хотят отобрать у нас последнее, что осталось - нашу столицу! Наших жён и детей! Они хотят использовать их, как рабов, а нас всех убить! Шпионы Черного Короля повсюду! Нам нужно вышвырнуть их из нашей страны и отстроить ее заново! За Белого Короля! Уничтожим отродий, восставших из могил! Уничтожим! Загоним нечисть обратно! Мы... — вдруг он остановился, потому что заметил меня. Как сейчас помню эту глаза, смотревшие на меня с каким-то недоверием и ужасом. Мне тогда показалось, что он пьян. Но это было не так. Это было то, о чем люди всегда говорили с какой-то опаской, боясь накликнуть на себя беду. Но даже сейчас я признаю - мой отец сошёл с ума. И тогда он смотрел на меня безумным взглядом, думая... о чем? Я не успел понять, потому что он вдруг закричал: — Этот мальчик! Он шпион! Убить его! Убить его! — последние две фразы он произнес не то, чтобы не своим голосом, а как-то... по животному. Как бы странно это не звучало, но это было что-то вроде рева, в которых я еле угадал слова. Но толпа угадала. И все, как один, посмотрели на меня. Честно, я не помню точно, как спасся - благодаря тому, что был слишком маленьким и слишком быстрым, или благодаря какому-то везению, преследовавшему меня всю жизнь. Мне показалось, что я услышал голос мамы: «Беги, Салават. Ради меня». Было ли это воображение, или она и правда все время была со мной - я не знаю. Знаю только, что тогда мне было очень страшно. Страшно, потому что я каким-то образом знал, что меня хотят поймать не люди - с чувствами сострадания и жалости. Нет, не люди. Животные.
   Помню, однажды, когда мне было лет пять, меня чуть не укусила бешеная собака. Не домашняя, конечно. Она озверела от голода, а может, была ранена. Я бы не убежал от неё, если бы не повозка, сбившая зверя. Я подумал тогда, что боюсь собак. И с тех пор я очень боюсь вообще любых зверей, потому что никогда не знаешь заранее, укусят они тебя или попросят погладить. И что скрывается за милым, с первого взгляда, видом.
   После того, как я смог убежать с того митинга, я немного побаиваюсь людей. Потому что никогда не знаешь заранее, убьют они тебя или захотят стать другом. По большей части второе, потому что у меня почти никогда не было настоящих друзей. Да почему же «почти» - не было!..
   Тогда я, наверное, исходил и избегал весь Мойро, но запомнил мало чего. После того, как толпа отстала, пить захотелось так сильно, что я не смог удержаться и стащил бутылку молока. Тогда меня не поймали. Пустую бутылку я после вернул, потому что подумал, как расстроилась бы Мама, если бы была жива. От этой мысли я снова чуть не заплакал, но потом подумал, как расстроилась бы Мама, если бы увидела, что я плачу. И не стал плакать.
   Искать меня перестали уже давно, но я все не могу перестать иногда оглядываться через плечо, хотя история с отцом закончилась - причем, не самым лучшим образом. По слухам, некий мужчина, но описаниям похожий на «того сумасшедшего, что устроил митинг под носом у Белого Короля», собрал людей - фанатиков, чтобы пойти штурмовать город Чёрного. Мне так и не стало понятно, сколько людей тогда ушло на заранее суицидальную миссию из Мойро. Кто-то говорил, что не слишком много, потому что воины еще не «растеряли свои мозги». Кто-то говорил, что чуть ли не половина мужей, а кто-то - что все мужчины из города. Последнее, естественно, было полным бредом, но почему-то именно в это я и поверил. С тех пор вестей от этих людей не было, поэтому я подумал, что они все либо свернули с дороги и не дошли до столицы Черного, либо их просто перебили. Это, конечно, жестоко, но я иногда хотел, чтобы произошло второе. Потому что после того, как мой собственный отец назвал меня предателем, я стал ненавидеть его еще больше.
   Скорее всего, я пропал бы тогда в Мойро без еды и воды, потому что вор из меня, надо признать, до сих пор никудышный. Пропал бы, да вот только, судьба мне улыбнулась - на третий день моих «великих странствий» я забрел на край города - хотя, городом это назвать было трудно. Сам наш Мойро не имел крепостей и даже малейших стен, потому что все военные действия происходили далеко за пределами города, так что граница была условная - дома кончались как раз там, где хотелось людям. Но, эти дома на границе были самыми бедными - даже не дома, а покосившееся лачуги максимум в два этажа - и то, это было редкостью. Я подошёл к одному из них, потому что почувствовал запах еды. Мне тогда показалось, что я умираю. Возможно, так и было, потому что к концу дня у меня появился странный кашель, а горло начало болеть. Я сел около двери и начал вдыхать запах еды, представляя, что это могло быть. Возможно, овощное рагу? Или, может, жареное мясо? Нет, это все-таки были овощи, потому что только они имели такой сладковатый запах...
   Видимо, я говорил это вслух, потому что дверь вдруг открылась и из неё вышел он, тот, кому я уже давно обязан собственной жизнью. Он был стар - на вид лет семьдесят, может, чуть больше. У него была борода - длинная, седая, как у каких-то мудрых старцев со страниц легенд. У него были морщины - но не простые, а благородные, красивые, которые, казалось, делали его ещё лучше. А волосы у него были белые - белые - я таких никогда не видел.
   Уже тогда я стал его уважать и немного побаиваться - возможно, из-за густых и вечно сведенных бровей, будто он постоянно думал о чем-то; возможно, в тусклом свете уходящего солнца он показался мне кем-то вроде бога; да и просто вид и манера держаться у него была, так сказать, внушающая уважение. Он тогда взял меня к себе, и стал уважать и любить его я не только из-за вида - еще из благодарности. Бесконечной и безмерной.